lmtte

бренненбург от и до — состоял из контрастов. замок — несуразное каменное чудовище — смотрел неприветливо. барон — с первого взгляда понятно, не тот, за кого себя выдает, — улыбался и за бокалом вина делился придворными интригами, как будто говорил о погоде. слуг у него не было — были только шорохи, тяжелые шаги и силуэты, прячущиеся за углами, стоит их заметить. шорохи приносили за собой идеальную чистоту и еле заметный запах кожи. им не нравилось привлекать внимание. замок изучал даниэля и давал изучать себя. сегодня — лаборатория, множество склянок со стершимися бирками, вентили, которые лучше не трогать, иначе что-то зазвенит, разобьется, зашипит, проедая и так пострадавший деревянный стол. завтра на том же месте — комната-свалка, лучший подарок, который бренненбург мог сделать археологу — позволить в редкие свободные часы копаться в отживших свой век вещах, которые когда-то стоили больше, чем даниэль, хейзел и их отец вместе взятые. баронесса бренненбургская напоминала хейзел спокойной улыбкой, большими серыми глазами, но больше всего они были похожи в одном: обе были мертвы и все, что им оставалось — смотреть со своих портретов, существуя в виде образа в чужих головах. — на вашем месте, мне было бы обидно, — даниэлю хотелось бы верить, что его слова заставили застывшее лицо хоть чуть-чуть дрогнуть, — если бы мой портрет запрятали так далеко. еще два дня потребовалось, чтобы замок показал ему свою святая святых — сад. пробившийся среди каменных глыб, как одуванчик между брусчаткой, он погиб бы так же быстро, если бы не барон, которому замок доверял настолько, что позволял проводить здесь часы, сидя на холодной земле и бережно ухаживая за каждым кустом. розы из своих клумб поглядывали недоверчиво, но не выпускали шипов. провожая его приторным запахом рахат-лукума, шептались с деревьями о чужаке, ни капли не похожем на того, что приходил к ним обычно. тот и так уже был здесь — проведывал орхидею, еще совсем слабую, но упрямо распускающую новые листья, чего бы это ей ни стоило. впервые даниэль видел перед собой не барона, а просто александра — заботливо склонившегося над только-только расцветшим цветком, увлеченного настолько, что он даже не обратил внимания на неловкие шаги за спиной. — любовь моя, — позвал он, не оглядываясь. — будь добра, передай ножницы. стой за спиной александра баронесса, она бы оглянулась слегка рассеянно в поиске ножниц, лежащих на столике вместе с небрежно кинутым камзолом, но баронесса осталась в своей комнате-тюрьме, и вместо нее был только напуганный даниэль, растерявшийся настолько, что догадался только схватить ножницы и сунуть их в протянутую руку. повисла тишина — всего на минуту, чтобы взорваться хохотом ветра в облетающих кронах. александр смотрел куда-то сквозь, с трудом фокусируя на даниэле взгляд разноцветных глаз. раз ты так ее любил, то почему спрятал портрет как можно дальше?  — простите, даниэль, — барон вымученно улыбнулся. — я немного задумался. в моем возрасте такое нормально. — это мне нужно просить прощения, сэр. — он всплеснул руками. — я не должен был подкрадываться… — все в порядке. барон оборвал его на полуслове и бросил грозный взгляд на цветы, тут же поникшие, как хулиганы перед учителем. баронесса любила их, точно любила, раз помогала в саду, весь этот сад существовал только для нее одной. барон мог горевать сколько угодно, ухаживая за цветами — замок горевал вместе с ним, бережно храня портрет в своей сокровищнице. по дороге назад даниэль получил от замка последний подарок — два надгробия, окруженные венком из плюща и роз. елена и александр.