***
— Я думала, что ты сдох, — первая "потрясающая" новость от его сучки сестры. — Мы продали твою квартиру, — вторая просто чудо. — Наш отец спился и умер, авария, — охуенно. — Кстати, это была твоя машина, — ну пиздец...***
Для Дейва, особенно в последние пять лет полных неудач, огорчений и событий, заставляющих ещё больше разочароваться в себе, его бытие делилось на две части: "жизнь-отстой" и "жизнь не такой уж и отстой, но отстой, только меньше". Если первое длилось в период с доисторического до современной, то есть, охренеть как долго, то второе лишь в одно маленькое мгновение. А таких моментов, можно было посчитать только по пальцам ног и рук. Будто сама Вселенная решила сжалиться и наконец-то дать что-то хорошее, что-то этакое воистину прекрасное. Он не мог забыть каждое происшедшее с ним: мимолётную семейную привязанность, мамины объятия, первый компьютер, лёгкие поцелуи за гаражами и многие тёплые воспоминания — всё это хранилось в ещё не сошедшем с ума от переизбытка херни мозгу. Их было мало, и этим они сильно ценились. Как сейчас. В эти три минуты и двадцать пять с половиной секунд. В этот долгий момент, когда время замедлилось в разы. Он мог видеть, как ветер перебирал каждую блондинистую прядь, как на красивом веснушчатом лице медленно расплывалась ослепительная улыбка, как свет падал на его волосы, образуя яркое сияние. Да он практически слышал святой ангельский хор со всеми этими арфами, флейтами, ну или что у них там бывает. Панпе хотелось зажмуриться, но он знал, что даже сквозь веки будет проникать этот неистовый яркий свет. — Э-э-э, привет. Я Чарльз.***
Для некоторых судьба — это лишь пылинка. Точнее, то, что должно произойти и будет происходить, независимо от всех решений. Исход один — мы все сдохнем, как животные, попадающие под колёса машин: долго, болезненно и запоминающе для зевак кругом. Такие люди обычно не поддаются страху и предпочитают плыть по течению на собственной реке(эта река ничем не отличается от той, что в царстве Аида — и там и там отсувствует здравый смысл). И Вселенная особо благосклонна к таким, даруя удачу, счастье, лёгкость в душе. За ними интересно наблюдать, когда они не страдают, а делают любую херню, лишь бы умереть красиво, с последствиями, способными изменить весь грёбаный мир, и со вкусом. Чарльз всегда знал, что он когда-нибудь умрёт. Если не завтра, то послезавтра, если не послезавтра, то, ну, через неделю, если не через неделю, то через пять дней четыре часа, три минуты и двадцать пять с половиной секунд. Он не боялся концепции смерти и переживал каждый день с особой страстью сделать нудную рутину намного интереснее, запоминающе, захватывающе. Как говорят хорошие мошенники: "Не лезь на рожон", а как говорят великие: "Дай пива, щя будут пляски". Сам же Кэлвин всегда любит повторять: "Живу ради счастья", а иногда: "Любовь — это просто любовь. Не хочу влюбляться. Секс с одним и тем же человеком невероятно скучен". Он здесь, в ближайшей больнице от места крушения своего прекрасного "Чарльза-младшего-пятьдесять-Р-20-Р"*, проснувшийся час назад, услышавший новость, что где-то недалеко произошла авария, такая же, как у него, но больше и масштабнее — погибла большая часть преступного клана, некоторые пропали без вести(может сумели унести ноги, пока не пришли любопытные наблюдатели), а всех, кого смогли найти, госпитализировали. Мысли кружат вихрем, всё запутанно — словно ему вновь семь, и он стоит перед дверью директора провинившийся, с окровавленными костяшками и разбитым носом, вместо того, чтобы чувствовать радость от исчезновения своей самой главной занозы в заднице, терроризировавший его нервы на протяжении долгих лет, ему казалось, будто исчезла какая-то частичка его смысла жизни. Странно... Ему осталось лежать здесь дней два, не меньше и не больше. Хотя бы, будет время обдумать шикарную отмазку во время судьбоносного разговора. — Мы вас выписываем. Вы быстро восстанавливаетесь, это потрясающе. Оу. Блин.***
— Слышал, ты опять скамекадзнил на тех чуваков, — да, так и есть. — Тебе повезло, что больше будут обращать внимание на Топпатов, чем на тебя, — ага. — Генерал опять будет опечален, — да твою ж...***
Для Чарльза, особенно в все годы работая пилотом в армии США, где он повидал много чего разного, его понятие смерти делилась на три части: "супер крутой", "отстойный" и "никто не увидевший". Если он хотел сдохнуть, как в первом, с крутыми взрывами на фоне, спасая кого-нибудь, в слоу-моу и с офигенным роком от Сабатонов, то два последние для него, так сказать, были не самыми привлекательными, скучными и какими-то унылыми. Хотелось драйва, хотелось жести и крови! Есть одна маленькая деталька, способная остановить огромную бурю адреналина, жажду приключений и юношеский энтузиазм. Такая малюсенькая, но одновременно авторитетно огромная, как мелкий камешек, на котором стоит целая каменная гора, еще способная одним лишь своим: "Чарли..." — заставить почувствовать себя последним мудаком, дебилом, виновато опустить глаза на пол и судорожно извиняться, просить прощения, лишь бы тот, кого он считал чуть ли не отцом, не грустил. Каждый раз обещал, что это в последний раз, но они оба знают — ложь и ебаная клевета, враньё и лапша на уши. От этого ему становилось только хуже. Словно Вселенная намекала, что за излишнюю свободу надо платить. Особенно сейчас, в эти минуту и три секунды, когда он только осознал, что на него влюблённо пялятся синими, словно звёздное ночное небо, глазами. Парень в кепке, в дедушкинской джинсовке, с растрёпанными шоколадного цвета короткими локонами, стоял и забавно лыбился глупой улыбкой. Чарльз сам не осознал, что его кредо "не влюбляться" начало медленно трескаться. — Кхм... Это Дейв. Мы вместе работали в тюрьме... — Руперт, бедный-бедный Руперт, который был незысканно рад увидеть вышеупомянутого в живых, и который устал от того, что уже долгое, нереально долгое, время они стояли в тишине, попытался щёлкать пальцами у лица приятеля. Выходило плохо — тот явно витал где-то в облаках, — Отлично, мы потеряли связь с Дейвом. — Чарльз попытался улыбнуться, когда почувствовал на себе анализирующий взгляд, проникающий глубоко в душу(в отличие от Панпы, тяжёлый, давящий и частично ехидный, словно знает все заветные тайны). Теперь у него конфуз от того, что на него палятся сразу два человека: один, мысленно раздевающий, другой — явно захотевший пошантажировать. Опасно. Очень опасно. — Э-э-э, привет. Я Чарльз. — Ты красивый. О... О нет... Это его смерть.***
Оформление документов на временное заселение — дело муторное, но это того стоило. Над головой есть крыша, совсем недалеко автобусная остановка, чуть дальше продуктовая. Неплохо для перезапуска. Осталось только выживать. Дейв чувствовал себя странно, намного страннее. Ведь дом, в котором он будет жить, принадлежит не к кому-нибудь, а именно Чарльзу(как говорил дальше один из рыжих близнецов, имя которого он безалаберно забыл: "мать его") Келвина. Это был резкий быстрый поворот событий — никто этого не подозревал, он просто подкрался, резко схватил за зад и сильно укусил — ведь сначала все думали, что двухэтажный дом Прайса отлично подойдёт для ещё одного нахлебника, но тот отказал, ссылаясь на неудобства: далеко от цивилизации, и, что внутри немного стрёмно, как будто попал в дом начальников похоронного бюро. На удивление, многие подтвердили, и после этого брюнет долго задавался вопросом как и откуда.***
— Ты можешь, э-э-э, пожить у меня. Я-я всё равно не так часто бываю дома, так... так что ты можешь пожить без неловкостей... Да. Пилот пытался не гореть от смущения, когда его крепко обнимали, чуть ли не плача у него на плече и быстро шепча благодарственные слова. Лицо уже давно горело, руки дрожали, а от чужого тела веяло чем-то тёплым и таким родным. Чарльз был не против. Смотреть на улыбку Панпы было невыносимо. Оно было ярким, красивым, и от этого румянец становился только краснее. Руки за спиной сжались крепче, слегка поглаживая между лопаток. Дышать стало легче. Это успокаивает, и он с упоением уткнулся носом чуть выше ключицы. Никто из них не хотел отпускать. Походу, нашёлся ещё один человек, ради которого стоит не пытаться каждый раз красиво умереть на фоне огней фейерверка с голубями, запущенными высоко в небо и с безбашенным хард металлом Рамштайна.***
— Ты назвал его краси-и-ивым. — Чего? Серьёзно? — Да-а-а. — Вот блин... — Впервые вижу его таким неловким. Он так покраснел. — А?***
Вселенная любит шутить: иногда злобно, кроваво, иронично, с долей туалетного юмора, и, в тоже время, с некой долей приятных сюрпризов, заливаясь заразным смехом и хихикая, как маленький ребёнок. Конечно же, жертвами её шуток становятся её собственные творения, созданные долгими годами, облепленные со всех сторон грехами, мусором, грязью поверх светлой чистой души. Дейв ненавидел шутки того, кто управляет его судьбой, как куклой вуду, втыкая иглы неудачи то туда, то сюда. Ему не нравилось, как оборачивался его жизнь. Но сейчас, стоя у порога в чудный зимний день, наполненным настроением лени, нежеланием выйти на недавно найденную работу и лёгкой болью в горле, где каждый год, даже до плена, в его голове звонили колокола тревоги, что нужно спрятаться, а то будет хреново, он был приятно удивлён. Точнее, поражён, ошеломлён, до пиздохуически изумлён. Его поцеловали с любовью, нежно, сладко, и он, зависнув минуту, отвечал так же, запуская пальцы в гладкие мягкие локоны, обхватывая туловище и зажимая блондина к стене. — С днём рождения, Дейв.