Молчи и лечи

      Корабль до Иназумы всё никак не находился. Люмин кусала губы, путалась в душных простынях своей комнаты в Ли Юэ и пыталась быть терпеливой. Бэй Доу обещала, что всё устроит, и ей хотелось верить. Ночь через ночь она плакала в подушку, чувствуя, что время утекает сквозь пальцы, что Итэр уходит куда-то всё дальше, но она была старшей (брат мог сколько угодно плеваться и кричать, что разница в минуты ничего не значит), а значит — должна быть сильной.       Люмин никогда не сказала бы этого вслух, но она была благодарна Тарталье. Всё ещё слегка зла на него, конечно, но — благодарна. Жадный до крови и битв Предвестник бесил своей жаждой невероятно, только вот его помощь в том, чтобы хотя бы несколько часов не думать о брате и не чувствовать давящего желания бежать-бежать-бежать была неоценима. Во время битвы думать ни о чём кроме битвы нельзя; после битвы думать о чём-то, кроме своих ран, сложно.       — Цици не против лечить, — пустым, мёртвым голосом говорила ей маленькая девочка, прикладывая холодные ладошки к пульсирующим болью местам, — но Цици точно помнит, что ей нравится, когда лечить никого не надо.       Люмин умилённо улыбалась и осторожно гладила девочку по голове, стараясь не задеть шляпку и не сбить знак, позволяющий ей жить. Сначала путешественница не понимала, зачем Цици продолжает своё существование: забывшая всё пустая оболочка, безжизненные глаза, холодная кожа. Теперь, пообщавшись с ней поближе, Люмин была уверена: под холодной кожей прячется пусть и не бьющееся, но живое сердце.       Она обычно отшучивалась, но спустя дней пять приходила снова, и Цици убирала её раны, получая в ответ звонкую мору. У кого лечился Тарталья, Люмин не спрашивала, хотя точно знала, что не в Бубу клинике. Честно говоря, её этот вопрос и не интересовал.       В первый раз они схлестнулись всерьёз: один нападал на Ли Юэ, другая его защищала. Люмин тогда чувствовала, как трясутся губы и лицо кривится в какую-то некрасивую гримасу. Она любила сражаться — она же путешественница, черт возьми. Она любила силу, любила её накапливать и применять, любила делать из чего-то смертельного нечто прекрасное, и звёзды в руках, которыми она иногда хвасталась жителям Тейвата, были тому примером. Раньше эти звёзды могли доставить противникам множество неприятностей и когда-нибудь смогут вновь, Люмин не сомневалась. Но — только тем, кто на неё напал. Только тем, кто мешает и отказывается договориться.       Она никогда, никогда не собиралась подвергать опасности целый город, полный беззащитных людей, даже ради какой-то высшей цели. Она, знаете, была — и остаётся — идеалисткой. Очень злой. Такой злой, что силы анемо и гео архонтов проснулись в ней одновременно, хотя до того момента она могла их только чередовать.       Второй раз возник из желания реванша Предвестника. Люмин, тогда внутренне паникующая из-за отсутствия возможности добраться до следующего архонта, вздрогнула, когда чужая рука обвила её плечи прямо на улице, где активно шла подготовка к фестивалю фонарей.       — Привет-привет, — улыбнулся Тарталья, сгибаясь, чтобы их лица оказались на одном уровне. Люмин почувствовала, как паника начинает обращаться в ярость. — Я тут подумал: почему бы нам не повторить? Было весело.       — С удовольствием, — прошипела она.       И опять победила. Это было и легче, и сложнее: Тарталья не использовал свой глаз порчи, видимо, имея хоть немного мозгов в голове и не собираясь умирать так глупо, но одновременно использовал куда как больше видов оружия. Лук перетекал в клинки, потом в копьё, а после — в двуручный меч, в меч одноручный, в щит, в ружьё. Вода, думала в такие моменты Люмин, действительно может принять любую форму.       Третий... третий и все, что далее, они уже не считали.       Люмин резким жестом размотала бинт и привычно уже начала обматывать им чужую руку. Разу к пятому она стала брать с собой небольшой — Цици собрала ей набор полевого доктора, запросив за это смехотворную цену — рюкзак, под завязку наполненный всем, что может понадобиться при синяках, вывихах, переломах и прочих повреждениях. После битвы всегда следовало зализать раны, и вместе это делалось сподручнее. Тарталья даже заплатил за свою половину. (Так как Цици явно сделала скидку, Люмин решила, что эти деньги теперь принадлежат ей)       — Я начинаю замечать, что ты открываешься, — сказал Чайльд, подрагивающими пальцами пытаясь отлепить плёнку от пластыря. Люмин даже знала, куда он его потом прилепит: щеку дёргало болью. — Ненадолго, правда. Ты хороша сама по себе, но я хороший боец — я вижу. К тому же, ты больше сосредоточена на ногах: своих и чужих. Много перемещаешься, пытаешься бить вниз. О! Ты вообще понимаешь, что когда используешь этот анемо удар рукой, оставляешь себя совершенно беззащитной с правой стороны?..       Тарталья постоянно болтал. Она разбивала ему в кровь губы — он всё равно продолжал болтать. Иногда он болтал о чём-то совершенно неважном, и Люмин пропускала его слова мимо ушей; иногда он шутил, и она усмехалась, потому что Предвестник умел веселить; иногда он говорил важные штуки, и она прислушивалась, отмечая для себя его оговорки.       Иногда Тарталья начинал говорить вот такое, и в ней просыпалась жажда убийства. Люмин остановила свои монотонные движения, перестала обвязывать чужое недавно выбитое запястье. Мазь, которую она нанесла под бинт, холодила пальцы.       — Да, — тихо сказала она, — я замечаю.       Предвестнику не понять, как часто она пропускала удары, по старой памяти думая, что Итэр где-то рядом и защитит её. Предвестнику не понять, как часто в битве она выискивала глазами знакомую тёмную одежду, золото длинной косы, развевающийся лёгкий шарф. Предвестнику не понять, как сложно переучивать себя, как сложно убеждать свои инстинкты, что постоянно находящегося рядом напарника больше рядом нет.       — Я понимаю, — продолжал разливаться соловьём Тарталья, наконец осторожно тыкнув пластырем ей по щеке. Люмин даже не дёрнулась, когда его мозолистые ладони начали разглаживать немного криво прилепившуюся часть, — что переучиваться сложно. Я ведь начинал с клинков, и потом изучал другие виды оружия. Каждый раз разные стойки, каждый раз разные выпады — голова идёт кругом!..       — Не хочу переучиваться, — пробормотала Люмин, поджимая губы. — Так что заткнись.       Тарталья вмиг стал серьёзным. Люмин даже растерялась: вот он щурил глаза и лениво улыбался, а вот он уже смотрит на неё внимательно, осуждающе.       — Если ты умрёшь по пути, потому что отказалась измениться, твоему брату от этого лучше не станет. А вот если найдёшь его, то старые привычки быстро возьмут над тобой верх.       Разгон от горечи к ярости произошёл за секунду. Путешественница толкнула сидящего на полу со скрещенными ногами Тарталью в середину груди, отлично помня, что недавно зарядила туда камнем, а значит, болеть должно сильно — он ожидаемо опрокинулся на спину. Люмин вскочила на ноги и поставила одну из них на всё тот же синяк посреди груди, нажала. Каблук наверняка невыносимо впился в солнечное сплетение, потому что следующий вздох Тартальи был слишком натяжным.       — Ты вообще не знаешь, о чём говоришь!       И дело было в том, что Тарталья не знал. Он предпочёл оставить свою семью: в далёкой Снежной, в неведении о своей работе, беззащитными. Люмин и Итэр же всегда были вместе. Они знали, что есть только друг у друга, что в следующий мир из предыдущего за ними никто не пойдёт, разве что воспоминания. Если она переучится окончательно, — не просто постоянно будет себе напоминать, что брата рядом нет, а перестанет нуждаться в этом напоминании, — то она потеряет даже призрак Итэра, иллюзию его присутствия.       Предвестник не выглядел испуганным. Видимо, понимал, что она его не убьёт, а значит, не произойдёт ничего непоправимого.       — А раз не знаешь, о чём говоришь, — Люмин наклонилась ближе, вдавливая ногу в чужую грудь сильнее и испытывая от этого некое извращённое удовольствие, — то лучше просто промолчать.       Когда Тарталья подошёл со своим заманчивым предложением подраться в следующий раз, Люмин смерила его пустым, как у Цици, взглядом, и развернулась в другую сторону. Она не то чтобы обиделась; она, скорее, просто не могла больше слушать его болтовню и его советы, которые абсолютно точно последуют за битвой, а возможно даже будут раскидываться во время.       Чтобы фигура Предвестника не настигла её на улицах города ещё раз, Люмин воспользовалась телепортом до постоялого двора Ваншу. Вид оттуда открывался замечательный, и никто, кроме неё, телепортами пользоваться не умел — она уже спрашивала. Надоедливому Чайльду её не догнать.       — Сяо, — негромко позвала она, отлично понимая, что её услышат. — Я принесла миндальный тофу.       Адепт возник рядом с ней с тихим звуком и тяжелым всплеском анемо-энергии, за которой пряталось что-то ещё. Иногда Люмин пыталась разобрать, что это за сила, которая прячется за обычной элементальной, но после встречи с неизвестной богиней её чутьё было притуплено, а потому вопрос оставался открытым. Одно было ясно точно: Сяо неприлично силён даже сам по себе, без сил, которые даровал ему Венти.       — Не стоило, — буркнул адепт, но тарелку к себе притянул. — Я чувствую себя псом, которого подкармливают, чтобы подойти поближе.       Люмин слегка улыбнулась. Иногда у неё тоже возникало такое чувство. Правда, не с адептом.       — Ну, у меня же получается, верно?.. Сяо! Сяо, подожди!       — Кажется, он обиделся, — протянула уминающая вторую порцию тофу Паймон и улыбнулась во весь рот, слегка заляпанный едой. — Вот что за человек! Сам же сказал это, ты просто подтвердила!       — Надеюсь, он обиделся не очень сильно, — всё ещё слегка улыбаясь и запрокинув голову к небу, сказала Люмин.       Через неделю она чувствовала себя, как Сяо: вроде на самом деле не так уж и обидно, чаша терпения опять опустела, так что слушать болтовню Тартальи представляется возможным, но лицо сохранить хочется. В Ли Юэ вообще любили это выражение, «сохранить лицо». В её родном мире такого не было, но Син Цю объяснил. Она запомнила.       Спустя две недели (и шикарно проведённый праздник в Мондштадте) она уже почти сама пошла ко всё никак не уезжающему из Ли Юэ Предвестнику. Бэй Доу сказала, наконец, что нашла человека, который сможет устроить им поездку в Иназуму, ждать осталось совсем немного, и потому настроение было приподнятое.       К счастью, даже идти никуда не пришлось: Тарталья сам её нашёл.       — Я был не прав! — выпалил он, закинув свою руку ей на плечо, как и в тот самый первый раз. Только тогда весь его вид был вальяжным, уверенным, а рука тяжко придавливала к земле; на этот раз Одиннадцатый Предвестник цеплялся за неё, словно отчаявшийся, сжимал ткань одежды в пальцах. — Я был не прав, Люмин, пошли драться!       У неё мгновенно заболела голова, но отказать умоляющим голубым глазам было выше её сил. Так что да. Они пошли драться. И Люмин опять победила. Тарталья, правда, заставил её попотеть, решив избрать своей тактикой прятки за щитами, которые то и дело возникали на них обоих из-за взаимодействия его гидро и её гео.       Когда она резким движением размотала бинт, Чайльд молчал. Когда она придирчиво обошла его долговязую фигуру и потыкала в места, где, как точно помнила, должно быть что-то вроде гематом, он только приглушенно ойкал. Это было совсем на него не похоже, но, если вспомнить тот умоляющий взгляд, почти ожидаемо. Люмин закатила глаза и решила наслаждаться тишиной, пока может.       Тишина продлилась ровно две битвы.       — Тебе нормально?! — выпалил Тарталья на третий раз. Люмин наградила его усталым взглядом. Она знала, что выглядела на шестнадцать, а Предвестнику было чуть больше двадцати — наверное, из-за этого он считал, что старше, умнее и хитрее. Она гадала, как после обмана Чжун Ли он так до сих пор и не понял, что внешность обманчива. Что ей вообще-то не шестнадцать.       Растёшь только в своём мире. Чужой не оставляет на тебе никаких изменений. Поэтому у неё не росли когда-то коротко остриженные волосы, поэтому Итэр берёг свою косу пуще всех сокровищ, поэтому раны зарастали неприлично быстро даже без помощи целителей: тело стремилось вернуться к прежнему состоянию и отказывалось из него выходить.       — Нормально, что ты молчишь? Да, я наслаждаюсь.       — Я думал, что ты привыкла к тому, что я болта... Не затягивай бинт! Я думал, ты привыкла.       — То, что я привыкла, не значит, что мне понравилось, — справедливо заметила Люмин и не удержала улыбки: — А ты, что, думал, что я первая попрошу тебя говорить? Не выдержу?       Тарталья цокнул и отвернулся, и Люмин поняла: угадала. Он действительно думал, что она не выдержит первой. Улыбка грозила стать шире. Предвестник вёл себя, как ребёнок, и это было... почти милым?       Люмин почувствовала, как улыбка застывает у неё на губах.       Вот чёрт, подумала она, и сбежала в Мондштадт. Словно ей и правда было шестнадцать.       Даинслейф, которого она встретила в таверне, где Дилюк всё ещё не продавал ей ничего алкогольного, сразу понял, что внешность — фальшивка. И, несмотря на жалкие пять сотен моры, которые запросил за свою помощь, помог ей больше, чем Венти и Чжун Ли вместе взятые.       Те давние слова Тартальи вспомнились ей, когда она бежала за холодным-незнакомым-странным Итэром, когда она прыгала в уже исчезающий портал. Тарталья говорил ей измениться, потому что так легче, потому что при встрече всё вернётся на свои места. Она отказалась.       Люмин не могла не задаваться вопросом: кто же посоветовал ту же самую вещь её брату? И почему Итэр — добрый, спокойный, терпеливый, иногда даже нерешительный Итэр — послушался?       Она отказалась от запланированной битвы с Предвестником, отказалась от полётов наперегонки с Эмбер, отказалась от какого-то поручения от Кэйи и забралась куда-то в горы, повыше. Паймон была оставлена в Ли Юэ с годовым запасом еды, который определённо будет прикончен за день, а значит — никто и ничто не могли помешать ей, Люмин, горевать.       — Я могу чувствовать боль жителей Ли Юэ, знаешь.       — Но я не житель Ли Юэ, — убито сказала Люмин, даже не повернувшись возникшему за спиной во всплеске анемо энергии Сяо. — Это не мой дом. Мой дом...       Она замолчала, потому что горло перехватило от самых разных эмоций. Дом — это где Итэр, где она вместе с Итэром. Тейват был милым миром, думала она раньше. Тейват был ужасным местом, понимала она теперь. Не стоило изначально здесь появляться, всё пошло наперекосяк: сначала они не смогли выбраться из метеоритной формы, в которой обычно путешествовали, вместе; потом их опять разлучили. Тейват был катастрофой.       И Люмин понимала. Люмин понимала, почему Итэр мог восстать против богов, почему вообще мог озаботиться проблемами Тейвата. Он ведь очнулся раньше, он наверняка дошёл до Каэнри'ах, он наверняка нашёл там друзей, привязался к ним, пытался помочь в сражении против богов, только чтобы проиграть и сбежать, а потом потерять от рук очередного бога ещё и свою сестру — и это не учитывая того, что та неизвестная богиня сделала с ним. Люмин понимала.       Чего она не понимала, так это отсутствия объяснений. Её Итэр никогда бы так не поступил.       — Иногда понятие дома меняется, — после недолгого молчания неуверенно предположил Сяо. А потом добавил, что вообще-то они с Чжун Ли считают, что всё дело в резонансе, в который она вступила со статуей архонта. Но это было уже не важно.       Люмин сжала губы и резким движением смахнула слёзы с лица.       — Не дождётесь, — с мрачной уверенность обратилась она то ли к судьбе, то ли к богам, то ли к Сяо и Тарталье, которые давали плохие-хорошие советы. — Ничего не изменится.       Если брат запутался, потерялся, если брату нужна поддержка, она останется константой. Он всегда знает, где её найти, и всегда знает, что её рука протянута. Брать эту руку в свою или нет — уже его выбор. (Но Люмин, честно говоря, не выдержит, если он не возьмёт)       После следующей битвы Тарталья опять забурчал недовольно по поводу её техник боя, заставляющих тут и там открываться.       — Это не предмет спора, — тихо сказала Люмин, пытаясь сжать в кулак трясущуюся руку. Тарталья таки ударил её молнией, и на силу не скупился. — Если так волнуешься, то можешь путешествовать вместе со мной.       Она подняла на него глаза. Тарталья выглядел так, словно его застали врасплох: широко открытые глаза, растерянное выражение лица. Словно он совершенно не ожидал такого предложения.       — Такие шутки лучше не шутить.       — А я не шучу, — Люмин задрала подбородок. — Через неделю корабль Бэй Доу отправляется в Иназуму. Если твои обязанности Предвестника позволяют — я не против. Думаю, если расплатишься морой, Бэй Доу тоже примет тебя на борт.       — В Иназуме сейчас Скарамуш, — медленно начал Тарталья; голос у него был какой-то зачарованный, и смотрел он пристально, странно. Люмин подумала, что она знает этот взгляд. Не то чтобы ей часто приходилось его видеть, впрочем. — Та ещё проблема. Невыносимый коротышка.       — Расскажешь подробнее, — серьёзно кивнула Люмин. — Плыть долго.       И наконец-то — наконец-то — Тарталья наклонился её поцеловать. Люмин сбила эту его раздражающую маску фатуи с головы в качестве маленькой мести за свою руку и зарылась пальцами в его волосы. Тарталья целовался торопливо и не особо умело, и это само по себе было одной из умилительнейших вещей во всём Тейвате.