…Весной дождь пахнет надеждой. В нём нет необратимости потерь, как в осадках других времён года. За весенним дождём не хочется наблюдать со стороны, погрузившись в атмосферу домашнего уюта. Под ним хочется жить, любить, надеяться. Считать капли, сбиваясь со счета, ловить их языком, запоминая вкус свежести новой поры. Весенний дождь похож на мятный коктейль с кубиками льда. Коктейль из весны, так напоминающий лето… Эльчин Сафарли, Я вернусь
Это было время, когда рассвет обжигал кровь на истрескавшихся губах, а солнце опаливало кожу как-то особенно яростно. Это были желания столь сильные, сколь мощна была ненависть молодых и темпераментных существ, ещё не умеющих существовать рядом с людьми. Что они знали о драконах, что ведали? Это было время, когда мир был полон страхов и удивительных существ. И легенды о них доносились, порою, даже до самых дальних углов Тейвата. Жуткие и нелепые. А оттого ещё более угнетающие. Не жаловали и драконов, едва ли контактирующих с людьми в этом зыбком и неустойчивом мире. Нёвиллет скривился, выплевывая соломинку, которую до этого момента раскатывал на пересохших губах. Он уже более получаса бесстрастно вглядывался в далёкий и серый пейзаж, едва украшенный подсыхающими деревьями по округе. Задание было простым и от этого казалось более раздражающим и пренебрежительным по отношению к нему. Наставнику, впрочем, было всё равно. И это заставило Нёвиллета поджать губы ещё раз. Древняя легенда всё ещё рассказывает о временах, когда Тейват был лишен воды и жизни. На поверхности не было ни малейших признаков живых существ, а лишь суровые ландшафты, напоминающие рыхлую поверхность. Облака плотно обволакивали дороги, создавая впечатление пустоты и безжизненности. И лишь однажды боги позволили смилостивиться над землями, даровали им шанс на долгую и более красочную жизнь. С течением времени облака растворились, превратившись в огромный океан, покрывающий всю поверхность Тейвата. Ни одного островка не было видно. Затем солнце высушило водные просторы, поднимая каждую каплю воды в небо. А бескрайние земли, лишенная влаги, покрылась трещинами, и растительный мир начал погибать. Тогда наступил дождь, подаренный драконами, ниспосланными небесами. Волшебная влага, падающая с небес, наполнила землю жизнью. Растения оживали, зеленые поля и леса возродились. Благодарить за это следовало удивительных драконов, но велик был страх человечества, чей жизненный поток был столь мал и прерывист. В очередной раз Нёвиллет, вспоминая эту нелепую легенду, поморщился. Назидательный голос наставника так и стоял в ушах. — Ты должен учиться, должен помогать людям, вверять в их судьбы наставления. Даровать им милость. И в конце-то концов… — наставник обессиленно опустился на мягкое кресло, прикрывая глаза рукой. — Прошу тебя, даруй им дождь. Они ведь погибнут, Нёвиллет. Но дракон искренно не понимал: почему должен? Должен кому? Почему. И главное — зачем. Не было ему ведомо, куда приведёт подобная дорога милости над людьми, чьи души были столь алчны и неблагодарны. Он не мог сказать, что невзлюбил их, но и благосклонен к ним не был. И всё же, несмотря на бескрайнее недоумение, он продолжал орошать земли живительной влагой. Позволял рекам наполняться и живности бодриться, испивая холодную воду после долгой засухи. Скучно не было, неподалёку от него сидела странная пара двух людей, яростно обсуждающих историю и мифы. Невольно прислушавшись, Нёвиллет и сам не заметил, как быстро ускользало время сего дня, словно и не было его вовсе. — Опять что-то пишете? — почему-то недовольно спросила девушка за спиной Нёвиллета. — Не надоело? Рядом сидящий с ней молодой мужчина насупился, вызвав усмешку у дракона. Он не только их хорошо слышал, но и частично видел, периодически поворачивая к ним голову. — Нет, пока еще не надоело. Эта рукопись помогает жить, при этом никому особо не мешает, насколько известно. Только вот приехал я почти с пустыми руками, и отсутствие любимого рабочего инструмента доставляет проблемы. Не покупать же. — Может я могу чем-то помочь? Непростая у вас работа там, всё-таки. — Спасибо, но я могу неожиданно сорваться с места в поисках… Не хотелось бы обременять лишними знаниями или наоборот — их отсутствием. Звучало несколько высокопарно, губы Нёвиллета дёрнулись. Пауза образовалась так естественно, что это даже радовало. Никто не говорил, пока девушка копошилась в старенькой серой сумке, разглядывая другие рукописи и выискивая там что-то интересное. Когда её пальчики зацепили «Люди и куклы», она наконец спросила: — Вы и над таким работали? Довольно прозаичная история. — Не знаю даже… Мы лишь переписывали чужие работы, я особо не вглядывался в сами мифы там. Просто делал то, что велено. Не вдумывался. — То есть, фактически не читали, — девушка тихонько хмыкнула. Нёвиллет на фоне раздражённо повёл плечом, едва ли не прервав поток воды, льющийся на очередной участок. — А вы, знакомы в свою очередь с Легендами Ремурии? Очень рекомендую, мне понравилось. Вообще, чем больше углубляюсь в мир давних легенд, тем сильнее чувствуется одна закономерность. Все монстры мужского пола вполне безобидны, максимум, что они могут, так это под кимоно у девушки пошарить или еще какие другие шалости себе позволить. Спутница историка подозрительно притихла. Притих и Нёвиллет, прекратив заниматься поливом садов и гор на время, склонив голову в сторону и присмотревшись. Что там у них дальше-то? Здесь было довольно скучно. Наконец, после испытывающего взгляда, девушка заговорила: — А если девушка оказывается монстром? Историк оживился, наконец интересная тема, где он может блистать! — А вот если монстром является девушка — то обязательно рот до ушей и как минимум способность убивать всех подряд. Никогда не обращал внимания раньше, но в большинстве древних языков слово «человек» и «мужчина» обозначено одним словом? Выходит, женщина, строго говоря, человеком не является. А в какой-то старой философии женщина на семь ступеней ниже человека-мужчины и даже ниже кошки на три ступени. Девушка напряглась сильнее. Улыбка её стала несколько пугающей. Это было почти интересно, что-то занятное в этой неловкости было. Нёвиллет ранее такого не видел. — Да? Не знала, — может юная особа и была раздражена, но столь виртуозно скрыла своё помрачнение, ещё недавно открыто блестящее на её белом лице. — А вот знайте. Ладно, переходим к моему случаю. Называется — джёрёгумо или Ракушинпу, это злобный и опасный призрак, он принимает форму соблазнительной женщины днём, однако ночью верх берет его паучья натура. Тут где-то должно быть… я недавно об этом заметки на сегодня делал… А, вот, нашёл! Смотрите, что про него пишут. Читайте! — Вслух? Нёвиллет остановился. Конечно вслух! Ему тоже стало интересно. Но он замер неподвижно, хмуря светлые брови. — Необязательно, — к лицу девушки сунули не самым приятным образом свежую рукопись. — Вот тут, смотрите. — «Джёрёгумо, — громко вещала юная особа, — является одним из видов ёкай, существ погребённого фольклора. Слово «ёкай» имеет очень широкое значение и может обозначать практически все сверхъестественные существа старой мифологии. Имя Джёрёгумо применяется и в зоологии к реальному ткацкому пауку. Яд их вызывает нейротоксический эффект подобно отраве каракурта, однако слабее. Укус причиняет боль, онемение и появление волдырей, которые исчезают в течение суток. В редких случаях возможны галлюцинации и аллергические реакции. Замерев на минутку, девушка облизала пересохшие губы и с сомнением посмотрела на историка. Ей нужно было читать дальше? Тот сразу понял и пояснил: — Вообще-то эти пауки неопасны для людей, но в прежние времена считалось, что их яд вместе со сверхъестественными способностями смертелен для человека. По легендам, паук Джёрёгумо или Ракушинпу может изменить облик, превращаясь в привлекательную молодую девушку. В дословно имя призрака обозначает обаятельную дома. — То есть, паук-проститутка? Шлюха-кровопийца, — задумчиво прошептала девушка. Нескромно так. Смело, слишком смело для здешних краёв. Нёвиллет поперхнулся слюной, и вода под его руками полетела в сторону, прямо к каким-то путникам, устроившим разборки перед дорогой у подножья скалы. Неловко получилось. Он закатил глаза и шикнул. Очень неловко получилось. Историк озадаченно икнул, выпучив глаза. — Ой, — девушка натянуло улыбнулась. Очень неловко. — Красивая легенда, в общем, — пробормотал историк, стараясь замять ситуацию. — Или не совсем легенда, если быть точным. — В смысле? — Это правда, — тихо прошептала мужчина. — Почти. — Что, правда? — не поняла она снова. И ведь эта девушка только что обозвала паука из легенд проституткой… — Что паук не является опасным для человека? — снова спросила она чуть погодя, видя, что историк упорно не желает продолжать свои объяснения. — Охотно верю. — Нет, правда состоит в том, что такой паук может превращаться в привлекательную молодую девушку. Или женщину. Вернее наоборот — девушка в паука и обратно. — То есть, иносказательно? Аллегория такая? — Какая там аллегория, вы не поняли. Жертва видит всё то, что описано в данном тексте. Днём — симпатичную девушку, а ночью — паука. Это в самом простом случае. А бывает и так, что девушка сама решает, кем быть — человеком или пауком. — Это как? Паук весит несколько граммов, если очень большой, а девушка — килограмм сорок, если худенькая и миниатюрная. — Все правильно, но тут дело в другом… Реально никто ни в кого не превращается, конечно. Наверное. Просто Ракушинпу воздействует на воображение людей таким образом, что они видят её пауком. Естественно, сначала она жила обычной девушкой, но потом… Потом? Что — потом? Но парочка позади упорно затихла. Нёвиллет сейчас особо сильно ненавидел людей. Нужно уметь договаривать, в конце-то концов! Хотелось облить их потоком ледяной воды, чтобы поторопились с ответами, но он был слишком горд для столь низкого поступка. — Ну же, скажите. Легенда столь завораживающая, — девушка как-то странно улыбнулась, приблизившись к историку. — Потом её предали, разбили её сердце в день свадебной церемонии. Это заставило девушку потерять рассудок, поддаться тьме в её юном сердце. Испытав неимоверную боль, она возжелала вернуть её с торицей обидчику. Однажды ночью, спустя сто дней после погребения невесты, тот беззаботно отдыхал в трактире. И пока мужчина был заворожен звуком музыки, джёрёгумо связывала его в шелковые нити паука и съедала. Раз за разом, словно в бреду. — Если она отомстила, зачем же ей продолжать убивать других людей? Нёвиллет, если честно, тоже не понял. Историк же всё объяснил, радуясь открыто, что хоть кому-то сейчас были интересны его работы и материалы. — Обида её была столь велика, что одной истерзанной душой обидчика Ракушинпу бы не могла насытиться. Понимаете? И легенды об этом ходят даже здесь! В этих горах, я за этим и пришёл. Разведать здесь всё, узнать новые детали и поверья. — И как, узнали? — голос девушки отдавал холодом, но историк не замечал будто никаких изменений. Никакого подвоха. — Ракушинпу или джёрёгумо также может предстать в виде водопада. Легенда гласит, что в местечке Идзу на Сидзуока мужчина отдыхал у подножия водопада, когда его ноги были связаны нитями огромным количеством пауков. Он перерезал нити и привязал их к пню, который вытащил из земли. После этого инцидента жители деревень стали бояться пауков и перестали ходить к водопаду. Тем не менее, однажды лесоруб из города, не зная истории, начал рубить дрова в этом районе. Когда он случайно уронил топор в воду, то нырнул туда, чтобы найти его. Красивая женщина появилась и вернула топор, сказав ему никогда не рассказывать никому о ней. Тот бы очарован, не хотел даже уходить. А в итоге — встретил не девушку прекрасную, а свою погибель. Историк поднял горящий взгляд на девушку. А та улыбнулась тут же, так ясно и почти искренно. — Так вот почему вас интересует наш местный водопад… — она улыбнулась шире. — Хотите проверить? Историк вскочил, словно загорелся тут же столь желанной идеей. — Конечно! — Я вас провожу… Нёвиллет резко обернулся. Что-то ведь было не так здесь с самого начала. Слишком уж подозрительным был аромат, витающий вокруг, засуха вокруг. И эти беседы. Он и ранее не сильно разбирался в тонкостях людских душ и их бесед, но… даже так это всё казалось странным. Он опустил холодные и мокрые руки. Каково же было удивления Нёвиллета, когда к ногам его начала течь уже не хрустальная и чистая водица, а мутно-алая жидкость с примесью каких-то сгустков… — Да какого ж…? — он брезгливо поспешил убрать мантию от мутной жижи с запахом, похожим на помои из рыбных лавок, которые встречал на днях. Мерзость была ещё та. И даже несмотря на всепоглощающее отвращение, он не прекращал с удивлением рассматривать кучу алой жидкости, в которой что-то плавало. И хуже всего то, что через несколько минут это что-то открыло глаза. — Если бы я мог вытошнить содержимое желудка… — что-то зашевелилось и простонало. Нёвиллет озадаченно оглянулся по сторонам. Он один это сейчас видел и слышал? — Если бы я мог просто тошнить в углу. Просто, просто стошнить, — что-то шевельнулось и начало вставать со страдальческим стоном. И, что страшнее, вполне себе по-человечьи заговорило. Нёвиллет озадачился ещё пуще прежнего и отступил, поднимая полы мантии. Она была новой и дорогой. Да и себя самого в принципе пачкать не хотелось. Он тоже был вполне себе новым и дорогим, если так подумать. Не так и много в этом мире драконов свободных водилось… Тем временем что-то похожее на мешок с помоями и выползающее из кровавой лужи кряхтело и негодовало. И сейчас нужно было осознать несколько важных фактов: ему точно придётся побороться с наставником за отдых после выданного задания. Ему точно не следует разбираться с этой кровавой кучей и… Ему бы убраться отсюда, да побыстрее. Но кровавая куча уже смотрела на него в упор. — Местный? — куча спросила прямо, а Нёвилетту стало не по себе. — Н-нет, — после заминки, он всё же выдавил это из себя. Сделал пару шагов назад, побаиваясь испачкаться. — Жаль, очень жаль… И только теперь Нёвилетту дошло, это ведь не куча совсем. А испачканный, уставший и чем-то озадаченный… человек? Хотя так с виду и не скажешь. Связываться с людьми ему хотелось даже меньше, чем с кровавой лужей. Теперь точно следовало убраться. Он чуть поморщился, закусывая кожу щеки изнутри. Это хотя бы немножко освежило. Нёвиллет уже было развернулся, чтобы убраться восвояси, да вот только копошение со стороны казалось слишком уж беззаботным. А ещё ему было интересно, так, самую малость и глубоко-глубоко в душе. В целом ситуация требовала больше вопросов, чем имела ответов. — Водички не найдётся? — голос рядом был таким беззаботным, будничным. Словно человек в помоях за его спиной не находился в довольно скверном положении. А если и находился, то глубоко плевал на все ситуации одним махом. Нёвиллет лениво поднял руку и позволил воде течь. По-прежнему никаких вопросов. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он увидел лицо подозрительного незнакомца. Небольшие рожки, торчащие прямо из его лба и рассоединяющие каштановые волосы, были более чем красноречивы. — Не человек, — он сказал это вслух, удивившись не меньше, чем особа на против. — Дракон, — и их взгляды встретились. Незнакомец приосанился и не терял удивительную гордость и достоинство, даже несмотря на то, что он ещё мгновение тому назад был кровавой лужей под ногами Нёвиллета. Два дракона изожгли друг друга надменными взорами с нотками колкости. Надо же… Под кучей бесформенного лохмотья и мишуры находилась не примитивная человеческая особь с мусором. А дракон. И явно неместный. — Есть ли смысл спрашивать, что двум драконам понадобилось на отшибе жизни в этом захудалом городишке? Они смотрели друг на друга с опаской, и всё же, это не мешало одному из них вести себя слишком вальяжно и более спокойно, чем следовало. Нёвиллет задумался, стоило ли вообще вести данную беседу. Незнакомец удивил снова. — Не знаю, что понадобилось второму дракону, — он сощурился и едва заметно усмехнулся. — Но первому здесь повстречалась Ракушинпу, которая связала его, парализовала его и очень, очень обидела. И первый дракон должен её убить. Усмешка спала с его чуть потрескавшихся губ. И появились клыки. Расслабленность, так и витавшая вокруг перепачканного дракона, вмиг испарилась, сменяясь раздражённостью и довольно сильной жаждой крови. Нёвиллет только и успел, что удивиться. Поднял руку, чтобы вразумить опального незнакомца. И упомянуть картину, что ещё недавно развернулась за его спиной. Это ведь точно было как-то связанно! Да только того и след простыл янтарной вспышкой. Ни объяснений, ни прощаний. Лишь тихое рычание между зубов дракона, чье самолюбие явно было задето. И дело было не в Нёвиллете. Ракушинпу, значит. И где тогда её искать? Точнее, где искать раздражённого дракона, желающего отомстить? Нёвиллет покосился на тот самый водопад из мифов. Вздохнул, поморщился. И побрёл вперёд. Дорога близкая, дорогая дальняя. Смотря, каким темпом продвигаться и с какой целью. Хуже всего то, что цель его — банальный интерес. Не спасение. Дорога словно благоволила ему, расступались деревья, откидывая широкие ветви. Ни один лист не задел его белёсую кожу. Ни один серебряный волосок не дрогнул на его плечах. И ни одна тень не легла на его руки. Чарующий голосок, робким шелестом пронёсся между деревьев. Нёвиллет услышал его сразу.Я жду призыва, ищу ответа, Немеет небо, земля в молчаньи, За желтой нивой — далёко где-то — На миг проснулось мое воззванье.
Иллюзия этого места была поистине чудесной. Любой человек бы уже поддался искушению, желая прочувствовать сладкие мелодии природы, окутывающие само естество до предела. Вероятно, поддался бы минутной слабости и дракон, возжелавший жадной и неистовой близости. Сладкой, запретной, но такой притягательной.Из отголосков далекой речи, С ночного неба, с полей дремотных, Всё мнятся тайны грядущей встречи, Свиданий ясных, но мимолетных.
Однако Нёвиллет, следуя за звоном иллюзии, спокойно шествовал вперёд и продвигался к конечной цели. Словно и не трогало его ничего, ничего не манило к себе. Дорога привела к скорчившемуся от боли человеку. Нёвиллет осторожно склонился над тем самым историком, что ещё недавно беззаботно вещал о легендах за его спиной. Проверил, дышит ли он, жива ли ещё его душа.Я жду — и трепет объемлет новый. Всё ярче небо, молчанье глуше… Ночную тайну разрушит слово… Помилуй, боже, ночные души!
К собственному удивлению, Нёвиллет ощутил некое облегчение, почувствовав слабую пульсацию под холодными пальцами. Сердце человека ещё трепыхалось в груди, боролось за жизнь. И он не вправе прерывать сию борьбу. Ведь впереди сражение было куда интереснее. Нёвиллет медленно поднялся, отряхнул край мантии. Медленно осмотрелся. Ракушинпу была прямо здесь, он чувствовал эти сети, пытавшиеся оплести его душу. Но как бы не старалась она, как бы не извивалась… яд не действовал на дракона. И не потому, что он был таковым. Не в силе его, тёкшей в горячей крови, было дело. Это заставило горько усмехнуться, почувствовать себя жалким. Он ведь никогда и ни с кем не говорил об этом. А она упрямо продолжала воспевать горькую любовь, упрямо обвивала свои сети у его холодной груди.На миг проснулось за нивой, где-то, Далеким эхом мое воззванье. Всё жду призыва, ищу ответа, Но странно длится земли молчанье.
Нёвиллет прикрыл глаза, позволяя нитям, прочным будто сама величайшая небесная сталь, впиваться в его одежду до крови. Он стоял, чуть покачиваясь. Пение было удивительно прекрасным, болезненно-завлекающим. Пусть и не настолько, чтобы исправить его суть. Он позволил даже изодранной новой мантии ниспасть с его плеч с едва ощутимым шуршанием. И лишь когда та упала к его ногам, веки поднялись. В конце концов, он лишь позволял себя поймать. Что-то внутри него кричало — вопило — так надо. Зачем он пришёл сюда, кого хотел спасти? Того неловкого мужчину, чьи глаза горели, когда голос вещал о давних мифах былого мира? Чьи руки дрожали, когда доставали старые рукописи. И чьи надежды ещё не были уничтожены. Нёвиллет почувствовал себя жалким, этот порыв был ему несвойственным. Или интерес его погубил? Уставший взор столкнулся с безумным взглядом Ракушинпу. — Т-ты… Ты не он… Она хрипела медленно, осторожно. И кровавые руки её дёрнулись. Огромный рот распахнулся, обнажая неестественно длинные гнилые зубы. Красота девичья сошла на нет, как и изящный первый образ юной девы. Будто не его, Нёвиллета, она очаровать пыталась. Воспеть в молитвах первой любви. Он озадаченно посмотрел в алеющее от злобы лицо. Склонил голову в сторону. Ракушинпу закричала, спотыкаясь, и дёрнулась в его сторону ближе. Жаждая хотя бы его забрать с собой, хоть кого-то. В последний раз. Длинные паучьи руки вытянулись неестественно далеко, но крючились от боли. Она извивалась в попытках подобраться ближе, словно позади что-то не давало ей добраться к цели. Визг стоял столь громкий, что боль в ушах не заставила себя ждать. А Ракушинпу всё не сдавалась, повинуясь жажде осуществить задуманное. Нёвиллет устало выдохнул. И кровь оросила землю вокруг в тот же миг. Резко, слишком быстро, чтобы осознать происходящее, прочувствовать его в полной мере. Чувствуя, что его сейчас стошнит, Нёвиллет закашлялся, широко распахивая глаза. Сделал неловкий шаг назад. Спотыкаясь, он совсем не аристократично плюхнулся пятой точкой на рыхлую землю. Паучья кровь была повсюду. Особенно на драконе, чей облик более не был скрыт иллюзиями этого места. Те же холодные глаза с янтарным отливом. Те же маленькие рога, чуть спрятанные мокрыми волосами. И та же усмешка. Вот только этот дракон более не походил на кровавую кучу. Их взгляды встретились. Удивлённые, озадаченные. Неловкие. Потому что оба подумали о том, что не сказали вслух. — Т-ты… — Нёвиллет открыл рот, желая сказать это. И резко смолк. Иллюзия Ракушинпу может подействовать даже на дракона. Пленить красотами и завлечь в свои сети. Заманить в сладкий дурман изумительной песней, что будет последней в жизни путника, нелепо забредшего сюда… — Меня зовут Чжун Ли, — незнакомец наконец перестал быть таковым и представился. — Да, меня не тронула её иллюзия. Ты верно понял — почему. А теперь закрой рот и проваливай. Это моё задание. Он оскалился, заметив, как белёсые щеки Нёвиллета чуть заалели. — Никогда она не привлечёт того, кто девушек не любит, — и взгляд его дрогнул. Не ранят её сети душу того мужчины, кто жаждет подобных прикосновений сам. Ракушинпу бессильна лишь однажды. И это однажды сегодня случилось дважды. Увы, Чжун Ли этого не знал, злясь на себя из-за неловкой ситуации. Его раскрыли, да ещё и таким нелепым образом. Да ещё и другой дракон… Он поморщился, чувствуя раздражение даже под кожей. И это было их первое недопонимание. Первое из роковых десяти.