***
В кабине, явно давно потерявшей не только изначальный вид, но и половину содержимого, заменëнного на детали из других машин, сидел ещё один парень, хмурый и надменный взгляд которого выдавал в нём любителя тишины и мрачной давящей атмосферы. Его голову и шею покрывал зелëный капюшон из обрывков тëплой мягкой ткани, а сам он, несмотря на пекло, сидел в чистой чëрной футболке и накинутой на плечи безразмерной куртке. — Это Сонхва, — кивнув на него, кратко познакомил пригласивший Сана парень, — а я — Юнхо. А ещё там, — он указал жестом на ширму за креслами, за которой было что-то вставшее на место рабочей поверхности, — Чонхо и Ëсан. — Мне тоже туда? — Можешь остаться, — равнодушно осмотрев Сана, вынес своë решение Сонхва. Он в этой машине явно был если не главным, то очень авторитетным. И голос у него был не таким, как у человека, дышащего пылью и ветром, а таким, словно он сам был тем песком, горячим и беспощадным. Сан кивнул и, найдя взглядом крохотный пустой закуток, встал в него, а наконец целиком залезший после этого в кабину Юнхо громко плюхнулся в водительское кресло. Махина, в которой они все уместились, взревела, задрожала и, не двигаясь с места, стала огромным щупальцем вычëрпывать из песка машину Сана. Едва колëса автомобиля повисли в воздухе, Сонхва бросил короткий, мало читаемый за тканью взгляд на Сана и так же молча перевëл его на почти справившийся с работой ковш. Подобрав машину, Сана и Сана с машиной, экскаватор двинулся в сторону города, и Юнхо, управлявший им с почти закрытыми глазами, очень довольно, но не очень здорóво засмеялся. Сонхва перевëл молчаливый взгляд и на него, выгибая бровь и давя тишиной и хмуростью. — Да я это… — едва уловив заданный тон, стал оправдываться Юнхо, — просто подумал, как нам всем повезло. В смысле… Очередной мрачный и на этот раз долгий взгляд был брошен на Сана. — Как тебя зовут? — Сан. Обычно Сан. — Хах, а необычно? — предложил собственную, довольно своеобразную тему для разговора Юнхо. — А необычно — «Горой», — вспоминая ещё совсем далëкие детские годы, когда мама была жива и пела ему колыбельные, отозвался Сан. Он не то чтобы сильно скучал по тем временам, но некоторую ностальгию и даже трепет по безвозвратно ушедшим дням испытывал. Но не скучал. Потому что солнце уже тогда было столь же жгучим, люди беспощадными, а мир — брошенным. Совершенно никакого смысла скучать по тому, что неизменно. Сонхва вдруг усмехнулся, посмотрел потеплевшими глазами и всё тем же голосом, горячим, как барханы, произнёс: — Я думал, ты скажешь, что тебя звали солнышком. — Разве это необычно, если так предсказуемо?***
Несмотря на медленный ход, они добрались до Надежды¹ с закатом, и проезжающий по пустым остывающим улицам Юнхо вежливо спросил у Сана, в каком из домов его часть общины. Но Сан, утомлëнный так и не начавшимся приключением, жаждой и безнадëжностью, уже спал, всё так же стоя в закутке. И ни дальнейший путь, ни иные обстоятельства его по большому счёту не волновали. — Просто давай отвезëм его к нам, — замечая, что тот уснул, шëпотом предложил Сонхва. — Прям уж к нам? — с улыбкой спросил Юнхо. — Что-то ты много всего разрешил ему сегодня как для незнакомца. — Прям уж к нам, — продолжил говорить с Юнхо Сонхва, но взгляд полностью перевёл на Сана, чьë поджарое, до сих пор влажное от пота полуголое тело совсем уж скромно жалось к углу кабины. — Он мне нравится.***
Щеки коснулось что-то прохладное и мягкое, но при этом суховатое и даже грубое; пробежало вдоль линии подбородка и, добравшись до шеи, почти исчезло, лишь лëгким, немного острым краем пройдясь вдоль вены. Сан совсем нехотя разлепил глаза, встречаясь взглядом с пустым одиноким залом, каких видел десятки на высоких этажах небоскрëбов, и приятная ночная свежесть поцеловала его наконец полно и благодарно вдохнувшие лëгкие. Рядом сидел Сонхва, и это его руки нежно гладили солëную и пыльную кожу Сана. — Рассвет будет скоро, — зачем-то сказал он, глядя в тëмный заколоченный плëнкой проëм, служивший когда-то окном. — А потом что? — едва разлепляя губы, спросил Сан. И он вовсе не говорил о течении времени и смене ночи и дня. Его волновало всё дальнейшее вместе взятое: он явно не был внутри своего «дома», Сонхва явно не собирался его выгонять… Что должно было случиться дальше? — А потом все проснутся, и если хочешь, ты познакомишься с ними. — А потом? Сонхва наконец посмотрел в глаза Сану, снова добро и будто даже влюблëнно, пожал плечами и отвернулся. — У нас много работы, ты осядешь и станешь моим… помощником. И до самого рассвета они правда сидели, ни словом не перекидываясь, и ждали «потом», которое вот-вот должно было случиться, а как только пустынное белое солнце наконец показалось из-за горизонта, первыми лучами не обжигая, но сладко лаская кожу, встали и пошли знакомиться с теми, кого Юнхо ещё в машине ласково называл семьëй: с проспавшими всё парнями из другой кабины, с таинственным Джуном, который должен был на них всех ругаться, с другими — не упомянутыми, но наверняка бывшими в их части общины людьми. Подобное доверие, признаться, не столько льстило Сану, сколько пугало. Что стояло за ним? Какие мотивы присвоения людей преследовал Сонхва, говоря, что сейчас или позже Сан обязательно станет его? Уж не из этих ли он?.. Впрочем, человечину, как он слышал, ели только стервятники. — Проходи, садись… — Сонхва отодвинул какую-то оббитую обрывками ткани дверь, указал на вычищенный почти до блеска паркетный пол и сам вошëл вслед за Саном. Он подошёл к парню со сложной причëской с косичками и, сев вплотную к нему, молча толкнул в бедро. Убедившись, что внимание достаточно крепко к нему приковано, сказал: — Это Сан. Сан на всякий случай поклонился, не зная, ни что ответить, ни как себя повести. — Можешь выдохнуть, Сан, — посоветовал кто-то, и, конечно, Сан признал голос одного из вчерашних спасителей. Юнхо сидел где-то в глубине комнаты, но говорил достаточно громко, чтобы Сан его услышал и правда выдохнул. — Ты очень устал вчера, поэтому Сонхва предложил тебя забрать к нам. — Тебе повезло, меня он предлагает только бросить поджариться! — Ты знаешь, кто мы? И больше раскалëнная звезда, готовящаяся сожрать твою душу, не казалась такой большой проблемой, как несмолкающий шум этой компании. Как вечный, словно из раза в раз запускаемый маятник, её пугающе-дружелюбный тон.***
Сан менял настроение, как перчатки, а Сонхва — сами перчатки. Сан порывался уехать, плюнуть на всё и забыть, забить, бросить и просто уйти, а Сонхва забывал обо всём неприветливом и его обнимал. Просто так, без предупреждений и поводов прикасался к горячей коже, стискивал в жарких — и не только пустыня была тому виной, — руках, а лбом утыкался куда-нибудь в плечо или шею. Никто не говорил ничего. Только иногда ночью они позволяли друг другу пару слов, сказанных почти шëпотом. Сан признавался, что его просто не отпускает Сонхва, Сонхва убеждал, что отпускать и не станет. Но кроме никто ничего не говорил. О них. В остальном же они болтали часами, сутками, днями, почти не переставая: там, где уставал и падал на только что расчищенные плиты один, вылезал, продолжая нескончаемую вереницу разговоров, другой; и Сан не успел даже заметить, как однажды влился в её постоянный ход, подхватывая одну тему за другой. Слова не были тем, что особенно бы ценилось в общине Сана, оттого и говорили они мало и в основном в свободное от повседневных дел время. Среди этих же парней диалоги были негласным двигателем всей работы: сначала от рассвета и до обеда они раскапывали заметённые песком этажи и платформы, разбавляя рутину хвастовством о том, кто сколько успел убрать и что нашёл, потом пережидали самое пекло под навесами, обмениваясь впечатлениями и планами, а затем — уже до ночи — продолжали труд. Откапывали в песке продукты и технику, доставали какие-то редкие красивые вещи и бытовые приборы, делили на «своё» и «чужое» и либо перепродавали в общину, либо обменивали у байкеров на запчасти и топливо. Не так давно они раскопали «станцию метро» под одним из упавших и чудом сохранившим от песка огромный лаз небоскрёбов. И хоть вещей в этом месте было немного, оно выглядело так уединённо и прекрасно, что здесь они обосновали свой новый дом. Всегда немного прохладные стены казались немыслимым блаженством на фоне умирающего в духоте мира, а огромные серые потолки, сквозь которые на многие километры не проникали ни песок, ни солнце, были истинным спасением: хоть пой, хоть кричи — ни одна дюна не накроет тебя песчаной лавиной. Нельзя было на новое место перетащить лишь экскаватор, хотя с другими машинами, включая подлатанную бедолагу Сана, вход в один из высоких залов «метро» всё же нашёлся, да и на его раскопку ушло всего три полных дня. И именно тогда, уже доводя до идеала результаты раскопки, Сан и заговорил с остальными в голос, в полной уверенности, что его не просто услышат, но и станут отвечать на равных. Сонхва, услышав это — он тогда был уже вспотевшим, запылённым, со свисавшими масляными сосульками вместо волос и до мешков под глазами уставшим, — впервые громогласно сказал: «Теперь только посмей меня бросить». Разговоров о них с тех пор, конечно, больше не стало, но все всё поняли. Даже Сан, ещё вчера вновь думавший убежать. — И куда я тебя брошу? — пробормотал он тогда под нос, ловя взглядом улыбку Юнхо. — Вас всех… вы же меня не бросили.***
День догорал оранжево-красными всполохами, обнимая напоследок уже не разъедающими кожу лучами и доставая не порывами ветра с бархан, но его ласковыми касаниями по щекам и открытым плечам. Сан осторожно гладил улыбающееся осунувшееся лицо в обрамлении отросших волос и украдкой мечтал о том, чтобы их спокойствие не кончалось. К чёрту пустыню, к чёрту нищету и отшельников — они друг у друга случились, и не хотелось ничего, что могло помешать. Сонхва гладил его в ответ по губам, полуприкрытыми глазами исследуя кожу, и вслух бормотал о том же. Был относительно скорый день: Джун, Ёсан и Минги уехали выторговывать найденный ящик краски на бензин; Юнхо со своей новой «малышкой» — удачно подобранный с чьей-то битвы «бьюик» на грузовых колёсах — перебирали двигатель, а Уён и приболевший Чонхо жарили что-то похожее на облака и вату в перетащенных с прошлой стоянки жестяных бочках. Было относительно прекрасное настроение обсудить всё и решить, с чем теперь оставаться. А главное — кем. «С кем» было ясно уже какое-то время, а вот кем быть друг для друга… Руки Сонхва иногда будто соскальзывали с заветренных губ и падали в тёплую бездну выемки над ключицами, гладили запёкшуюся бронзу кожи и считали кончиками пальцев родинки. Губы Сана, лишаясь мягко-солёного привкуса, растягивались в широкой улыбке и в кои-то веки вслух шептали, что если им теперь и уходить друг от друга куда-то, то непременно в Вальхаллу. — И даже там я тебя найду, будь уверен, — точно не веря, что добился своего, сбивчиво и жарко — намного жарче, чем полдень, — отвечал Сонхва. — Потому что я не вижу смысла жить в пустыне без солнца. И чёрт разберёт, где у этого парня кончались шутки, а начиналась мания. Где кончалась его заметно болезненная симпатия к Сану и расстилало свои силки безумие. Потому что Сонхва всегда был так же спокоен, сговорчив и непоколебим — даже Джун, привыкший жить либо по-своему, либо никак, слушая его ласковые угрозы, десять раз думал, прежде чем возразить. — А ты уверен, что оно того стоит? — Плевать. Я нашёл тебя не для того, чтобы терять. Не нашёл, а сделал — разве мог Сан просто так взять, хоть в первый день, хоть в какой угодно другой, и в самом деле уйти? Без мыслей о том, какие ласковые, несмотря ни на что, руки у Сонхва, какие добрые у него улыбки и какие пробирающие до костей слова он любит говорить, гладя этими самыми руками и прикасаясь к щекам этими самыми улыбками. Разве мог кто-то даже отобрать, вырвать из тех объятий и мыслей Сана? Проблемы начались, когда, несмотря на обещание ехать без остановок «туда и обратно», машины с остальной частью группы не показались на границе с городом в назначенный день. У них было три полных дня на дорогу, и на четвёртые сутки парни были готовы встречать их — все перетащенные бочки уже освободились от мусора в ожидании топлива, все закоулки «гаража» повторно зачищены для перегревшихся с дороги машин. Но машин не было. Юнхо забрался повыше не без помощи экскаватора, накинул пиджак — часть их огромного оставленного себе на радость гардероба — вместо палантина и устроил наблюдательный пункт. Уён и Сан приготовили сигнальные огни и факелы на случай, если возвращение придётся на ночь, а Сонхва и Чонхо притаились с выкаченными из метро машинами в ближайшей тени. Опоздания, тем более серьёзные, не могли быть пустяком на Пустоши. В любую песчаную бурю, в любую неполадку должна была приехать хотя бы одна машина из трёх — исключением могла стать лишь настигшая всех охота стервятников; и хоть она никогда ещё не проходила так далеко, бояться её стоило даже в Надежде. На закате на знакомую дорогу выехало два автомобиля: один — небольшой жёлтый автобус Джуна, обвешанный со всех сторон угрожающе освещавшими всё вокруг прожекторами, и другой — бигфут, из бока которого торчал кусок циркулярной пилы. Ни кадиллака Минги, ни чего-либо его заменившего видно не было. Ещё на возвышении, Юнхо дал ехавшим отмашку и стал спускаться. К тому времени, как он оказался у входа в метро, и автобус, и охранявшая его машина стояли там, а вылезшие из них запачканные слоями песка и крови Джун и Ёсан пытались, обречённо вздыхая и качая головами, рассказать, что случилось. Минги не вернулся. Хоть они и выполнили основную цель — доставили новые бочки топлива, Минги не вернулся. И видя то, что украшало теперь единственный их трак, все понимали, куда он делся. — У нас ещё есть время, мы должны его достать, — уверенно сказал Уён, вставая с пола одного из выведенных под уютные посиделки вагона. — Спасти, ты сумасшедший?! Они, если ты не помнишь, людоеды! — Минги уже точно в их городе… — И что? Мы должны попытаться! — Уён прав, — услышал себя будто со стороны Сан. — Даже не попытавшись, мы не должны его хоронить. Если бы я… — Я в деле, — не давая закончить, грубо прервал Сонхва, и его до сих пор гладившая колено рука впилась ногтями в ткань. — Если Сан хочет ехать за Минги, то я еду с Саном. Джун, только что гнувший, что спасать кого-либо неразумно, обречённо вздохнул: он мог сколько угодно идти против Уёна, Ёсана и кого-либо другого, но поступать поперёк решения Сонхва… выбор между молотом и наковальней всегда оставался именно за Сонхва, потому что он и был молотом разящим.***
Сонхва усадил Сана на багажник своего байка, проверил, плотно ли к тому прилегает шарф — единственная разумная защита от песка и ветра, и поцеловал в не скрывшуюся под тканью родинку над глазом. В ответ Сан прикоснулся к его острой скуле и бережно стёр каждую пылинку, что успел заметить: Сонхва любил чистоту и тратил немалое количество жидкостей, которые они находили, на уборку и стирку, а на все «против» почти в шутку говорил, что может принести на это дело воды из дома, но тогда у всех будут большие проблемы. — Что, если у нас не выйдет? — отводя от Сонхва взгляд, спросил Сан, а бескрайняя пустыня за их спиной почти вежливо успокоила ветер, давая ему не просто взглянуть вдаль, а увидеть горизонт, за границу которого они собирались. — Я стараюсь об этом не думать, — честно признался Сонхва, ещё раз целуя родинку и веки. Будь это возможно, он бы, наверно, вымыл сейчас Сана самыми вкусно пахнущими гелями из своих запасов и зацеловал всего. Снова. — Тогда о чём ты стараешься думать? — Полагаешь, мне уже не хватает думать о тебе? — Ты не должен так говорить — это выглядит нездорово. Шёпот Сонхва колючий, страшный, пробирающийся иглами всепоглощающего оцепенения в самую душу и леденящий: — Хочешь мне запретить? Есть ли отчаянные, готовые сопротивляться ему? Сан не знал таких и знакомиться не желал — разве не приятно знать, что ты — целый мир этого непробиваемого человека? И пусть мир стоит на краю, а они оба — лишь катящаяся в бездну пыль. — Хочу никогда не знать, что будет, если от слов ты перейдёшь к делу. Сонхва усмехнулся, в третий, счастливый раз чмокнул родинку и наконец сел за руль. И впрямь, кому должно быть любопытно узнать, что сделает человек, спящий с самостоятельно приведённым в чувство огнестрелом, если кто-то не пойдёт по его задумке? Разделившись на две команды разной степени мобильности, они уже к следующему утру выехали на Пустошь: Сонхва и Сан, сидевшие на одном мотоцикле, и следующий за ними по пятам Уён должны были сделать крюк вплоть до хребта и поискать там возможные следы напарника, а загрузившиеся по автомобилям другие парни держали прямой путь на Затопленный Город. У места, на которое указал Джун, уже не было ничего, хоть отдалённо напоминавшего, что пару дней назад здесь была бойня: песком засыпало всё, что стервятники могли бы после себя оставить, и даже больше — за новой, выросшей после бури дюной не было видно даже той части пустыни, по которой теперь предстояло ехать в логово зверя. Но вскоре стал слышен рёв чужих моторов. А за рёвом показались и те, к чьей пасти они развернулись. — Держись крепче, — только и предупредил Сонхва, рукой давая знак разделяться Уёну. Они рвались за спасением, а не за смертью. Единственная машина противника, видно, тоже искавшая за барханами остатки их битвы, рванула за ними, и Сонхва решил уйти в горы: его мотоцикл на длинноходной подвеске должен был неплохо пережить подъём. Нужно было лишь успеть домчаться до хребта раньше, чем по ним выпустят гарпуны. Сонхва вжал на полную и, оставляя после себя длинный шлейф песка, рванул к перевалу. Сквозь шум мотора и вой пустыни донёсся испуганно-надорванный голос Сана: — Куда мы?! — но отвечать ему было некогда. Сонхва надавливал на вилку изо всех сил, сцеплял зубы, почти чувствуя привкус собственной крови на них, и внимательно вслушивался лишь в звуки преследовавшей их машины. — Сонхва, куда мы?! — снова, перекрывая любой другой шум, закричал Сан. — Скажи, куда мы?! И рядом просвистело копьё, тут же вырываемое из песка мощным рывком катушки — Сонхва даже не успел отъехать от места прошлого попадания, а с другого края уже взорвался столпом пыли очередной бархан. Выжимать более было некуда. К счастью, уже виднелись острые выступы скал. Стена пыли, прыжок «на ощупь» с разбега, твёрдая порода под колёсами. Новый рывок. Прыжок. Сан снова спросил, куда они едут. Звук вновь наматываемой бечёвки рядом. Короткий забег до ближайшего выступа и прыжок. Мотоцикл стало потряхивать и будто тянуть. Сонхва уже видел следующий каменистый участок, взобравшись на который, они смогут наконец оторваться, и поддал газ. — Держись, — бросил он за спину, прежде чем вырвать для них маленькую, но победу. И Сан удержался. Они особенно сильно разогнались, заезжая на отвесную часть скалы, и перемахнули тонкий желоб, разделявший два пика. Выше гарпун стервятников уже не доставал. Ещё какое-то время Сонхва ехал по тонкой дорожке, проложенной байкерами, но как только перестал слышать жалобные крики чужого мотора, сбавил скорость. Его рука наконец опустилась на живот, за который крепко держался Сан, и обняла до побеления сжатые пальцы. Теперь он ожидал услышать вопрос о том, где он так научился петлять по скалам. Но вместо этого Сан болезненно вздохнул за спиной и, словно у него зажевало пластинку, спросил, куда они едут. Сонхва приглушил мотор и обернулся. Взмокший Сан рассеянным взглядом рассматривал его лицо и силился улыбаться. — Сан? Всё в порядке? — Мы должны были забраться в Затопленный Город, правда?.. Зачем мы убегали? — Сан?.. Ослабившие хватку ладони съехали по куртке Сонхва и повисли вдоль корпуса мотоцикла, а сам Сан, всё ещё выжимая какие-то эмоции взамен расцветающего в его глазах страха, сдавленно засмеялся. — Не бойся, — смешивая смех с шёпотом, произнёс он. И стоило бы подумать, себе или Сонхва он говорил. — Только не бойся. От предостережений не бояться, сказанных надрывающимся истерикой голосом где-то на вершине хребта Мертвецов, бояться хотелось больше всего. Сонхва соскочил с мотоцикла и дёрнул на себя Сана. Тот тяжёлой, но не сопротивляющейся тушей упал ему в руки. Несмотря на невыносимо припекавшее солнце, Сонхва почувствовал холод в собственных кончиках пальцев — ему теперь вспомнилось, как на одном из выступов мотоцикл почти забуксовал, подставляя их стервятникам, а после нескольких попыток сдвинуться наконец вырвался дальше; как где-то совсем близко просвистела верёвка от гарпуна. Тогда Сонхва показалось, что всё обошлось: может быть, пострадало колесо или типа того — звука металла ведь тоже не было. Но теперь он видел, что ошибался: разбитые зубчатым гарпуном позвонки Сана выглядывали из-под футболки. Нельзя было терять ни мгновения, но Сонхва всё равно не мог какое-то время понять, что ему делать. В его объятьях лежал, сняв с лица шарф и улыбаясь, Сан, на спине которого расплывалось пятно стремительно густеющей крови, но ни руки, ни ноги не двигались — Сонхва лишь растерянно смотрел на улыбку и пытался не бояться, как просил Сан. — Только не умирай, ладно? — начав наконец отходить от оцепенения, попросил Сонхва. Глаза у Сана уже закрывались, поскольку не находилось лишних сил, но он пообещал: — Постараюсь. Первым делом Сонхва разорвал и так испортившуюся футболку, прикрывая ею ранение, а затем стал звать на помощь — где-то недалеко должны были прятаться горные байкеры, с которыми парни иногда водились, и они, Сонхва очень надеялся, могли помочь. Но после очередного уже не прикрытого улыбкой вздоха у своей груди он понял, что никто не откликнется. И тогда он вернул Сана на мотоцикл, крепко привязав к себе шарфом. Если его Сана не спасут здесь, он доедет до Цитадели и заставит спасти его там. Уже на дороге их настиг отчего-то развернувшийся Юнхо и некоторое время кричал, спрашивая, куда они едут. Но Сонхва не мог отвечать, держа в руках руль. Он чувствовал за это вину, он боялся, что своим молчанием сам же убивал так рвавшегося рассказать ему что угодно — от мечты летать до последнего пожелания — Сана, но не мог. Не теперь. Юнхо, так и не дождавшийся ответных криков, поравнялся с ними. И теперь он наверняка заметил то, что гнало Сонхва в обратную от их общей цели сторону. По крайней мере, спрашивать он перестал.***
Добравшись до равнины, над которой возвышалась Цитадель, Сонхва резко затормозил, выставляя ногу в песок. Въехавший вместе с ним Юнхо сложил рупором руки и первым крикнул: — Лекарь! Здесь есть лекарь?! Сонхва же, напротив, молча развязал шарф. Державшийся на нём Сан тут же начал падать, и Сонхва едва его подхватил, перекидывая через мотоцикл ногу и мягко опускаясь вместе со своей ношей на землю. — Лекарь! Нам нужен лекарь! — Со всех сторон от них уже начали копошиться люди: кто-то молча смотрел, а кто-то, поддаваясь ревущему меж скал эхо, принимался звать вместе с Юнхо: — Лекарь! Лекарь! Глаза Сана совсем закрылись. Напряжённо сжатые и потерявшие цвет губы больше не улыбались — вместе с улыбкой ушла и испарина со лба и щёк, оставив от себя лишь золотистые дорожки прилипшей пыли. — Сан, — касаясь ставших почти чёрными родинок, совсем неслышно в наставшем гуле позвал Сонхва. — Ты слышишь, Сан? Наконец раздался треск опускаемой из Цитадели платформы. — Сан, — застилая свой собственный взгляд слезами, вновь и вновь подзывал Сонхва. — Я не боюсь, ты слышишь, Сан?.. — К сожалению, — произнёс между тем незнакомый женский голос рядом, — ему уже ничем не поможешь… Сонхва поднял на говорившую взгляд, смутно узнал в ней одну из кормилиц Цитадели. Женщина, очевидно, спустилась в ответ на их крики о помощи, но теперь пребывала в трауре. — Всё, что мы можем, — помочь его захоронить… — Нет. Сонхва не считал себя одержимым ни сейчас, ни вчера, ни много и много солнц тому назад, когда они забрали в пустыне Сана, но и способным отпустить очевидное тот же час он тоже не был. До сих пор лишь ласково обнимавшие плечи Сана руки крепко прижали к себе безвольное тело. — Я никому его не отдам. Никому… Взгляд снова сбился, рассеялся, и кормилица как-то потерялась из виду — впереди был лишь Сан, стискивающий губы ради попытки не уходить. Всё ещё горячий, немного мягкий Сан, приближающийся теперь к Вальхалле. Сонхва сам взял его на руки, донёс до машины Юнхо, который теперь скорбно стоял у так и раскрытой дверцы, положил на расчищенные специально для их «миссии» задние сиденья. Сам запер там Сана и похлопал по плечу Юнхо, выводя его из лёгкого, не шедшего ни в какие сравнения с тем, что испытывал на хребте он сам, оцепенения. — Езжай, — сказал он, когда Юнхо к нему обернулся, — я найду остальных и скажу, что случилось… Езжай домой.***
— И всё-таки ты меня кинул, — сидя возле догорающей машины Сана, прошептал, смотря на закат, Сонхва. — Свалил на не ближний свет, да? А я даже не рассказал тебе, почему первым, что я тогда произнёс, были слова про рассвет: это был наш рассвет. Я хотел, чтобы это был наш рассвет. Каждый. А ты догорел раньше, чем солнце. Сонхва усмехнулся собственным словам, бросил короткий взгляд на огонь и, обнимая спрятанный за поясом пистолет, спросил: — Как ты думаешь, сколько «наших» закатов будет?