Хозяин Неба

      Когда-то давно — действительно давно, несколько сот лет назад — весь обитаемый мир, от Теплых вод до побережья Северного моря был един. Люди говорили на одном языке, со своими диалектами, конечно же, но уроженцы с востока материка могли понять людей, рожденных на севере или западе, у обычаев при желании тоже было легко найти что-то общее. А потом мир разделился. Сами Стихии разделились, и люди, отмеченные Их даром, стали воспринимать друг друга сперва с подозрением, а потом и со злобой.       Аирэн, несмотря на юность — что для мага семнадцать лет? — был не только сильным и умелым бойцом. Он был единственным сыном нехо горного майората, наследным нехином, а значит, обязан был знать обо всем, включая и военное дело, и тонкости управления всеми отраслями хозяйства, а их в Эфаре было ой как немало. Аирэн не уставал благодарить предков, которые практически со дня основания Эфар-танна начали собирать библиотеку. Библиотечный чертог теперь занимал целую анфиладу залов и содержал в себе многие тысячи томов, свитков, рукописей. Читать Аирэн любил, и именно из ветхих исторических трудов почерпнул свои знания о том, что было до Разделения Стихий. Но эти знания ничуть не мешали ему понимать, что те, кто укрывался сейчас за каменными глыбами, нехотя, словно против своей воли, сползшимися, чтоб превратиться в невысокую стену, — враги.       Даже камни Эфара это чуяли, повиновались неизвестному земляному магу плохо, порой и вовсе никак, отказываясь покидать свое веками устоявшееся место. А уж те камни, что складывались в стены Таван-гэр, изобильно политые кровью и потом ее строителей и защитников, и вовсе отзывались на направленную к ним силу земляного угрожающим гулом и даже не шевелились, намертво скрепленные замешанным на сыворотке раствором. Нет, камни Таван-гэр были верны Эфару и его людям, даже несмотря на немалую силу чужака. Камни, скалы и щебень Таван-чэгорэ пели нехину анн-Теалья анн-Эфар всеми своими трещинками и острыми ребрами, выбоинами и сколами, отзываясь на льнущие к ним потоки ветра, жаловались на наглых чужаков, что смеют тревожить их покой, сдавали их лежки и засады. Камни Экор-чэгорэ смеялись, хохотали зло и кровожадно, рассказывая, сколько врагов перемололи в своих безжалостных жерновах, как глупы они были — те, кто посмел потревожить их сон громкими голосами и грохотом копыт по узким тропам перевала. Аирэн слушал ветер и слышал голоса камней. Он слушал и слышал свою землю и не собирался позволять врагам топтать ее.       Аирэн и сейчас стоял на скальном козырьке над перевалом, укутавшись по самый нос в чампан из серо-бело-черного руна, отлично сливающийся с пятнами снега и мха-пепельника, всматривался в вялое шевеление там, за хлипкой и ненадежной преградой, слушал ветер. И в ярости стиснул зубы, почуяв в нем отголосок чужой воли: темные — твари! — все-таки притащили откуда-то воздушника. И он был явно силен и опытен, раз ветра Эфара запели иначе, засвистели остро и зло в ответ на его приказ. Отец бы с ним справился, но он ранен, Аирэн сам приказал доставить нехо в Эфар-танн и пообещал, что отобьет все атаки, пока тот выздоравливает. Значит, он должен справиться!       Ярость молодого нехина подпитывало еще и то, что он так и не сумел достать огневика, который умудрился ранить отца. Все маги темных, что были там, за сооруженным земляным укрытием, защищали и поддерживали друг друга. А здесь, на гребне перевала Таван, из магов был только он один. Отец мотался между Таван-чэгорэ и Экор-чэгорэ, проверял с неба все звериные тропы. Аматан и Совет Чистых не торопились присылать помощь. Ее Эфар дождался только от тех родов, что были связаны с анн-Теалья анн-Эфар узами родства и браков. Вот только род гордых горных владетелей не всегда роднился с сильными и богатыми родами, и помощи той было — полсотни бойцов да трое водников-лекарей. Недоучку-воздушника, младшего брата мужа старшей сестры, самовольно явившегося в Эфар-танн, отец по-родственному выпорол розгами на конюшне и отправил обратно. Здесь были не красивые и больше зрелищные чем опасные поединки в кругу, здесь шла война. Война за жизнь и свободу всего Аматана. Жаль, что снобы из Совета не понимают: если падет Эфар, если его перевалы пропустят чужаков, уже считанные недели спустя Аматан как Светлые земли существовать перестанет. Темных слишком много. Они легко выжгут, разрушат родовые гнезда водных и воздушных родов, завязнув разве что в Наньлинских болотах и на кручах Кьярлана, да столицу еще попробуй возьми — город Тысячи островов не просто так назван, там каждый дом — крепость. Но это все равно будет поражение, полное и безоговорочное.       Неизвестный воздушник пробовал свои силы. Аирэн почувствовал заклятье поиска, немного измененное и какое-то... топорное, что ли. Видно было, что сил-то чужаку не занимать, а вот тонкости не хватает, словно учился бить и побеждать напролом, таранными ударами ветра. Нет, Аирэн и сам так мог, под ударами его «воздушного кулака», бывало, даже отец пошатывался, и в последнее время все чаще — нехин набирал силу и мощь с каждым проведенным и выигранным боем. Но Аирэн очень быстро понял, что в горах с силой и напором нужно быть поаккуратнее. А то, неровен час, вместо подконтрольной лавины с «дикой» стороны горы можно спустить половину снеговой шапки на беззащитное ата-ана, сметя все горные тропы, людей и животных. То, что он привык соизмерять свою силу и сдерживать ее, не значило, что в бою он окажется слабее. Но Аирэн впервые остался один, без надежных отцовских «ладоней ветра» за спиной.       Он зло потряс головой, и чужой ветер тут же вытеребил из косы пару непослушных прядей. Аирэн выпрямился: смысла прятаться больше не было. Его уже заметили, опознали, и следовало ждать первого удара.       — Нанэу, передай всем: тревога, пусть готовятся к новой атаке.       Юный, на год младше самого нехина, горец резко кивнул, не размениваясь на слова, юркой яштэ скользнул вниз по кажущейся отвесной стене. Аирэн, вжавшись в камень спиной, расставил ноги поустойчивее, сплел небольшим коконом послушные ему ветерки и вложил в него не только короткий болезненный тычок, но и самую грязную брань на родном горском наречии:       — Умэ тайшэ натх чомэ наэ малэ, эо наа акахьяр шао!*       Он не боялся, что враг не поймет: не столь уж и сильно разнились наречия с разных сторон Хребта. И обычаи тоже. Кого другого за такие слова, особенно за первую часть фразы, он бы сам велел выпороть, да не розгами, а кнутом, да при оскорбленной женщине, да пока не смилостивится сама. Но там, за камнями, был враг, и врага он хотел разозлить.              О том, что все задуманное удалось, сказал резко похолодевший ветер, сбивающий в серое стадо низкие облака. Они, словно настоящее стадо овец, медленно ползли по более-менее широкой части дороги на Таван-чэгорэ, а он пока что не торопился сильно противодействовать. Перенаправить ветер с перевала вниз было куда как проще, чем заставить его течь так, как противно его природе: здесь потоки воздуха всегда текли в долины Ташертиса, оседая холодной росой, выпадая снегом и дождем. Воздух внизу был гораздо теплее, призвать его вверх было просто, но вот направить через хребет — ничуть не проще, чем заставить горную реку течь обратно к леднику. Аирэн оценил усилия и уровень сил неизвестного ему воздушника: глупо, но мощно. Будет честью сразить такого могучего врага, и почти жаль, что не нашлось того, кто мог бы обучить его правильно. А еще Аирэн поймал себя на мысли, что хотел бы узнать, кто он — его враг. Ветерки-разведчики не принесли ничего нового, значит, этот маг, так же как и сам Аирэн, привык окружать себя стеной защиты, сквозь которую неприметным воздушным потокам просто не пробиться. Пришлось строго самого себя одернуть: не интересно ему! Это враг — и все тут! А самый лучший враг — мертвый.       Аирэн с некоторым опозданием понял, чего именно добивался воздушник, прибивая облачные массы к скалам. Он рассчитывал, что под прикрытием плотного тумана воины сумеют перевалить гребень, минуя пространство, которое простреливалось с башен Таван-гэр, и стрелкам крепости будет не попасть в людей. Молодой нехин только зло усмехнулся, приподнимая верхнюю губу так, что стал похож на зверя со своего родового стяга: это враг понадеялся зря! Горцы привычны к туманам и умеют бить зверя и врага даже в нем, на слух, легко отличая звук шагов от эха. Да и туман...       Взвыл, повинуясь его приказу, ледяной ветер с рогатого гэрата** Матери Гор, горным орлом упал на облачное стадо, прибивая к земле, превращая полные влаги из долин Ташертиса клубы в злую круговерть ледяной крупы. Аирэн всем существом почувствовал растерянность и злобу чужака, против которого обернулась его собственная задумка, рассмеялся торжествующе: тот отпустил поводья ветра, и ледяной воздушный поток гигантской метлой прошелся по перевалу, сметая белую пелену вниз. Не порадуются темные, живущие в предгорьях, метели накануне Малой медовой ярмарки!       Смеялся, правда, недолго: поняв, что в атаке силой на силу ему не выиграть, воздушник решился на поединок. Видно, тот огневик рассказал, что эфарские нехо все еще чтят древние традиции. Из-за каменной стены, больше ставшей похожей на широкий снеговой вал, в небо прянул темный силуэт, и ветер донес до Аирэна и всех, кто был с этой стороны перевала, его злобное:       — Все ли твои сестры были благосклонны к тебе, облезлый скальный котенок? Хоть одна вышла из твоих покоев непустая, чтоб было кому продолжить твой род? Впрочем, если и нет — тем лучше, некому будет поганить мое небо!       Ярость поднялась в молодом нехине, словно мутная весенняя вода, взбаламученная паводком. Он натворил бы ошибок, не обними его в этот момент теплый порыв ветра, долетевший, кажется, от самого Эфар-танна, от яблоневых садов Иннуата.       Этот ветер укрыл его, словно плащ, лег на плечи воспоминанием о матушке и сестрах, что провожали его сюда, как защитника, как того, кто действительно сможет не пропустить врага, станет нерушимым щитом ветра на чужом пути. Аирэн вспомнил, что клялся Айель отправиться в Неаньял на ее первый бал вместе и танцевать там на зависть всем равнинникам. Вспомнил, что Лельяна обещала ему вышить рубаху, а Намилэла ждала на имянаречение своего первенца. Что старшие Аиша, Саана и Амина уже обещали начать подыскивать ему невесту, потому что «какой у нас красивый братик вырос, загляденье!». Что никакие чужие слова не могут и не должны оскорбить его любовь к сестрам, к родной крови, к впитанным с материнским молоком и водой Эфара законам. Этот теплый ветер развернулся за его плечами широкими незримыми крыльями, бросил в воздух, свился нерушимой броней на его теле, лег в руки воздушной обережью с остро заточенными крюками вместо привычных расписных булатных гирек. Прянул по мановению его руки вперед, прорывая чужую оборону, чужую броню, чужое тело, окрасился кровью.       Аирэн закружился диким вихрем, спутывая врага, раздирая его одежду, распиная его в небе — напоказ, прямо там, над головами у врагов, чтоб чужие лица, запрокинутые к небу, окрашивались кровью. Этот ветер вбился кулаком в распахнутый в безмолвном крике рот и вырвал язык, посмевший оскорбить нехеи Эфара. Он донес прогремевшее с высоты:       — Это. Мое. Небо.