И осталось ли что-нибудь вообще.
Обито не чувствует ничего по отношению к этому обречённому миру. Он до безумия боится того, что будет в том, который он создаст. Вся жизнь Обито — сплошное «если бы» да мечты о том, что случится однажды. Всё это тонет, захлёбывается, задыхается в пучинах кровавых морей, которые он пролил ради (не) своей мечты. Пустой мечты. Навязанной фальшивки Не имеющей никакого смысла. Ровно как и жизнь самого Обито. В один миг все планы, цели, мечты, идеалы, всё-всё-всё, целая жизнь — его, Обито, жизнь — рушится, меркнет, и становится абсурдно-бессмысленной. Все убийства, поломанные жизни, всё то, что не должно было иметь никакого значения, наваливается на него сильнее с каждой секундой, пригвождает к земле, закапывает его чувством вины. И совершенно некуда сбежать, на Обито ополчился целый мир. От этого мира не спрятаться, не скрыться и даже в Камуи не найти спасения: его и внутри тоже разрывает на части. Внутри всё ломается и умирает, рушится всеми несбывшимися мечтами, всем, что должно было исправиться в новом мире, но в итоге камнем легло на совесть. Обито опустошён. Он почти готов обречь себя на вечное одинокое пребывание в Камуи или в темнице закованным и обезвреженным. Не представляющим угрозы для нового хрупкого мира, который заключили великие страны. Неожиданно — действительно неожиданно, кажется, даже для себя — ему протягивает руку помощи Какаши, вытаскивает из этой бездны. Рука помощи утопленнику — медвежья услуга, необходимая непонятно зачем. Лёгкие немыслимо горят, будто бы и вправду Обито только что задыхался, грудная клетка двигается соответствующе-быстро, а он болезненно жмурит глаза. Сердце немощно сжимается и жжётся. От ненужной, бесполезной, инфантильно-глупой медвежьей услуги Хатаке на душе необъяснимо тепло и приятно. Обито перестаёт казаться, что против него настроен весь мир, каждое живое существо на этом свете. Потому что вот: один человек у него всё же есть. И Обито льнёт к нему, крепко, жадно, несдержанно сжимая в своих объятиях, впуская в уничтоженное сердце и до конца не верит, что во всём этом нет лжи. Он рад и смущён. Он не верит и ищет подвохи. А Какаши как будто бы назло весь такой честно-открытый, Обито с остервенением ищет несостыковки в его словах, странные взгляды, хоть что-то компрометирующее. Но не находит. Он просыпается среди ночи от кошмаров в горячих объятиях Хатаке. Он чувствует его дыхание на своей макушке, шее, плече. Он ест горячий завтрак, приготовленный — божественно просто — Какаши. И нагло использует его шампунь вместо своего, чтобы дольше ощущать этот аромат. Без запаха тела Хатаке от него никакого толку — всё не то. Но Обито остановиться уже не может, ему хватит даже этой маленькой части. И в очередной раз, лёжа в обжигающе-нужных объятиях, он думает, что ничего из этого не заслужил. Он должен и обязан сидеть в холодной камере, в цепях. И сгнить там к чертовой матери. Какаши не должен крепко сжимать его, нежно гладить по бокам и спине, тихим, невероятно прекрасным голосом нашёптывая успокаивающие слова. Он чувствует себя маленьким, потерянным и буквально раздавленным ребёнком. Он чувствует себя сплошным разочарованием. И Какаши тоже должен. Он, Обито, разрушил его воспоминания о добром неуклюжем мальчишке, мечтавшем стать Хокаге. Он развязал войну. Он убил сенсея и Кушину-сан. Из-за него, а не из-за Какаши умерла Рин. Обито заслужил только сдавливающую петлю вокруг шеи.А никак не крепкие объятия.
Он толкает Хатаке в грудь, ревностно выкручивается из этих сжигающих объятий, падает на пол, не рассчитав сил. И орёт, высказывает Какаши всё, что думает, всё-всё-всё, обзывает инфантильным идиотом, вцепившимся в ненужное прошлое. И получает в рожу — заслуженно, так, как нужно было уже давно. Закрывает глаза, ждёт ещё ударов, но вместо них на щеке, куда прилетел кулак, остаются мягкие поцелуи. Обито удивлённо распахивает глаза. Ему невыносимо, нещадно, уничтожающе-сильно больно. Потому что он не заслужил. Не это. Всё не так. Ему это не нужно. Он хочет сбежать в Камуи, но сильные руки Какаши жёстко останавливают его, кидая на кровать. И его целуют: очень нежно, что безумно сильно идёт вразрез и контрастирует с тем, что было мгновение назад. Отрезвляюще. Оживляюще. Очередная медвежья услуга, о которой никто не просил. И от которой так невероятно тепло на разбитом вдребезги сердце. Он жадно впивается в отстраняющиеся уже губы, целует, вылизывает нёбо и язык, спешно кусает. Прогибается под чужими руками и громко стонет, толкаясь в чужую ладонь, разводит шире ноги, позволяя пальцам растягивать его. Он бы обязательно подрался и поспорил бы за место сверху в любой другой ситуации, но чувство вины заставляет Обито позволить взять себя, с наслаждением стонать от каждого нового опьяняющего толчка, впиваясь в спину Какаши. Заставляет позволить нежно обнять себя после секса и даже накрыть одеялом. Что-то неверно важное и раскалённое охватывает его бешено бьющееся сердце, согревает изнутри. Что-то успокаивающее и правильное. Обито не сразу понимает, что счастливо улыбается. Ему кажется, будто бы это первая счастливая улыбка в его жизни. Ему кажется ещё, что он вернулся в детство, в котором так много плакал. Вот только в этот раз — тоже впервые за всю жизнь — по лицу стекают слезы счастья. В конце концов, в квартире Какаши тоже есть целый мир. Хоть он, как и все на свете, почему-то сходится на её глупом обладателе.