245

Джирайя сам не понял как это случилось, просто однажды каким-то из летних дней, когда ужасно пекло солнце и под ногами жгла насыщенно зелёная трава, он посмотрел на Какаши совсем по другому, посмотрел так, как он не смотрел даже на Цунаде, хотя он уверено доказывал себе, что она его первая и единственная любовь. Видимо его доказательства самому себе были не настолько убедительными раз при одном виде на Какаши они все обвалились, как карточный домик от дунавения ветра (урагана). На каком-то периферийном уровне сознания он сам понимал, но отчаянно отказывался принимать тот факт, что девушки для него были не больше чем объектом восхищения. Как бы смотри, но не трогай. Девушки прекрасны — он это признает, он восхищается их стойкостью, их силой воли и, чего уж там, фигурой. Но ещё не было такого человека, который бы поднимал в Джирайе ту бурю чувств и эмоций, что возникали при одном лишь взгляде на Какаши. Все словно оживало внутри, словно где-то там, глубоко расцветали бутоны прекрасных цветов, обвивая стеблем, казалось бы замерзшее нутро. Принять это было сложно. Ещё сложнее было прятать это. Джирайе до боли в руках хотелось коснуться Какаши, почувствовать его тепло, провести носом по длинной шее и подержать его за холодные ладони, согревая их своим теплом. Джирайя просто хотел убедиться, что Какаши реален, что он не его галлюцинация и такой человек, такой прекрасный существует. В первые дни Джирайя пугается. «Возможно, это просто симпатия, как к человеку» — верить в это было проще, чем осознать то, что это самая настоящая, зарождающаяся практически из ничего, любовь. В те моменты, когда Джирайя оказывался поблизости беловолосого чуда, все его внутренности скручивало, а в глазах щипало от несправедливости. «Я не могу показать свои чувства, — билась в голове единственная мысль. — Он не должен узнать.» Не должен, но иногда, от переполняющих глотку чувств, хотелось кричать что есть мочи, кричать на всю округу о своей любви и плевать на осуждающие взгляды остальных людей, но не на его и только из-за этого он молчит и сглатывает этот комок, подавляя себя. Всё, что хотел Джирайя — окружить теплом, заботой и любовью Какаши, потому что только ему он был способен дать все это до последней капли. Было ощущение, что попроси Хатаке кинуть ему под ноги целый мир — Джирайя сделал бы это, не думая ни секунды. «Это безумие». «Но мне нравится чувствовать себя влюблённым в него». Всё было бы как раньше. Джирайя страдал от чувств к Какаши, напивался по вечерам дома и обучал Наруто, если бы не одно «но». «Но» было большим и убийственным. В один из тяжёлых дней Джирайе совсем не удалось выпить, дабы успокоить свои нервы и хоть чуть-чуть забыться. Прогуливаясь от резиденции Хокаге, вдоль старых домов, на вид выглядевших ещё хуже, чем тот, в котором живёт Наруто. На крыше, под светом полной луны видны яркие очертания сидящего Какаши, который опираясь на дымоход отдыхает. — Странно, — сам себе говорит отшельник. Он никогда ещё не видел, чтобы Какаши засыпал в подобных местах, тем более ночью. Под деревом в полдень, на поляне утром, в сидячей позе на дереве, пока читал — да, но чтоб спал на жёстком и холодном бетоне? Впервые видит. Джирайя уверен, что тот спит, он много раз смотрел на него спящего и узнать это не составило труда, всё-таки это его «работа» и он вполне себе неплохо выполняет её. Он пару секунд помялся и решил, что… «При лунном свете его кожа наверное ещё белее, хочу посмотреть». Несмотря на все увечья, крыша была крепкой. Джирайя уверенно встал на бетон и самым тихим из всех, что есть шагом прошелся до Какаши, садясь совсем рядом на корточки. — Добрый вечер, — поздоровался шиноби, повернув голову в его сторону. — Что вы здесь делаете так поздно? Глаза отшельника расширяются, а дыхание сбивается. Всего на секунду, но этой секунды достаточно, чтобы понять. Чтобы понять им обоим. Джирайя старается выглядеть максимально спокойно, хотя голова взрывается от разных вопросов. Нагнись он ещё ближе, могли бы быть проблемы. Вряд ли Какаши понравилось, если бы к нему полез какой-то мужик. Возможно он бы и ничего не понял, но осадок бы остался. Он поднимает руку в знак приветствия, улыбаясь уголками губ. — Я от Цунаде, а сам то, что здесь делаешь? — Смотрю, — пожимает плечами Какаши, устремив свой взгляд обратно на луну. Какаши двигается в бок, ближе к отшельнику, который уже полноценно сел и кладёт свою голову ему на плечо. — Двести сорок пять. — Твёрдым голосом выдаёт он. — Что?.. — Двести сорок пять раз вы смотрели на меня, пока я спал, — рисует кавычки в воздухе, — пять из которых вы гладили меня по голове и…и один раз признались в любви, шёпотом. Джирайя хорошо помнит тот день, он устал прятать чувства в себе и чуть ли не плача выдавил из себя это жалкое признание. Ему было стыдно целую неделю и теперь Какаши заявляет, что слышал это. Боже. Он пытается побороть смущение и огромный стыд, падая головой в руки. Отшельник оцепенел, разве Какаши не неловко ну или не противно от всего этого? Сердце билось как бешенное, готовое вот-вот разорвать грудную клетку, пробить все на своём пути и упасть перед ногами Какаши — бери, но прекрати эти пытки, пожалуйста. — Прости. — Вместе с ночным воздухом выдыхает Джирая. — Я… мне…прости… Это ужасно. Это провал. К-О-Н-Е-Ц. — Я подожду, пока вы не скажите мне это смотря в глаза и так громко, насколько это возможно, Джирайя-сан. — Подул сильный ветер, который почти заглушил слова Какаши, но он его услышал. Это значит, что он возможно…ну чисто гипотетически…неужели…он тоже?.. Какаши словно понимает по удивлённому лицу собеседника его слишком громкие мысли и нежно берет чуть дрожащую руку отшельника в свою, крепко сжимая. — Я подожду, потому что я тоже. — Шепчет. Луну закрывает собой большая туча, а чувства Джирайи позволяют себе открыться, дабы отдаться одному единственному и неповторимому шиноби из деревни скрытого листа.