Не покидай меня никогда, море, Я буду писать тебе письма за сотни ночных городов. Не видно, не слышно тебя столько лет, море Я все берега сожгла глазами бессонных ночей Отпусти меня к звездам, прошу тебя, море. Я буду на волны твои с неба смотреть, Верни мне меня, молю тебя, море. В ласковых волнах твоих задохнусь я насмерть.
Море бушующее и сердитое — его волны безжалостно хлещут прибрежную гальку, накрывая ту волна за волной, и холодят израненные шрамами ладони. Кэйа смотрит на кроваво — красное солнце, просветами выглядывающее из-за туч, и замирает на мгновение, чтобы вновь огладить ладонь Дилюка большим пальцем, передавая крохи тающего тепла. Огнем в сердце горит разъедающая тоска — встреться они до, что бы произошло? Пересекись они взглядами неделей, месяцем раньше? Изменилось бы море, не было бы столь немилостивым и холодным? Кэйе не хочется об этом думать. Он чувствует солоноватый привкус крови у ветра и собственные соленые слезы, которые слизывает с губ, ощущая потрескавшуюся щипящую кожу — он старается улыбаться спокойно и умиротворенно, а улыбка как назло выходит натянутой и болезненной. — Эй, ты знаешь? — спрашивает парень, аккуратно кладя голову Дилюку на плечо, вдыхая аромат его волос, — На небе только и разговоров, что о море… И о закате… — Там говорят о том, как чертовски здорово, — тут Дилюк прерывается, стремясь подавить собственный тихий всхлип, тщетно пробуя заглушись вырывающуюся наружу боль, — Наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах, — последние лучи солнца печально-игриво сверкают, пока небесное светило окончательно не скрывается за грозовыми темными облаками. — И еле видимый свет, словно от свечи… Горит где-то в глубине. Ему хочется сказать еще что-то, добавить хоть одно последнее слово. Сердце заполошно бьется в груди, он так сильно и потерянно любит, он любит так нежно, кажется, эта любовь могла бы добить его раньше… Стук сердца заглушают громкие-громкие волны. Ему хочется рассказать еще тысячи историй, хочется никогда не отпускать чужую ладонь и это так больно, чертовски больно, его убивает все вокруг, его убивает самое прекрасное в его жизни чувство. Он ощущает что-то великое и незначительное, там, в вышине. Кэйа продолжает улыбаться, когда на мгновение прикрывает глаза. Он продолжает улыбаться, когда пальцы замирают в чужой руке, его улыбка не сходит с лица, даже когда Дилюк давится тяжелыми вздохами, когда тот плачет горько и тоскливо, и его слезы капают на синие волосы. Когда его бездвижное тело сильнее прижимают к чужой груди и обнимают крепко, стремясь скрыть от всего мира. Кэйа замирает в своем мгновении и вдох его тоже замирает. Боль, мучавшая столь долгое время, будто растворяется в теплоте прощального поцелуя. Губы Дилюка нежно прикасаются к чужому холодному лбу. А волны продолжают бесноваться, небеса серые и хмурые, их отражение в ясности чужих глаз. Их отражение в чужой улыбке. Дилюк плачет навзрыд, горло охватывает болезненный спазм, несдерживаясь, он кричит так громко, словно хочет, чтобы на небесах, таких близких к земле сегодня, его услышали. Чтобы перестать существовать тоже. Прямо сейчас. Чтобы закрыть глаза и просто перестать быть.И каждый год в сетях врагов, Смотрю на немые глаза Во внутрь зрачков Твоих. Еще один шаг. У бездны обрыв. Твой мир — корабли без бортов.