черви

      Блум разглядывает длинные чёрные ногти, болтая ногой в воздухе, и пронизывающий взгляд красных глаз жжёт плечо и оголённые колени. Могильный холод окутывает кожу плотным костюмом, но не проникает глубже, с шипением растворяясь под силой Огня Дракона, пропитавшего всё её тело. Она чихает и чешет нос, недовольно сморщившись, но запах разложения не исчезает, клубясь повсюду. Морозная сладость щекочет ноздри и оседает в лёгких, и Блум думает, что они сплошь покрыты инеем.       Тёмный Феникс изучающе наблюдает, застыв неподвижной статуей на своём троне, и она ведёт плечом, пытаясь сбросить ощущение слежки как лямки ночной кофты, но не выходит — он смотрит за ней всё время, впитывает каждое её движение и вдох, и его удовлетворение от её ломанных жестов и усмешек дрожит в сводчатых стенах, и в такт колыханию короткой юбки натягивается их связь. Он следит за ней с гордостью отца, словно каждый её шаг является величайшим достижением, и у Блум от этого змеи обвивают рёбра и сворачиваются клубком в сердце. Она принадлежит ему, и его зловещая магия кольцом смыкается на шее, не давя — но и не позволяя рыпаться в сторону.       Не то, чтобы она хотела.       Он без слов подзывает её к себе, и она ловко спрыгивает с алтаря, со стуком каблуков приближаясь к своему господину — он восседает на угрожающем троне, идеально вписывающимся в мрачный стиль подземелий, и похож на типичного злодея из земных сказок. Уродливая форма, которую призваны прикрыть доспехи, и потустороннее свечение глаз, замораживающее кровь. Блум облизывает губы и забирается к нему на колени, прижимаясь к нагруднику, и он хмыкает, даже сквозь металл ощущая её грудь. Броня горячая и Блум уверена, что чувствует ладонью пульсацию — словно это часть его тела. Хотя, может, так и есть.       Она призывно улыбается и перекидывает ноги через подлокотники, а он усмехается и треплет её по голове, положив руку на колено. От этого поглаживания веет чем-то отцовским, и Блум вспоминает Майка — он тоже любит так делать, когда доволен её действиями. Но мысли о нём быстро исчезают, вытесненные дуновением студёного ветра, и она думает, что Даркар не станет возражать, если она будет называть его папочкой. В каком-то роде он определённо считает себя её отцом — это читается в каждом взгляде, направленном на неё, и от этой теории невидимый ошейник пускает по нервам разряд электричества, поощряя и отдавая в низ живота возбуждением. Ему нравится идея, и Блум скользит ладонью вверх, дотрагиваясь до тонких чёрных губ, растянутых в ухмылке. Он не останавливает её, но и ничего не делает — позволяет исследовать, и она пользуется разрешением, целуя его.       Его губы раскалённые и сухие, и во рту оседает вязкая гниль, но Блум всё равно — она проходится языком по зубам и режется, разбавляя мерзкий привкус солью. Она слышит его раскатистый электрический смех в голове и жмётся теснее, желая получить больше и раствориться в его жаре — за спиной собирается холодный туман и замораживает кислород, смешиваясь с кристалликами первородной тьмы, и что-то внутри боится вдохнуть эту смесь. Она не хочет думать, почему в ней есть этот страх и откуда он, и просто отдаётся прострелам тока, ощущая его ладонь в волосах. — Хорошая девочка, — урчат стены его голосом, и Блум дрожит.       Даркар грубо сжимает пряди и оттягивает её назад под протестующий вздох, всматриваясь в её лицо в поисках ответов на незаданные вопросы. Блум покорно замирает в ожидании, но кости выламывает от жажды получить ещё электричества, а между ног мокро, и она кусает губу и направляет руку под бельё, касаясь пальцами складок и собирая влагу. Он стягивает с неё трусы до колен дёрганным движением и задирает юбку, открывая обзор, а она разводит ноги шире и проникает в себя пальцем, всхлипывая и чувствуя, как по коже ползают черви, а грудь стискивают склизкие угри. Даркар скалится, обнажая белоснежные клыки, почти светящиеся на фоне чёрной плоти, и впивается ими в её плечо, прокусывая кожу. Блум вскрикивает, дёрнувшись, и угри задирают короткий топ, обнажая грудь и поднимаясь выше, обвивая шею и сдавливая.       Тьма вокруг окольцовывает, заслоняя свет от факелов, угри мощно сокращаются, лишая кислорода, а черви рассеиваются по телу, оставляя тепловой след. Блум выгибается и стонет от боли и удовольствия, лаская клитор и двигая пальцем, а Даркар царапает бедро когтями и слизывает струйки крови, утробно рыча. Перед глазами всё плывёт, лёгкие жжёт, но она не пытается вырваться, впитывая больной жар его доспехов, и страх в желудке ворочается и корябает тупыми лезвиями, дёргая нерв в виске и требуя немедленно убежать.       Но Блум не хочет бежать, она хочет упиться силой Тёмного Феникса и захлебнуться, забыв прошлую жизнь и все тревоги, и ошейник одобрительно сжимается в одном ритме с угрями, распуская шипастые стебли в паху.       Она хрипло стонет, задыхаясь, а угорь поднимается от лодыжки вверх, и покрывая ногу вязкой влагой, обвивая бедро и толкаясь во влагалище. Блум послушно убирает руку, и Даркар перехватывает её, поднося ко рту и собирая смазку. У неё дрожат внутренности от этого зрелища и сохнет горло, а он смеётся взглядом и вынуждает угрей ослабить хватку на шее под жалобное хныканье. Зрение проясняется, но вокруг трона дымится всё та же темнота, и она отворачивается к нему, не желая видеть это — от этой тьмы крошатся рёбра и леденеют лёгкие, и ей не нравится. Блум хочет удушающую хватку назад, хочет ловить жалкие крохи кислорода и быть на грани потери сознания, когда слюна стекает по подбородку и думать физически тяжело.       Однако угри ложатся на плечи и не двигаются, а ещё один ввинчивается в неё внизу, проникая глубоко и резко, и она взвизгивает, широко распахнув рот от острого чувства наполненности — угорь упругий, толстый и подвижный, он извивается и обжигает стенки уколами тока, и Блум думает, что он разорвёт её, и она умрёт на коленях у Даркара.       Но ей так абсолютно наплевать, что, наверное, что-то не так.       Даркар поворачивает её лицо к себе и она видит, как из-под его наручей неторопливо вылезают опарыши, водя уродливыми мелкими головками в поисках ориентира — и они находят его. Их всё больше и больше, они быстро продвигаются к его пальцам, и Блум ощущает их жадный голод всей кожей. Десятки таких же ползают по её конечностям, она осязает шевеление маленьких тел на животе и солнечном сплетении, с содроганием опуская взгляд на грудь, обвитую угрями — около сосков вьются несколько, оплетая их и сдавливая. А между разведённых бёдер выгибается тёмный блестящий угорь, толкаясь во влагалище и разрывая его — мышцы ноют и капает смешанная со смазкой кровь.       Это ненормально и должно быть страшно, но наполненность и боль сливаются в восхитительный коктейль, сворачиваясь в томное желание и натягивая нервы до предела так, что она почти готова сойти с ума. — Смотри на меня, — приказывает Даркар, и Блум беспрекословно повинуется.       Ведь исполнять приказы своего господина — смысл её существования.       Он поднимает ладонь над ней, и с его пальцев падают черви — они плюхаются на щёки и путаются в волосах, за которые он всё ещё крепко держит её, не давая даже малейшего шанса отстраниться. Но она и не пытается — Блум терпит копошение на лице, и голос в голове велит открыть рот, и на мгновение её пронзает ужас от понимания, но лишь на мгновение. Потом она облизывает губы со смазанной помадой и размыкает их, впуская в себя червей — они падают с бронированных пальцев прямо в глотку, легко проскальзывая дальше, и Даркар ухмыляется, сверкая неоново алой радужкой.       Её разум плывёт и топится, теряя форму подобно янтарю в огне, и Блум уже не помнит, с кем же она сравнивала Даркара несколько минут назад — это был какой-то мужчина, блондин с голубыми глазами. На краю обугленного полотна памяти, изъеденного червями, всплывает образ ещё одного похожего человека, молодого парня, но она не знает ни его имени, ни кто он для неё — знание теряется, сжираемое опарышами, и она жмурится, чувствуя, что её сейчас разорвёт на кусочки.       В ней слишком много всего, и электричество стегает по оголённым нервам, угри перекрывают доступ воздуха вместе с сомкнувшимся ошейником, играя с грудью хвостами, черви на коже ласкают эрогенные зоны и зажимают набухшие соски, а лихорадочный жар Тёмного Феникса вьёт кокон вокруг неё, втекая в трепещущие крылья. Всего так много, что она кричит и изгибается до хруста костей, скребя пальцами по доспехам Даркара и ломая ногти, и черви внутри прогрызают вены, пускаясь по кровотоку.       Блум тяжело дышит, уставившись мутным взглядом перед собой, и вот уже нет ни опарышей на коже, ни угрей, ни поломанных ногтей — она просто сидит полуобнажённая в объятиях Даркара, с влагой между ног и червями во внутренностях. Они изъели её разум, оставив лишь мелкие обожжённые куски, и она помнит только своё имя, свою силу и подчинение Тёмному Фениксу — своему господину и отцу.       Она безумно улыбается и хохочет высоким голосом, не пытаясь прикрыться, задаваться вопросами о чём-либо или сомневаться.       А своды потолка гремят, и им вторит шёпот клубящийся морозной тьмы у трона:       хорошая девочка.