***
Цуна — девочка-похуй, девочка-а-нахуя, Цуна мотивацию проебала, пока стояла в очереди за свитерами. Жалеет ли она об этом? Нет. Свитеров у Савады много. Очень много. Настолько много, что места в шкафу остается только для нескольких пар джинс, футболок и вязаных кардеганов. И носков. Носков у Савады тоже много.***
Двадцать выговоров за отсутствие формы, десять отстранений от учебы и сотни попыток вызова родителей. — Я сирота, — объясняет Цуна, зевая. Ей тычут в нос ее паспортом и графой с родителями. Цуна достает из пенала черный маркер и от души черкается на ФИО Наны и Иемицу.***
Когда классная руководительница не выдерживает и приходит к Цуне домой, ей открывают через три секунды. — Здравствуйте! Вы по поводу Цуны? — жизнерадостно интересуется шатенка. — Да. Вы ее мать, правильно? Савада Нана, верно? — Нет, — качает головой женщина. К ее губам, кажется, насмерть приклеилась доброжелательная улыбка. И это жутко. — Я не мать Цуны. — И кто же Вы тогда? — Жена ее отца, Савада Нана, — нежно улыбается домохозяйка. — Значит, вы мать Цуны, — раздраженно констатирует учительница. — Нет, вы не понимаете, — улыбается Нана. — Цуна не моя дочь. Классная руководительница смотрит на зачеркнутую маркером графу «родители» и чувствует себя невероятно усталой. Откуда-то с верхнего этажа доносится крик: — Я же говорила, что сирота! Савада Нана не перестает улыбаться.***
Цуну, ту еще неудачницу и раздолбайку, не задирают — никто и никогда. Девочка смотрит пустыми глазами, как у живого трупа — и все вопросы исчезают. В усталых карих глазах таится странная осознанность, прячется за золотыми крапинками горечь. Внутри черного зрачка живет что-то страшное — Саваде в глаза лучше не смотреть. Цуну сторонятся — ей это никак не мешает. Цуна никогда не собирает свое каре в хвост и вечно прячет беспроводные наушники за прядями волос. Слух у Савады превосходный.***
Цуна курит редко, когда достало. Садится на подоконник, высовывает ноги из окна и закуривает. Окурки падают на клумбу рядом с входной дверью. Савада Нана, проходящая мимо, поднимает голову, улыбается и идет дальше. Савада Цуна курит и с искренним интересом смотрит вниз. Падать — это больно?***
Реборн впервые видит будущую Десятую, когда она спрыгивает с ветки дерева, летит вниз четыре метра и неправильно приземляется, падая. Девчонка не встает — бурчит что-то, вставляет в ухо выпавший наушник и лениво поворачивает голову так, чтоб солнце не било в глаза. Реборн понимает, что Дино был далеко не самым худшим учеником.***
— Я друг твоего отца, — высокий молодой мужчина улыбается. От него за версту веет опасностью, а глаза — что холодные оружейные стволы. Пустые. Мертвые. Стальные. Цуна бы поежилась, обхватила себя за плечи — она-то видит, но. Цуне похуй. Цуна лежит под деревом, в наушниках поет Холзи. Цуна морщит лицо, будто наступает в дерьмо после тяжелого дня — и ругаться сил нет, и не реагировать невозможно. — У меня нет отца, — лениво возражает она. — Ты ведь Савада Цунаеши, — утверждает мужчина. — Ага, — зевает Цуна. — Я друг Савады Иемицу, — закатывает глаза мужчина. Реборн не любит общаться с тупыми. — Я вам в после-едний раз говорю, — лениво тянет гласные Цуна. — У меня нет отца. Реборн хмурится. Цуна переворачивается на другой бок и, кажется, засыпает. Мужчина матерится на итальянском.***
Цуна просыпается в своей комнате; внизу увлеченно ругаются взрослые. Савада Нана улыбается — безмятежно, нежно и доброжелательно. Реборна все больше и больше бесит эта улыбка. — Если Вы — Савада Нана, жена Иемицу, значит, Цунаеши ваша дочь. — Нет, — улыбается Нана. — Цуна не моя дочь, и уж точно не дочь Иемицу. Реборн скрипит зубами, когда в комнату заглядывает лохматая девчонка и дергает плечиком: — Синьор, я же говорила, что у меня нет отца. — Ровно как и матери, — улыбается Нана. — Ровно как и матери, — легко соглашается девчонка, зевает и переводит взгляд на женщину. — Мам, у нас есть молоко? — Да, солнышко. Реборн смотрит на милую семейную сцену и чувствует, что хочет убить Иемицу. «Ох, да какие проблемы могут быть с Цуной!»***
Реборн оставляет попытки понять семейную драму после звонка Иемицу — тот обещает, что скоро приедет и разберется. Реборн пытается тренировать будущую Десятую… и терпит сокрушительный крах. Подростку плевать на угрозы, обидные пинки, подзатыльники и издевательства. Цуна много есть и спит, а еще круглосуточно слушает музыку. На Цуну нельзя надавить — вообще. Сложно надавить на человека, если он срать хотел на твой авторитет. А еще Савада мастерски умеет игнорировать, и это усложняет ситуацию. Цуна не вступает в перепалки, не отвечает на оскорбления, не реагирует на подначки и будто не замечает Реборна. Цуне плевать. Цуна не боится боли, легко позволяет выкручивать себе руки и бить себя, но сама с места не двигается. Реборн злится как никогда. Если Цуну толкаешь в спину под дулом пистолета — она расслаблено падает на тебя, ударяясь затылком о ствол оружия. Если Цуну пинаешь вперед, заставляешь шагать — она падает на тротуар и почти мгновенно засыпает. Если отбираешь у Цуны сигареты, она на следующее утро снова затягивается и звонко смеется на все угрожающие вопросы. Реборн чувствует себя беспомощным, бесполезным, и искренне ненавидит Саваду за это. План тренировок летит коту под хвост, а девчонка лишь улыбается криво и сверкает глазами.***
Савада Иемицу приезжает внезапно. Савада Иемицу — та еще проблема. — Цуна, доченька, ты разбиваешь мне сердце! — Я не ваша доченька, — зевает Цуна и прячет острый взгляд в ладошке. — Цуна, как ты можешь так говорить! Нана, скажи ей! — оборачивается возмущенный Иемицу к своей постоянной поддержке. Вот только есть одна проблема — дети для Наны священны. Особенно свои. — Цуна, нужно быть мягче с папой, — укоризненно смотрит женщина. — Хоро-ошо, — кривит губы девочка. — Папочка, мне очень жаль, но я не ваша дочь. Реборн смотрит на ошеломленное лицо Иемицу и мстительно хмыкает. Иемицу отмирает: — Что вы такое говорите?! — Нужно было лучше охранять свою жену с ребенком, Иемицу, — Цуна достает из кармана сигарету и закуривает, не стесняясь. — Тогда бы ваша дочь была с вами сейчас, а я бы спокойно спала.***
— Найдите Босса получше, — в кои-то веки серьезно говорит Цуна, обращаясь к Реборну. — Почему это? — Потому что если вы не отстанете от меня, я спалю этот мир к чертям, — безумно улыбается Цуна. Зрачок странно вытягивается, деформируется, а клыки на глазах становятся длиннее и острее. — Так уверена в себе? — Реборн вскидывает пистолет. Цуна-точно-не-Савада ухмыляется и шепчет одними губами: — Стреляй. И Реборн стреляет. Цуну откидывает назад, она стукается головой об асфальт… чтобы тут же вскочить на ноги и поймать пулю, выпавшую из раны. Из раны, которой уже нет. — Кто ты, черт побери, такая? Цуна улыбается — совсем как ее не-ее-мать. У Реборна на затылке дыбом встают короткие волоски. — Я та, кто хочет спать. Я та, кто должна спать, но мои родители погибли и меня скинули в мир живых. А я ведь так хочу спа-ать, — капризно тянет Цуна. — И если вы и дальше будете заставлять меня двигаться — закончите как он. И она небрежно машет рукой в сторону мертвого Иемицу. — Нана лично тебя убьет. — А вот и нет. Мы с ней замечательно договорились, — улыбается девочка и поправляет ворот желтого свитера. — Нана вообще лучший человек из всех, что я встречала — договориться с ней легче легкого. И Цуна снова улыбается. Улыбкой Наны. С длинными клыками и кошачьими зрачками это выглядит жутко. С мертвым Иемицу на заднем плане это очень походит на хоррор. — Кто такая Савада Нана? — О, всего лишь человек, — смеется Цуна. — Просто не совсем здоровый — ее единственным смыслом в жизни являются дети. А по вине Иемицу… -… она потеряла свою дочь, — договаривает киллер и опускает пистолет. Разворачивается. — Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. — Мир живых такой маленький, — безумно хохочет ему вслед Цуна. Мужчина не глядя выпускает всю обойму — Цуна отшатывается назад и с любопытством наблюдает за тем, как пули сыпятся на траву. В желтом свитере остаются несколько дырок.