Время собирать камни

      Арсений тянется за стиральную машину всей рукой и ойкает, чувствуя, что перестарался и потянул что-то: все-таки, когда тебе почти тридцать шесть, с такими фокусами надо быть поаккуратнее. Добычу он все-таки выуживает и с недовольным лицом вытирает от пыли, которой по всем параметрам не должно быть так много, потому что за клининг два раза в месяц они платят не так уж и мало даже по меркам Москвы.       Арсений рассматривает силиконовый ремешок для умных часов и в итоге сует его под струю воды.       − Рус, − повышает голос, чтобы было слышно в зале; Арс не помнит уже, чей это ремешок, потому что он вроде как в последнее время носит только свой черный, а этот вообще видит в первый раз. Он оливковый и классно подошел бы к одному из костюмов Руслана, думает Арсений и уже без удивления в уме констатирует тот факт, что снова измеряет что-то в масштабах Руслана. Привычка.       За столько лет-то.       − Да, кошка? – Белый заглядывает в ванную спустя полминуты, безуспешно пытаясь завязать галстук, и Арсений, увидев это в отражении зеркала, вздыхает и оборачивается, чтобы ему помочь. Вот вроде довольно успешный человек, дома и лампочку поменять может, и смеситель в ванной, если прям постараться, и вытяжку снять, но когда дело касается галстука – все руки мира растут из его жопы.       − Это твой ремешок?       − Не знаю, − Руслан пожимает плечами. – Какая разница, я все равно не ношу эти часы, забери его себе. Часы тоже, если хочешь. Боже, Арс, что бы я без тебя делал. Спасибо. Какие планы на сегодня?       Арсений приглаживает галстук на груди Руслана, машинально поправляет белоснежный воротник его рубашки, чувствуя уже усевшийся запах парфюма, бесконечно выученного до единой ноты за это время; семь лет назад, когда они только начали встречаться, Руслан уже пользовался этими духами – и прошло столько времени, а Арс все еще вдыхает их аромат с удовольствием. Засыпает с ним и просыпается тоже.       − Как всегда. К обеду поеду на репетицию, вечером спектакль, дома буду поздно, но Димка меня подвезет, − Арсений отвечает без тени сомнений, потому что с тех пор, как Позовы переехали в новую квартиру, их жилой комплекс оказался по пути, и Арс стал гораздо меньше времени проводить в метро. Руслан мгновенно переводит на него взгляд, и Арсений уже жалеет, что вообще заикнулся про Диму, потому что знает, о чем сейчас пойдет речь.       Они уже десяток раз поднимали этот вопрос, и Арсений упрямо продолжает сопротивляться.       − Арсений, − о да, Арс прекрасно знает этот занудный русланов тон, когда он даже обращаться к нему начинает по полному имени. Спасибо, что без отчества, а то бывает и такое – с возрастом характер Белого не становится проще, как и у любого другого человека. – Я уже даже ездил в дилерский центр смотреть машину, но ты продолжаешь полоскать мозги нам обоим. Я ведь не говорю, что подарю ее тебе, раз ты даже слышать об этом не хочешь. Я куплю ее себе и оформлю на себя, но ты сможешь брать ее тогда, когда нужно, но слушай, нет, не перебивай меня, Арсений. Машина – это хорошее вложение, но мне не надо, чтобы она пылилась в гараже. Только поэтому я до сих пор не купил ее без твоего согласия. Услышь меня, пожалуйста.       Арсений в защитном жесте складывает на груди руки и отводит взгляд, и они стоят в ванной так глупо, будто в квартире нет других мест, и спорить надо обязательно здесь. Арс прекрасно понимает, что Руслан прав, и пора начать относиться к этому проще: да, их доходы несовместимы, они всегда отличались, и это различие стало особенно заметным, когда карьера Белого пошла вверх, а Арсений как служил в театре на площади Спартаковской, так и продолжает служить. Хороший добротный актер без особого количества иных коммерческих проектов, к которым у Арса и у самого душа не лежит – в театре он чувствует себя дома, и для него это всегда было самым важным.       Он никогда сильно не гнался за гонорарами и не пытался впихнуться в какую−то рекламу и сторонние дополнительные проекты, не чувствуя в себе этой жилки, и Руслан никогда на этом не настаивал и даже не поднимал темы – и не раз говорил, что для него куда важнее, чтобы Арсений занимался тем, что ему действительно нравится. У меня есть деньги, мы не голодаем, говорил он; мне гораздо приятнее видеть тебя довольного, чем пытающего порвать задницу на британский флаг за деньги, в которых у нас нет катастрофической нужды. Арсений всегда помнит эти слова, потому что тема поднималась не раз и не два, и всякий раз Арсений не мог отпустить себя достаточно, хотя они вместе не первый год – и с того момента, как они сошлись, Руслан сделал все, чтобы Арсений не думал о деньгах.       И все равно природное упорство, сослужившее когда−то хорошую службу при переезде из родного Омска в непонятную неизвестную Москву, сработало и здесь: квартплата, еда, бытовые нужды пополам, а еще любимая Арсением традиция всегда самому покупать Руслану его духи.       Арсений не зарабатывает копейки: нет, если бы он жил один, он бы не думал ни о чем, просто эта жизнь не была бы такой комфортной – именно Руслан дает им обоим все то, что считается атрибутами комфортной жизни, но и при этом Арсений достаточно упрям, чтобы трястись в метро или в крайнем случае пользоваться такси.       Наверное, он никогда не сможет окончательно отпустить эти мысли, даже если Руслан еще десять раз скажет, что ему гораздо важнее видеть Арсения довольным, чем с деньгами, которые он может заработать и сам – Арс уже видит, как Белый буквально открывает рот, чтобы снова это озвучить, и жестом успевает его прервать. Кладет ладони на его грудь поверх рубашки, гладит и все-таки улыбается, потому что иногда важнее сделать шаг назад.       − Хорошо, Рус, − говорит он негромко и кивает, но кивок этот больше для себя самого. – Давай сделаем так. Просто ты же знаешь, иногда в центре на метро легче, чем стоять в пробках. И если тебя на совещании могут подождать, то меня за пару опозданий на спектакль и рассчитать могут.       − Я знаю, но и ты понимаешь, что вопрос не в этом, − Руслан коротким прикосновением прижимается губами к запястью Арсения с внутренней стороны, где лихорадочно бьется жилка, и уходит в прихожую, чтобы обуться и накинуть пальто. – Если я могу сделать твою жизнь комфортнее, позволь мне сделать это. Мне кажется, не было еще ни одной ситуации, в которой я бы в чем-то тебя упрекал. До вечера, кошка, я напишу, если буду сильно задерживаться.       За Русланом привычно захлопывается дверь, и Арсений будто только сейчас обнаруживает себя все еще в ванной и все еще перед зеркалом – и зачем-то даже взявшим в руку электробритву, хотя с вечера там еще не успело ничего пробиться, и можно не мучать кожу. Арс ловит себя на том, что настолько устал думать эти мысли, что проще просто забить; по крайней мере, пока, потому что эта канитель с машиной тянется уже давно, и Руслан будет очевидно рад, когда уже купит ее и увидит, что Арс все-таки ей пользуется.       − В конце концов, это удобнее, − вслух убеждает себя Арсений, втирая в лицо увлажняющий крем и с недовольством отмечая, что кожа снова шелушится; Руслан вечно жалуется, что шум увлажнителя в комнате мешает ему спать, а Арсу потом приходится сдирать с себя сухую кожу кусками. – Алиса, позвони Бебуру!       Колонка что-то неразборчиво бормочет, а «великий классик современности», как скромно называет себя этот человек, просто не берет трубку – он должен сегодня вместе с Яной приехать на спектакль, но Арсений не удивится, если этого не произойдет. Бебур молод и горяч, и с Яной у них не отношения, а фейерверк, который в равной степени может быть как салютом в ночном небе, так и пыточным инструментом в жопе – никогда не знаешь, чем закончится очередной эпизод. Арсу всегда интересно за ними наблюдать, потому что они с Русланом совсем другие – какие-то уже успокоившиеся.       Спокойные и стабильные, хотя Арсений и не помнит, чтобы раньше было иначе; между ними никогда не было особой страсти и пылкости, потому что Руслан сам по себе не особо щедр на эмоции. Руслан предпочтет лучше сделать, чем сказать, и прежде всего уважать, нежели клясться в вечной любви – и это всегда вселяло и продолжает вселять в Арсения уверенность в том, что он не останется один в угоду чему-то яркому и мимолетному, и за эти семь лет Руслан действительно ни разу не заставлял Арсения в себе усомниться.       − Арс, Арс, да, я приеду, − взрывается динамик картавящим голосом Бебура. – Я приеду, конечно-о-о, но без Яны. Ну ее, пусть гуляет со своими подружками, весь мозг съела сегодня, прикинь? Иначе вообще друг друга сожрем.       − Ладно, ладно, угомони свою грузинсковость, темпераментный ты мой, − Арсений фыркает, придирчиво разглядывая себя в зеркале, чтобы не пропустить щетину на подбородке. У лисиц, пусть даже сказочных, не должно быть бороды. – Я звонил напомнить тебе про подсы.       Арсений забыл их в стэндап-сторе, когда приходил туда к Бебуру в последний раз на отработку материала.       − А, да. Думал, Руслан уже давно тебе еще одни купил.       − Андрей, − Арсений фоново раздражается, но это скорее тоже привычка; Бебур редко делает что-то со зла, обычно он просто сначала делает, а потом думает – вообще хорошо, что он не пошел работать по специальности. Вряд ли для хирурга это был бы существенный плюс в резюме. – Просто не забудь подсы.       И может быть, Арс даже не обратил бы внимания, но Руслан действительно на следующий день принес коробку с новыми наушниками и кинул их на журнальный столик со словами, ну, мол, если вдруг понадобятся, чтобы были еще одни на всякий случай. Для него это привычная схема поведения, потому что он любит комфорт, и именно благодаря этой привычке у них в квартире всегда: новая коробка туалетной бумаги, три упаковки тряпок из микрофибры, четыре крема для обуви разных оттенков, вся бытовая химия по две позиции, холодильник и морозилка забиты до упора, а в нижнем ящичке в ванной упаковка с тюбиками интимной смазки.       Зачем? Чтобы было.       Весь день Арсений раз за разом возвращается к этим мыслям, даже если ему во время репетиции вот-вот выходить на сцену. Обычно он становится сосредоточен, как только входит в двери театра, потому что здесь все, другой мир, его естественная среда обитания, и вне этих стен жизнь замирает. Сегодня уже и Катя, подшивающая его костюм, и Дима, подбирающий аксессуары, и даже худрук замечает, что Арс сам не свой; ему остается только помотать головой отрицательно и спуститься с небес на землю. Жизнь жизнью, пусть идет, а хорошо сыграть свою роль – всегда важнее.       Арсений очень любит Экзюпери, и поэтому когда художественный директор решает ставить «Маленького принца», Арсений радуется, пусть и предполагает, что главную роль ему дадут вряд ли. В их труппе есть актеры, которые подходят на эту роль лучше, да и в целом так повелось, что Арс оказывается на первых ролях редко. Поначалу его, в омских театрах привыкшего быть первым, это ужасно тяготит, но потом отпускает – зрителям удается полюбить его и здесь, даже если на сцене у него есть всего десяток минут.       Ему дают роль Лиса, и Руслан тогда смеется – почему не Розы; Арсений шлепает его по руке и смотрит не то чтобы обиженно, но уязвленно, но на Белого невозможно долго злиться, это не в их правилах. Руслан называет его кошкой – всегда, еще с того момента, как все началось, и Арс спрашивает его об этом только один раз.       − Потому что ты ласковый, как кошка, − просто отвечает Руслан, и Арсений больше не задает вопросов. И сейчас почти каждый раз, когда Арсений играет Лиса, он вспоминает такие моменты, и они все неразрывно связаны с Русланом, и это как всегда селит внутри какой-то незримый комочек тепла, на энергии которого Арс способен репетировать до поздней ночи и не чувствовать усталости.       Арс часто думает о том, что ему бесконечно повезло встретить человека, который будет вот так уважать его дело и его самого.       − Арс, ну что с тобой такое? – Голос худрука выдергивает Арсения из мыслей, и он спешит извиниться, проводя рукой по лицу. – Давай заново, еще раз. У тебя все паузы куда-то поползли, то слишком длинные, то слишком короткие, держи темп.       − Но если ты меня приручишь, − начинает Арсений заново, заставляя себя прогнать из головы все мысли и сосредоточиться только на том, что сейчас Лис говорит принцу. − моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других.       У Арсения несложный костюм, потому что в их театре в принципе давно отказались от каких-то громоздких помпезных вещей, ограничившись условными главными символами, позволяющими узнать героя; так что у Арса нет ничего, кроме лохматого рыжего парика с едва заметными лисьими ушами, перевязанного белой повязкой, и такого же рыжего хвоста на штанах. Худрук тогда, в первый раз, говорит: голубоглазый лис – это интересно, даже если со сцены это видно не сильно.       − Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь, − Арсений садится напротив маленького принца и улыбается, обнимая руками колени. − Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища.       Арсению нравится эта постановка, потому что каждый раз по окончании ему очень спокойно, словно он раз за разом вместе с героями проходит этот путь к осмыслению и спокойствию; после нее даже усталость обычно приятная и теплая, и он каждый раз дремлет на заднем сидении диминой машины, пока они едут домой. На премьеру тогда пришел Руслан и в конце подарил Арсению большой букет свежих тюльпанов, и Арс всю дорогу до дома лежал в них лицом и улыбался.       Руслан ходит на все премьеры – и не только на них, поэтому Арсений никогда не уходит из театра без цветов.       − Арс, слышал, у нас новый капельдинер? – Спрашивает Дима, пока в бесконечной суете гримерки Катя поправляет Арсению лисьи уши, которые почему-то именно сегодня не хотят стоять. – То ли сегодня, то ли завтра приступит к работе. Так что имей в виду, теперь у нас их аж два посменно будет, растем.       − Да? – Арс рассеянно проверяет уведомления в телефоне и вздыхает. – Это хорошо, конечно, но лучше бы второго гардеробщика взяли, а то Эсфирь Леонидовна в силу возраста и зрения уже не отличает норковую шубу от дождевика.       − Эсфирь Леонидовна. Ощущение, что она уже родилась семидесятилетней одесситкой.       Арсений не особо старается запомнить что-то про нового капельдинера, потому что им не придется пересекаться, так что достаточно будет просто знать в лицо, что это тоже сотрудник театра; обычно в столичные театры капельдинерами любят устраиваться достаточно молодые люди, в отличии от провинции. В омском театре, где раньше служил Арсений, капельдинером была весьма похожая на Эсфирь Леонидовну дама, так что есть иногда ощущение, что их штампуют где-то под Одессой.       За час до начала спектакля Арсений выходит покурить и заодно встретить Бебуришвили, который как всегда многозначительно кивает на заднее сидение своей машины: Арс готов спорить на сотку, что у него там опять еда, потому что Бебур вечно, постоянно, непреходяще жрет и пытается накормить Арсения. Тот как всегда загадочно кривится и отказывается, потому что таковы правила игры; Арсений по жизни ест очень мало, ему просто не нравится еда, и он обычно ограничивается какими−то перекусами и тем, что обычно готовит дома. Он даже с Русланом ужинает редко – скорее просто сидит за компанию и клюет что-то, потому что Белый обычно тоже этим недоволен.       Они и в сторе с Бебуром познакомились именно так: Арсений на одном из ближних к сцене столиков активно упирался и отказывался есть сэндвич, который пытался впихнуть в него Руслан после долгого дня, и Бебуришвили со сцены просто сцапал его, демонстрируя, по его словам, «здоровый детский аппетит».       Бебуру на тот момент было, ну, двадцать шесть, и ребенок из него так себе, если учесть, что дети редко рождаются с бородой.       − Выглядишь бледным, − говорит Бебур, доставая с заднего сидения коробочку картошки из мака. – Картошечки?       − Да фу, Андрей, − Арсений закатывает глаза и затягивается сигаретой. – Просто в голове весь день черт-те что, не могу сосредоточиться. Руслан все-таки решил покупать машину…       − А ты снова загнался, − подхватывает Бебур, открывая сырный соус под осуждающим и немного брезгливым арсеньевским взглядом. Он и обычную-то еду не особо жалует, так что говорить про мак.       − Да не, − Арсений коротко мотает головой. – Я уже не думаю об этом. Хочет он вторую машину – пусть покупает, я буду ее брать, если вообще еще не разучился водить. Ты же знаешь, если он что-то решил, он рано или поздно все равно это сделает, и мы скорее переругаемся, если я начну сопротивляться.       − Ни разу не слышал, чтобы вы ругались.       − Потому что мне не восемнадцать, Андрей. Я не одергиваю его, если он чего-то хочет. Как и он меня.       Андрей на это ничего не отвечает: он неглуп, и у него прекрасно работают аналитические механизмы и причинно-следственные связи, и он явно начинает раздумывать, почему сегодня вечером он на спектакле один, а не с Яной, с которой вроде как планировал. Арсений не прерывает его мыслей, сопровождаемых хрустом картошки, которая уже остыла и явно превратилась в вату; просто докуривает первую сигарету и начинает вторую, чтобы не захотеть курить во время спектакля.       На постоянной основе сигареты пришли в жизнь Арсения вместе с Русланом: если раньше он курил по настроению и мог легко забыть про них на месяц-два, то с Русланом у них есть стоматолог, к которому они поочередно ходят отбеливать зубы, потому что ежевечерняя традиция рассказывать о том, как прошел день, тоже проходит на лоджии за сигаретой. А стоматолог дядька хороший – ни разу еще не ляпнул, что столько курить вредно для здоровья.       Тут все в курсе.       − Ладно, Арс, ты иди, а мне еще сбегать кое-куда надо, − вдруг просыпается Бебур, запихивая коробочку из-под картошки в мусорку вместе с остатками соуса. – И нет, тебе бы пожрать все-таки, а то я тебя знаю, жрешь два раза в неделю. Ты так когда-нибудь прям на спектакле в обморок хлопнешься, я тебе как врач говорю.       − Ты ни минуты врачом не работал, зато язык, как помело, − фыркает Арсений и тушит окурок об урну. – Полчаса до начала, ты что опять удумал?       − Не я, − Андрей загадочно отходит задом. – Не удумал. Все, давай.       Бебуришвили испаряется, будто его и не было, оставляя после себя только флер очередной новинки от Берберри – Арсу, помнится, сразу понравились его духи, и он даже притащил Руслана, игнорируя его недовольное бухтение, в парфюмерный магазин, чтобы примерить их, но они сошлись на том, что Белый останется при своей классике.       Арсений возвращается в театр через задний ход, пять минут для приличия покрутившись на улице, чтобы проветриться от сигарет – и все равно Дима в костюмерной смотрит на него с неодобрением, пусть и молчит, потому что привык. Перед спектаклем здесь вечно суета − Розе поправляют платье, фатин на котором то и дело норовит упасть, чтобы оно вообще не напоминало лепестки роз; маленькому принцу срочно ремонтируют накидку, кто-то в очередной раз потерял очки для летчика, и только у Арсения все в порядке – лисьи уши, отказывающиеся стоять на парике, меньшее из зол.       А на сцене все неважно, на сцене все забывается, и остается только история, когда-то давно рассказанная автором и нашедшая сотни пересказов в устах актеров; на сцене уже давно не страшно, и Арсению уже сложно вспомнить, когда было страшно в последний раз. Может, еще поначалу, в самых первых постановках, еще в Омске, но воодушевление всегда было сильнее даже страха – и однажды тот совсем отступил, оставив место только бесконечной тяге оживлять и вдыхать физическое воплощение в строки, написанные кем-то и когда-то.       Интересно, кто-то из авторов, начиная писать книгу, хоть раз думал: а что, если когда-то ее поставят в театре? Неважно, каком − хоть Большом, хоть Малом, хоть кукол. Хоть здесь, в «Модерне».       Когда Арсений выходит на сцену, он привычно окидывает взглядом всех зрителей, оценивая обстановку; это дело одного мгновения, но и за это мгновение он успевает заметить причину, по которой Бебур так поспешно сбежал с их перекура – тот сидит на третьем ряду и держит в руках большой букет розовых и белых тюльпанов, и у Арсения нет сомнений, от кого и кому эти цветы.       Ему невольно хочется улыбнуться, но он на сцене, и сейчас его задача играть по чужим правилам, поэтому он отводит взгляд; сейчас он Лис, который будет вести маленького принца по дороге, где они оба ищут себя, и только после того, как опустится занавес, он снова станет Арсением, которого на третьем ряду ждет букет тюльпанов. Арсений их очень любит, и у них дома они стоят почти всегда – Руслан не считает нужным и необходимым тратиться на слова, но не позволяет Арсу уходить из театра без цветов. Сегодня его здесь нет, потому что он предупредил – задержусь на работе допоздна; зато здесь Бебур.       Внутри спектаклей время всегда течет иначе: гораздо медленнее, чем в жизни. Каждый раз Арсению кажется, что проходит часа три, не меньше, а на самом деле – всего чуть больше часа; неудивительно, ведь он проживает внутри каждого отдельную жизнь, и время замыкается, рождая эти мнимые временные воронки. Он как всегда приятно вымотан, когда актеров зовут на поклон, и Андрей действительно вместе с другими людьми выходит к сцене, протягивая ему тяжелый букет – цветы как всегда даже без прозрачной упаковки, голые свежие стебли просто связаны вместе несколькими атласными лентами, длинные хвосты которых щекочут руки. Арсений улыбается, прижимая их к себе, и только сейчас наконец выдыхает – очередная жизнь прожита, и хочется верить, что не зря.       В гримерной заботливая Катя уже как всегда приготовила ведра для цветов, пока актеры переодеваются; Арсу не хочется ставить тюльпаны вместе со всеми, поэтому он просит Позову просто обернуть их мокрым полотенцем, а он быстро соберется и поедет домой.       − Меня друг подвезет, он сегодня на спектакле, − объясняет Арс, снимая парик. Он и не заметил, как в нем было на самом деле жарко, синтетика же. – Спасибо, Кать, вы с Димой не ждите меня. Отличная работа, Влад, да, я видел, на первых рядах кто−то даже плакал, а последние я не вижу, уж извини!       Они обсуждают выступление, пока переодеваются и снимают грим, после которого тоже ощущение, будто целую шкуру с себя содрал – а у Арсения, к тому же, в этот раз он еще плотнее, потому что нужно было качественно нарисовать яркий черный нос и усы, которые не потекут от жары в самый неподходящий момент. Но Катя постаралась на славу, поэтому у него берет еще больше времени, чтобы привести лицо в порядок, и он просто наносит тоник перед выходом, потому что остальной уход обычно делает дома не торопясь.       Когда Арс выходит из гримерки, накинув пальто, Бебур уже ждет его в коридоре, хлопая по плечу ободряюще и заводя какой-то непринужденный разговор о спектакле; Арсений больше слушает, чем говорит, улыбается только в ответ на шутки, а сам аккуратно поправляет в руках цветы, думая, что нужно в машине покрепче перевязать ленты, потому что от движений они ослабились и вот-вот распустятся.       В букете ни открыток, ни записок, но Руслан в нем угадывается как всегда безошибочно – в цветовой гамме, в отсутствии громких шуршащих упаковок, в свежести и в постоянстве.       Они выходят через главный вход, потому что основная часть зрителей уже ушла, и Арсений просто идет за Андреем, потому что обзор частично скрыт цветами, да и внимательность сильно страдает от усталости; Арс не замечает суеты впереди себя, и Бебур тоже не успевает среагировать – уже на пороге в Арсения со всего хода влетает кто-то. И без того ослабленные ленты на букете распускаются, и от столкновения Арс роняет цветы, тут же рассыпающиеся по полу бело-розовым морем; часть на натоптанном полу фойе, часть за порогом на улице, где еще не успел высохнуть растаявший грязный снег.       И людей все еще много, и они невнимательно наступают на бутоны, и у Арсения сжимается сердце.       − Ради бога, простите меня! – К Арсению подскакивает кто−то, в порыве эмоций хватая его за руку, но Арс тут же отдергивает ее от неожиданности. – Пожалуйста, простите, я сейчас все соберу, сейчас…       Арсений поднимает глаза, слишком растерянный, чтобы что−то ответить, и видит высокого светловолосого парня в белой рубашке и брюках, и судя по тому, что на нем бейджик − это сотрудник театра, но Арсу он незнаком. «Новый капельдинер», − всплывает в уставшем мозгу мысль, потому что Арсений знает здесь всех, но этого парня, который даже выше него, он видит впервые.       На бейджике угадывается имя «Антон», но Арсений сегодня без линз, так что там уже по ситуации.       − Да не стоит, − устало отвечает Арсений, проводя рукой по лицу и присаживаясь на корточки; Бебур тоже пытается что-то сделать, но большая часть цветов внутри уже растоптана, а те, что упали на улицу, теперь точно не спасти. Снега в декабре выпало много, но он быстро растаял в привычные грязные лужи, в которых тюльпанам явно не место. Арс поднимает один цветок, больше напоминающий тряпку, и ему становится вдруг так тоскливо, что он на секунду прикрывает глаза, чтобы успокоиться. – Не надо, давайте просто уберем их отсюда.       Этот Антон говорит еще что-то, но Арсений не слушает – судя по тону, что-то очень виноватое; Арс даже не вдумывается, потому что на него наваливается такая бетонная усталость, что когда он заталкивает последние поломанные стебли в урну, ему хочется лечь на пол и уснуть до утра.       Бебур тянет его за рукав на выход и в машине молча открывает окно, протягивая Арсу пачку сигарет.       − Ну и зачем ты по полу ползал собирал, − Андрей выруливает с парковочного места, а Арсений закуривает, вдыхая дым глубоко и прикрывая глаза. На душе погано, как будто это не по тюльпанам прошлись грязными ботинками, а по нему самому. Капельдинер, конечно, ни в чем не виноват, и такое могло случиться с каждым, но можно было бы все-таки смотреть под ноги. – Надо было его одного заставить или уборщикам оставить, Арс.       − В театре нельзя гадить, − устало отвечает Арсений и отводит взгляд в окно. – Да ладно уже. Все в порядке, только цветы жалко.       Они едут в полном молчании, и Арсений Бебуру за это благодарен, потому что сейчас он просто не в состоянии поддерживать беседу. Обычно после спектаклей он просто уставший, но сегодня это усталость тяжелая, и ее хочется поскорее переспать – она давит внутри и тянет к земле, и остается только думать, что это тоже зачем-то случилось. В машине какая-то тихая ненавязчивая музыка, и они всю дорогу курят напару, и отдельное спасибо за то, что Андрей не пытается его накормить.       Арс уверен, у него есть чем.       У шлагбаума Арсений благодарит Андрея и перед тем, как зайти домой, еще стоит курит на улице; судя по свету в их окнах, Руслан уже дома, но пока не спит. Не то чтобы они вечно ждут друга друга с работы, это лишнее, если нужно ложиться спать, чтобы выспаться, но после спектаклей Руслан все-таки дожидается, чтобы хотя бы поужинать вместе или на крайний случай впихнуть в Арсения элементарное какао.       − Как все прошло? – Руслан обнаруживается на кухне с бокалом красного вина и за ноутбуком; видимо, продолжает доделывать какие-то рабочие дела. Он уже в домашнем, в просторных штанах и льняной рубашке с закатанными рукавами, а значит, что вернулся не только что.       − Все в порядке, − Арсений не заставляет себя улыбаться, потому что им не за чем притворяться друг перед другом. – Спектакль хорошо, только цветы уронил на выходе. В меня врезался кто-то, и все по полу и по улице, в общем, блин.       Арсений отворачивается к кухонному гарнитуру, чтобы достать кружку и сделать чай, и у него руки чуть дрожат; он слышит, как ножка винного бокала касается стола, и Руслан встает, мягко забирая у него стакан и включая электрический чайник. Арс устало прикрывает глаза, чувствуя, как свободной рукой Белый привычно обнимает его за плечи, на мгновение прижимая к себе и касаясь губами виска.       − Не расстраивайся, кошка. Это всего лишь цветы, − Руслан отпускает Арсения и тянется сделать чай, достает из холодильника бокс с овощным салатом, потому что знает, что Арсений сейчас ни на что не согласится, кроме этого. – Тебе нужно отдохнуть.       Арсений садится за стол и делает глоток из бокала Руслана, и это так себе идея – Руслан пьет только красное сухое, и на голодный желудок кислое вино разве что не выбивает слезу; по крайней мере, этого достаточно, чтобы прийти в себя. Белый делает чай, и ему продолжают приходить уведомления и на телефон, и на ноутбук, и Арсений даже не смотрит, что там – и без того знает, что это работа, и это обычно прекращается только тогда, когда Руслан выключает везде интернет и заодно роутер для надежности выдергивает из розетки.       Такое бывает нечасто, но иногда Руслан твердо говорит, что все – рабочее время кончилось, и он не желает больше ничего слышать и видеть.       − А как твой день?       − Порядок, запускаем новый проект, так что посоветовал всем выспаться на пару недель вперед, − Руслан ставит перед Арсением бокс и кружку чая. Арсений делает первый глоток горячего и жует маленькую желтую помидорку, чувствуя, как ему становится спокойнее и легче, а Руслан садится напротив него и снова поднимает крышку ноутбука, делая глоток вина. – Хотя как всегда спать не буду только я, вечные законы командной работы.       − Ну, и Ваня еще, − коротко смеется Арс; даже не заставляет себя, просто с Русланом ему всегда спокойнее. – Будете не спать вместе, тебе вообще повезло, прикинь. У некоторых нет и Вани.       − Я не хочу знать, как живут и выглядят директора, у которых нет Вани. Возможно, они уже никак не живут.       Руслан заканчивает с ноутбуком и открывает телефон, на пару мгновений зависая, прежде чем начать что-то активно печатать, и Арсений снова не задает вопросов, доедая салат и собирая немногочисленную посуду, чтобы быстро вымыть, сходить в душ и лечь уже спать, потому что этот день хочется закончить поскорее.       Уже из душа он слышит, что Руслан разговаривает с кем-то по телефону и выключает свет щелчком выключателя, почему-то слишком слышным даже через шум воды; Арсений смывает с себя этот день вместе с верхним слоем кожи щеткой и мочалкой, в один момент понимая, что еще немного – и он вполне протрет в себе дырку. Он буквально заставляет себя сделать полный ночной уход, потому что даже за один раз отсутствия ухода после грима лицо не скажет ему спасибо, и еще долго смотрит в зеркало, касаясь подушечками пальцев с гелем тонкой и сухой кожи под глазами.       − Мне завтра с утра рано, так что не провожай меня, − говорит Руслан, когда Арсений приходит в спальню, и там уже горит только прикроватный свет. – А на выходных съездим куда-нибудь, хорошо? За город, если хочешь.       − Конечно, − Арсений ложится рядом, приподнимается на локте, прежде чем выключить свет, и пальцами легко гладит Руслана по колючей щеке, на мгновение склоняясь и прижимаясь к ней губами; Руслан поворачивает голову и соскальзывает поцелуем на губы, и Арс улыбается в этот поцелуй – мягкий и спокойный, и его наконец-то совсем отпускает.       − Спи хорошо, − Руслан привычно прижимает голову Арсения к своему плечу, выключая свет, и проснутся они, конечно, в совершенно другой позе, но засыпать Арсений привык так, чувствуя запах почти выветрившихся после душа духов, смешанного с запахом кожи.

***

      С утра Арсений сквозь сон слышит, что Руслан собирается и уезжает, и окончательно он просыпается только от звонка в домофон, сонно добираясь до него только на пятый гудок и вообще не понимая, кому что-то понадобилось в девять часов утра.       На пороге курьер просит Арсения поставить подпись в накладной и отдает ему букет бело-розовых тюльпанов.