Королевский подарок

В Эйнрехте душно. Камень ли так давит; или бесконечные толпы, струящиеся по улицам города, словно мутные тяжелые селевые потоки; или просто память — теперь уже не понять. Руперт плохо помнит столичный Эйнрехт своей короткой юности; и он не видел город во время того, что все еще называли удобным безликим словом «мятеж», а потому не мог сравнивать. Что было, что стало, что ушло навсегда, а что вернулось, подобно дикому непредсказуемому зверю, опрометчиво прикормленному сердобольным лесником, — какой смысл гадать об этом теперь? Граф фок Фельсенбург взял все свои барьеры. Граф фок Фельсенбург стал кесарем Дриксен. — Мейтерштейн сообщает, что острова архипелага расположены кучнее, чем можно было предполагать на основании сделанных в 267 году Круга Скал описаний. — Канцлер бубнит, словно ликтор, зачитывающий скучный доклад. Канцлер все еще не согласен с решением основательно закрепиться в Седых землях, назвать их частью кесарии и обеспечить все необходимое, что это название не осталось просто названием. — По сравнению с южными островами этот архипелаг… Руперт слушает вполуха. Доклад Мейтерштейна он читал — прошлой ночью, стоя у открытого окна и безуспешно пытаясь вдохнуть полной грудью. Лекарь тут не поможет — просто с ровных, добросовестно сбереженных футляром страниц свистел соленый ветер и вспыхивали радужными переливами рвущиеся к солнцу неукротимые волны. Шумело море — Руперт узнавал этот голос в шелесте листвы дворцового парка, в перекличках патрулей, в ударах ночного колокола. Узнавал почти каждую ночь, хотя доклады от отправленного в Седые земли экспедиционного корпуса добавляли в эту симфонию и грозной меди, и плача гитарных струн. — Мейтерштейн запрашивает дополнительные средства, — заканчивает свою речь канцлер и выразительно разводит руками — мол, я так и знал. Руперт усмехается. Да, экспедиция в Седые земли — это не партизанский рейд в родную столицу: иные расчеты — и иные просчеты. И все же он уверен, что эта — канцлер, конечно, прав, что рискованная — затея рано или поздно, так или иначе окупится. — Весь прошлый Круг вариты посещали Седые земли, — доносится от камина уже ощутимо скрипучий, но все еще сильный голос. — Для кого-то это оборачивалось выгодой, для кого-то становилось разорением, но вряд ли в том виноваты ледники и снега. Элиза фок Штарквинд внимательно смотрит на кесаря. Руперт не сомневается: несмотря ни на что, она отчетливо видит его решение, написанное не иначе как у него на лбу — для тех, кто еще не разучился читать эту азбуку, а таких теперь можно пересчитать по пальцам одной руки, — но скупо бросить: «Удовлетворить», — как уже было когда-то, несколько лет назад, все же не решается. Элиза фок Штарквинд наблюдает за кесарем, который перестал быть ее любимым внуком в тот самый момент, когда принял венец Торстена. Зачем? Чтобы помочь — не ему, конечно, но Дриксен, — или, напротив, воспользовавшись первым же промахом, попытаться утопить, пусть даже это пойдет во вред кесарии? Руперт не знает ответа на этот вопрос, но порой ему кажется, что и герцогиня фок Штарквинд его не знает. Канцлер бубнит что-то совсем уж невнятное, но заметно расслабляет плечи. Его, как и многих других, успокаивает присутствие мудрой, опытной Элизы рядом с таким молодым — и таким взбалмошным, любящим риск — кесарем. Руперт вырос среди этих подводных течений, он знает этот алфавит лучше, чем дриксенский кардинал — «Ураторе Кланниме». Вот только в ушах, словно уже пришла ночь, все сильнее шумит такое далекое море и кто-то едва слышно усмехается, подставляя лицо пробующему чужаков на прочность ветру. Канцлер возвращается к самым южным островам Седых земель — это его тоже успокаивает, ведь найденные там, на восточной оконечности, на самой неприветливой скале минералы уже приносят доход. — Если что-то подобное найдется в Бирюзовых землях… — бросает он как бы между делом. «То этим придется поделиться с талигойцами», — мысленно заканчивает Руперт. Хотя, возможно, канцлер уже согласен даже на это — лишь бы там, в неведомых Бирюзовых землях, хоть что-то нашлось. Герцогиня фок Штарквинд вскидывает голову. Эту экспедицию, в отличие от северного рейда, она когда-то не одобряла. Но, в соответствии с ей же высказанным правилом, не при посторонних. Хотя теперь многое изменилось. Теперь великие бароны отдали бы не два линеала, а куда больше — за то, чтобы эта экспедиция все же состоялась. — Кстати, о Бирюзовых землях, — пользуется паузой Руперт. — Канцлер, распорядитесь подготовить дарственную. На имя Ротгера Вальдеса, — уточняет он, и с удовольствием наблюдает за тем, как у собеседника вылезают на лоб глаза. — Вот этот остров, — он указывает на очень подробную и очень точную карту юго-восточных островов Седых земель, — расположен довольно далеко от остальных и так мал размером. Из-за подобной мелочи наматывать в разные концы Леворукий знает сколько хорн — такая морока, — Руперт усмехается легкомысленно, словно ему даже в голову не приходит, что по его прихоти экспедиционные корпуса наматывают куда большее количество хорн — и, вероятно, с еще более сомнительными перспективами. — Это воистину королевский подарок, — с трудом мычит так до конца и не справившийся с удивлением канцлер. — О, раз мы совместно исследуем Бирюзовые земли, нужно быть приветливыми с нашими союзниками, не так ли? Канцлер сдается и все-таки открыто переводит взгляд на герцогиню фок Штарквинд. Та знакомо поджимает губы. Ей кажется, она понимает смысл этого будто бы спонтанного решения, хотя в это, последнее, конечно же, не верит ни на йоту. Кэналлийский рей — это не талигойская корона, да ведь и Фельсенбургам теперь принадлежит несколько талигойских виноградников. А с союзниками, тем более в таких скользких обстоятельствах, и в самом деле надо быть приветливыми. — Многие были удивлены тем, что ваше величество согласились отпустить адмирала цур зее Кальдмеера, — невпопад замечает Элиза. — А я до сих пор не знаю, радоваться мне или огорчаться тому вашему решению. Руперт вздрагивает — сердце пропускает удар. Великие бароны рады, что герцогиня фок Штарквинд находится рядом с молодым кесарем, но еще больше они рады тому, что рядом с кесарем нет этого выскочки-оружейника. Ведь не иначе как по его милости флот, армию и даже двор заполонили худородные молодчики, позволяющие себе спорить с теми, чьи предки не один Круг управляли Дриксен. Хотя вряд ли по его милости они чаще всего оказываются правы, но великих баронов не волнуют такие мелочи. — В этом мире не так много просьб, на которые я не могу ответить отказом, — ровно замечает Руперт. — По крайней мере, с тех пор на одну стало меньше. Элиза наклоняет голову — ей снова кажется, что она поняла. А Руперт думает о том, что можно было бы, пожалуй, и не дарить Вальдесу этот несчастный остров — и судьба бы вряд ли сочла, что он нарушил данное себе когда-то слово. А можно было бы, напротив, подарить все Седые земли вкупе с Бирюзовыми. И это все равно ничего не изменит. Свой «воистину королевский подарок» он Вальдесу давно уже сделал.

Конец