Сигареты с ментолом

Плевать на конференцию, плевать на исследования, плевать на всё прочее, чем вскружил ей голову Боб. Если бы она знала, что её ждёт в Праге — отказалась бы от всего, осталась бы в своей лаборатории в Сан-Франциско и никуда не летела. В Праге её поджидало прошлое. Когда в нос ударяет запах дыма с ментолом, Меган вздрагивает и поднимает голову, оторвавшись от чтения собственных заметок. Смотрит по сторонам, судорожно ищет глазами, откуда тянется призрачная дымка. [Словно из Детройта прямиком.] Резкий мятный запах смешивается со сладковатым привкусом табака, вызывая желание чихнуть. Меган всегда чихала, когда вдыхала его — ничего не могла с собой поделать. Вот и сейчас в ноздрях зудит и щекочет. Как тогда. Как восемь лет назад, когда их страсть достигла своей кульминации. [Когда они вечерами стояли на балконе их маленькой квартирки, в которой на подоконниках стояли её цветы, на полках — его коллекция антикварных безделушек, а на стене в гостиной висели их фотографии.] Блеск золотистых линз на солнце отражается резкой болью в глазах, и Меган словно прошибает током. Она не может сдвинуться с места — не слушаются ноги, не повинуется собственное тело. В отличие от тебя… да, Адам? Ты сумел справиться, принял то, кем стал, обуздал ту силу, что в тебе таится. Золотое с чёрным, солнечный свет и ночной холод. Ты был таким всегда. Стало ли мрака в твоей душе столь же много, как и чёрных сплавов в твоём теле?.. Меган прячет лицо в широкий тёплый шарф — холод ранней весны, несмотря на солнце, пробирается под одежду и, кажется, достаёт до самого сердца — и колеблется. Окликнуть? — подойти? — заговорить? Меган смотрит на обветренные губы, с которых срывается змеистыми клубками табачный дым. Помнит их вкус, помнит, как Адам то и дело кусал их, когда о чём-то думал. [Наверное, он до сих пор так делает.] Открывает рот — собственный голос застряёт в горле; имя застывает на губах, так и не сорвавшись в воздух. Автобусы проезжают один за другим — как назло, всё не те, что нужно. Меган зябко топчется на месте, прячет руки в карманы. Смотрит — он потушил сигарету об урну, выбросил её и ждёт. Меган сжимает зубы, впивается ногтями в кулаки, спрятанные в карманах пальто. Больно — от злости на себя и на него. В последний раз они виделись около трёх лет назад, там, в Сингапуре; и что тогда, что сейчас её захлёстывает один страх перед самой собой. Перед тем, кем она стала. И перед тем, какой её теперь видит Адам. Золотая девочка, которой вскружили голову амбиции. Эгоистка. Сукин ты сын, Дженсен. Имеешь поразительное свойство одним своим появлением тут же вскрывать все нарывы. Отвернуться? — уйти? — исчезнуть? Любила ли? Или, как и писала в своих же заметках, «уважала»? [И провела с ним столько лет, вероятно, тоже из уважения.] Меган убеждает саму себя, что действительно любила — и в ту же секунду со стыдом вспоминает, как за своими исследованиями под началом Дэрроу всё реже задумывалась об Адаме. Сначала волновалась, тревожилась — а потом в один момент удивительно быстро и легко забыла. Вспомнила лишь тогда, когда его появление заставило её трусливо поджать хвост. Боб заставил её вновь обо всём забыть. Рядом с мужчиной, в котором переплелись ум, обаяние и красота, всё остальное размывается, становится неважным и блеклым. Собственное рвение захлёстывает волной, подстёгиваемое пылкой страстью Пейджа; сейчас, однако, Меган чувствует, словно этой самой волной её безжалостно швырнуло на острые камни. Амбиции не просто затмили тебе разум, Меган Рид. Из-за них ты — беспомощный слепой щенок, который то и дело следует лишь на ласковый голос очередного хозяина. Тебе дают лакомство, гладят по голове — но ты никогда не знаешь, не таится ли в чужих медовых речах омерзительная ложь. Шариф дал тебе веру, что аугментации помогут искалеченным людям, и ты даже не задумываешься, как калекам помогут импланты военного класса, делающие их живым оружием. Даже когда Адам задал тебе этот вопрос, ты отмахнулась. Дэрроу убедил тебя, что твоя работа опасна и что нужно помешать иллюминатам захватить контроль над протезированными людьми. В итоге ты, поверив ему, своими руками создала оружие, погубившее десятки тысяч людей по всему миру. Глупая, глупая Меган Рид. Безупречная в науке, но такая удивительно наивная в жизни. Когда очередной автобус подъезжает к остановке, Меган вдруг дёргается и замечает, что Адам направился к дверям. Сердце ударяется об рёбра, замирает, а потом ударяется ещё сильнее; подойти бы, да ноги не слушаются. — Адам, — срывается наконец с уст привычное имя. Ласково, как и долгие годы назад, но так тихо и робко, что, кажется, в таком шуме он и не услышит. Адам, однако, замирает одной ногой на ступеньке — и оборачивается. Глаза скрыты под блестящими линзами, но даже так Меган ощущает на себе пристальный, тяжёлый, сканирующий взгляд — и тут же жалеет, что вообще раскрыла рот. — Меган, — произносит в ответ. Как и всегда, говорит бархатным полушёпотом — только за последние годы в его голосе появились холодные металлические нотки. Адам хмурится секунду — а затем всё-таки заходит в автобус. На Меган больше даже не оборачивается, и ей оттого становится так тошно, что лучше бы он сейчас подошёл и наорал на неё, как три года назад в Сингапуре. Она опускает глаза и тщетно душит в себе слёзы. Даже не сразу замечает, как подъезжает и её автобус — только вздрагивает, когда прямо перед ней расходятся в стороны автоматические двери, и практически по инерции заходит внутрь. Механический голос в динамике объявляет следующую обстановку. В другое время Меган бы улыбнулась причудливому звучанию чешского; но сейчас она просто смотрит перед собой — и безмолвно плачет. [Чужое молчание, оказывается, невыносимо, да, Мег?]