Фата-моргана

Джон совершенно беспробудно пьян этой ночью. Аппетиты растут со временем и опытом, и Артур обнаруживает, что это каким-то образом почти всегда относится к Джону Марстону. Но именно эта ночь исключительная и особенная, потому что, во-первых, это победная попойка. И во-вторых, хотя он не совсем уверен насчет точной даты, Джону когда-то недавно стукнуло двадцать лет. Артур смеется, когда видит предательски пьяную походку Джона, покачивающегося и скручивающего ноги, словно кот, упавший с забора. Действительно праздник. Он абсолютно лишен той маски невозмутимости, которую трезвый Джон обычно упорно не снимает. Это доказывает, что перед мужчиной неподдельная версия парня. У Артура всегда была привычка собирать неловкие детали о нем, чтобы подтрунивать, когда он ведет себя, как дурак. К примеру, он всегда спотыкается, а в шестнадцать это было еще хуже; ноги больше ожидаемого, а обувь меньше нужного. Но сегодня, этой ночью, похоже, что-то действительно необычное. - Смотри, куда идешь, ковбой! – дразнит Артур, когда Джон натыкается на грудастую барменшу салуна и почти что выбивает поднос из ее рук. Когда она отвешивает ему пощечину за его неосмотрительность, он прокручивается вокруг своей оси, будто потерялся, в то время как женщина уходит дальше по своим делам. Смешок Артура переходит в раскат смеха, который, он чувствует, должно быть, исходит каким-то образом из его желудка, потому что ему настолько тепло. Так тепло, думает Артур, снова икая. (Что ж, он все-таки и сам выпил одну или две стопочки виски ; он же не святоша, в конце концов.) Но Джон проскальзывает мимо Артура, раздраженно пыхтя, и грузно падает на стул рядом с Хозией, чтобы присоединиться к игре в покер. В этот момент Артур понимает, что Джон совсем не слышал, как он смеется над ним. Он настолько пьян. - Словно щенок,- неожиданно слышится голос Датча сзади, и Артур подпрыгивает. Он оборачивается, чтобы взглянуть на отца, который мирно пихает рюмку виски ему в руку. Сегодня празднование, в конце концов. Они проделали очень хорошую работу на недавнем ограблении усадьбы, когда лагерь разделился и дал деру на запад еще до того, как встало солнце. И, конечно же, дело еще и в дне рождении Джона. Как у странной, подобранной с обочины дороги собаки, некоторые конкретные детали, связанные с ним, всегда были немного размытыми. - Ты хмуро глядишь на него, будто думаешь, что он взрослый мужчина. Немного несправедливо по всем показателям, Артур, тебе не кажется? Артур берет виски, и они наблюдают за Джоном, сидящим за покерным столом. Хозия смотрит снисходительным, если не осуждающим взглядом, когда его сын бьет по столу кулаком достаточно сильно, чтобы спихнуть чужие фишки вниз. Артур ничего на это не говорит, только ненадолго прикрывает глаза. - Помнишь ли, сынок, то давнее время, когда ты впервые пришел к нам? Ко мне и к нашему дорогому Хозии? В вопросе Датча была та самая успокаивающая нотка, которая делает его слова похожими на руку настоящего отца. На ту руку, которая направляет. Артур кивает. Он помнит. Он бы хотел не помнить ничего до этого времени. - Да. И к Аннабель, - вспоминает он. - И к Бесси. Артур снова кивает. Воспоминания старые. Болезненные. - И к Бесси…- говорит он тихо. Его слова почти неслышны в общем шуме салуна. Они находятся в городишке, в котором особо нечем заняться, кроме как выпить, так что все, кто в нем есть, сейчас здесь. Но даже в толпе незнакомцев, Артур никогда не любил говорить о своих истинных чувствах вслух. - Скажи мне, если ты помнишь, чему мы тебя научили? Тогда, – Датч крутит свой стакан, который значительно больше. Отличный бурбон вращается в медленном вихре и распространяет аромат по воздуху. Он обманчиво небрежен, но Артур знает, что когда дело доходит до Датча, то все является уроком. - Ну да. Стрелять. Ездить верхом. Ставить палатку, – Артур задумчиво мычит. - Охотиться. - Что еще? – Датч криво улыбается. Артур копает глубже. Он затихает на мгновение, затем опрокидывает свою стопку залпом. Его выдох сквозь зубы ядовит. Он опаляет волосы в носу. Джон вступает в спор с лесорубом в зеленой шляпе слева от него. Он следит за этим и добавляет: - Научили меня тому, как писать. Читать. Воровать. Джон слишком громко смеется над парнем рядом с ним, и тот выглядит сбитым с толку какой-то вульгарной вещью, которую, несомненно, сейчас сказал Джон. Даже будучи по-дурацки пьяным, Джон имел подход к нему. - Научили меня рисовать. Это драгоценное откровение происходит не в самой лучшей компании. Оно кажется даже не на половину таким важным в этом распутном странном маленьком городе, кажется таким незначительным, и Артур жалеет, что вообще сказал его вслух. Если дело касается дневника, он всегда немного чувствителен. Но перед тем, как дать ответ, Датч мычит, и это выражает его разочарование. Артур при этом напрягается, а Датч поворачивает шею и машет рукой, словно отмахивая от всех этих чувственных вещей, которые Артур только что вспомнил. - Послушай, ведь идеалы, которые мы разделяем, несомненно, важнее остального? Конечно, читать и понимать смысл книги – это дар, но какой во всем этом толк без веры, к которой можно обратиться? Человек нуждается в учителе так же, как мрамор в скульпторе. Твои уроки всегда заключались в служении, Артур. В служении морали! Или ты не помнишь все эти годы? - А-а…-мычит Артур, внезапно став угрюмым. Вдруг ему становится ужасно стыдно оттого, что он пропустил столь очевидный ответ. Датч позволяет моменту затянуться ровно настолько, чтобы наказать сына своим молчанием, а потом допивает свой виски и обнимает Артура за плечи. Это так по-отцовски, что немного смягчает унижение. - Теперь ты взрослый мужчина, друг мой. Эти детские уроки? Они окончены и далеко позади. Тебе не нужна парочка стариков, вроде нас, которые указывали бы направление, так ведь? Мы тебе не нужны. Тебе даже не нужен старик Хозия со всеми своими скучными книгами. Помнишь, когда-то ты был всего лишь мальчишкой. И ты до сих пор невинен относительно стольких вещей. Ведь ты мог уйти от нас, когда захочешь, если бы не милый Джон! Хотя, ты знаешь, мне нравится думать, что в эти дни мы так же нуждаемся друг в друге. - Да брось, Датч, - бормочет Артур, и он звучит еще угрюмее, чем раньше. В животе у него все сжимается. Если бы не Джон. Артур косится на своего пьяного младшего брата, спорящего, как капризный ребенок, с мужчиной в шляпе, и задается вопросом, не это ли было целью Датча все это время. Параллель кажется неопровержимой даже для такого плохо натренированного ума, как у Артура. - Ты чертовски хорошо знаешь, я не собираюсь никого оставлять. Здесь моя жизнь. Была. И всегда будет. Словно пламя, молчание Датча жжет, злонамеренно, как и любой целенаправленный акт наказания. Он убирает руку с пустым выражением лица. Но затем он снова кивает, а рука тянется вверх, чтобы пригладить усы. - Да. Да, конечно, сынок, я знаю, ты не собираешься оставлять нас. С этими словами он дружественно хлопает Артура по спине и удаляется в направлении бара. Билл и Карен устроили там турнир по выпивке с местным музыкантом-гармонистом, и Артур стоит в одиночестве, чувствуя внезапное и подавляющее отчаяние. Что он только что пропустил? Что он сделал не так? Вопрос слишком велик для его маленького мозга, и от этого все его нутро окрашивается черным цветом беспокойства. - Забери свои слова назад, ты, хуесосущая блудливая свинья, кусок никчемного мусора с говном вместо мозгов! Я видел собак с яйцами побольше, чем у тебя, дружище. Думаешь, это смешно? А?!? Называешь меня лжецом?! Стул Джона со скрежетом отъезжает от стола, и Артур импульсивно рвется вперед в тот же момент, как Хозия вскакивает со своего места. Они оба оказываются между Джоном и мужчиной в шляпе прежде, чем потасовка наберет обороты. Колени и локти Джона бьют по Артуру, пока тот пытается вытащить брата из этого спора. Но каким-то образом Хозии удается усмирить горожанина, и Артур оттаскивает Джона за шиворот, уводя прочь. - Уберите его отсюда к чертовой матери! - кричит помощник шерифа с другой стороны покерного стола. Артур с Хозией переглядываются и кивают друг другу: - Давай, мальчик мой, не будем поднимать шум, когда в этом нет необходимости! Утро будет выглядеть намного хуже для Джона, но чертовски лучше для всех нас! Уведи его. И Артур как всегда делает именно то, что ему сказано.

______

Дорога снаружи грязная и рыхлая. Джон извивается, и его трудно удержать. - Может, прекратишь уже? - кричит Артур, и Джон делает свою третью попытку стать бескостным и высвободиться из стальной хватки Артура. Когда это не срабатывает и младший снова оказывается в руках брата, он возмущенно воет и пытается пнуть одно из колен Артура. - О, на этот раз тебе достанется, парень...- выдыхает Артур, увертываясь от грязного ботинка Джона, затем размахивается и твердым кулаком бьет его прямо в живот. Джон издает удивленный звук, похожий на удар мешка с мукой об повозку, и снова обмякает. Хотя на этот раз Артур уверен, что это совершенно не нарочно. Наконец, он перекидывает руку Джона через плечо, и их грязный путь обратно к отелю становится значительно спокойнее. - Артур, ты...реально...ты...сукин..,-задыхается Джон, - ты никогда не даешь мне...повеселиться...- обидевшийся, как ребенок. Он потерял где-то свою шляпу, и грязные волосы упали ему на лицо. - Такой...старый! Злобный гад. - Ну, ты обычно уходишь и развлекаешься за нас двоих, так что я не совсем вижу в этом смысл. Черт, парень, я устаю, просто смотря на тебя. - Ха! - Джон смеется, но его взгляд становится жестче. - За нас двоих? - передразнивает он. - Он не видит смысла! Они медленно продвигаются по дороге, а прямо перед ними, слева, на деревянной дорожке, ведущей ко входу в отель, стоит стайка ночных бабочек. Джон машет им ватной рукой, когда они проходят мимо, и снова заявляет, на этот раз гораздо громче: - Слышьте, он не видит смысла в нас двоих! - Какого смысла? - спрашивает одна из раскрашенных женщин. Она долго смотрит на Джона, потом задирает юбку на одной ноге. - Тебе нужен смысл, детка? Я сделаю один для тебя. За два доллара! Джон резко останавливается, затем тупо начинает шарить по карманам. Но, по-видимому, руки у него пьянее рта, и потому Артур в мгновение ока снова хватает его за шкирку и толкает обратно к отелю: - О нет, я так не думаю, не сегодня. У тебя назначена встреча, парень. Проститутка оглядывает Артура с ног до головы, а остальные женщины весело перешептываются. - Назначена встреча? В это время ночи? С кем? Со здоровым быком вроде тебя? Ты хочешь сломать этого маленького мальчика пополам? - она скептична, но все еще навеселе. - Ладно, я заключу с вами сделку, ребятки. Я возьму вас двоих сразу, за три доллара. Артуру требуется некоторое время, чтобы понять намек женщины, но, когда до него доходит смысл сказанного, он смотрит вниз и обнаруживает, что Джон перестал вырываться. На самом деле, он действительно стал очень, очень тихим. Таким тихим, что Артур отпускает его. Тот опасно покачивается на собственных ногах, его волосы упали, как две черные занавески, по обе стороны лица. Он ничего не говорит. Артур кашляет, ему явно становится не по себе. - Благодарю вас за...эээ...ну, полагаю, за щедрое предложение, мэм, но этот приятель должен быть в своей постели, - после молчаливого размышления он бросает женщинам беглое предупреждение. - Один. Но даже для его собственных ушей это звучит скорее принужденно, чем угрожающе. Женщина вздыхает: - А вы умеете торговаться, мистер. Два доллара за двоих. Он диковатый, не так ли? Похож на такого. - Благодарю еще раз, спокойной ночи. - потянувшись к шляпе и Джону одновременно, Артур торопливо приподнимает поля и хватает парня за плечо, чтобы потащить его за собой. Но Джон глубоко втоптался в грязь прямо на месте. Он не шевелится, даже когда Артур тянет его. Третье безуспешное усилие заставляет мужчину разочарованно заворчать, и он подходит спереди, чтобы посмотреть, в чем дело. С Джоном всегда так: то одно, то другое. Ему всегда требовалась твердая рука, потому что все, связанное с ним, было чертовым вздором. - Что я сказал? Пошли. Артур привык к огорчениям. Он привык к негодованию. Конечно, все братские чувства, которые приходят потом, тоже присутствуют: раздражение, одобрение, разочарование, усталость. Они обычно имеют первичный приоритет. Но это совсем другое. Похоже, эта ночь предназначена для странностей. Лицо Джона, скрытое завесой волос, ярко-красное. Он покачивается на месте, и в свете газовых ламп выглядит преданным, чего Артур совсем не понимает. Вот только ему почему-то кажется, что это его вина. -...Хватит, парень, - начинает Артур, внезапно потеряв уверенность в себе, как это было с Датчем раннее, и его хватка ослабевает на руке Джона, - давай я уложу тебя в постель. Но, как и в большинстве случаев, эмоции Джона быстро перерастают в гнев. Когда Марстон наконец поднимает свои налитые кровью глаза, чтобы встретиться взглядом с Артуром, тот уверен, что должно произойти что-то плохое. Ему очень хорошо знаком этот взгляд Джона; он сигнализирует о начале безжалостных драк, которые они затевали совсем недавно, когда у младшего еще не росли бакенбарды. Еще тогда, когда он едва подрос. Джон всегда был слишком зол из-за слишком многих вещей, но даже еще один день рождения не может стереть из памяти Артура тот непреложный факт, что мужчиной не рождаются за одну ночь. Что-то здорово разозлило Джона Марстона, и Артур уверен, что скоро он услышит все об этом. Но когда Джон наконец открывает рот, вместо обвинений из него вырывается взрывной поток рвоты. Артур в смятении отшатывается, а женщины на крыльце начинают смеяться. Джон сгибается пополам, и его тошнит на улице целых десять минут. Сначала парень отталкивает руки Артура, но, когда заканчивает рвать, сдается. Падает вперед, и старший мужчина подхватывает его на руки, прежде чем Джон успевает упасть в грязь, которая смешалась с рвотой и забрызгала их сапоги. Ну что за чертовщина. - Знаете что? Я думаю, теперь шесть долларов за двоих, дорогой, - вставляет проститутка, когда Артур поднимает Джона, чтобы прижать его к груди. - Без обид, господа. - Никаких обид, - хмыкает Артур. Джон и наполовину не так тяжел, как он предполагал. В конце концов, парень уже давно не нуждался в том, чтобы его вот так носили. Прямо как ребенка. Нечего и говорить о тридцати фунтах жидкости, от которых он только что избавился. Теперь он просто тихо потеет в объятиях Артура, изможденный и податливый. - Он...Я привык к этому. Женщины снова смеются, и этот смех звучит благоразумным и комфортным. Артур думает, что если бы ситуация была другой, он мог бы задержаться, чтобы побеседовать с ними еще минуту или две, но не сегодня. - Дамы, - прощается Артур еще раз, теперь уже окончательно, и затем заносит Джона внутрь.

______

Артур соскребает засохшую рвоту со своего жилета из волчьей шкуры и вешает его на стул в комнате, которую снял Джон. Сам парень дремлет в постели. Простыни, уже пропитавшиеся потом, обрамляют его лицо и заставляют парня выглядеть моложе своих двадцати лет. Артур думает, что это забавно, насколько иначе выглядит спокойный Джон. Гораздо иначе, чем когда он поднимает шум. Две эти версии Джона, несомненно, похожи, но только одна из них вызывает головную боль. Когда Артур заканчивает умываться в тазике в углу, Джон наконец немного приходит в себя. - Артур? - бормочет он, и мужчина оборачивается, не отвечая, чтобы взглянуть на него. -...Я был дураком, да? - Джон тихо стонет. - Да, - нет нужды подбирать слова. Джон вздыхает, затем зажмуривается от стыда и ненадолго зарывается в матрас, чтобы спрятаться от уродливой правды вещей. - Датч видел? И снова: - О да. Артур берет тряпку для умывания и вытирается. Он полагает, что ему, по крайней мере, немного смешно. - Дерьмо в сумочке! - раздается расстроенное ругательство из-под груды потных простыней. И Артур наконец позволяет своей ухмылке пощекотать уголок рта. - Я бы не слишком беспокоился об этом, - ласково урчит он, - ты никого не подстрелил. Ты ничего не сломал. А что касается твоей репутации, то у тебя еще осталась твоя честь, которую придется защищать от нескольких работяг из того места. И, я полагаю, от остальных местных тоже, но мы совсем скоро уберемся из этого города. Его слова встречает молчание, и Артур полагает, что унижение - лучшее средство от тщеславия, какое он когда-либо видел. Но только подойдя к кровати, он замечает, что Джон дрожит. Артур замирает. - Джон? - но снова вопрос повисает без ответа в тишине комнаты. Наконец он протягивает руку, чтобы коснуться лица Джона. Тот замерз. - Проклятье, - тут же ворчит Артур, садясь на кровать, переворачивает Джона и видит, что лицо у него такое же красное, как и тогда на улице. Но на этот раз оно покрылось ледяным потом. - Бесполезный тупой идиот, - последовало логичное обвинение. - Ты был болен все это чертово время? Я всегда говорил тебе, не искушай судьбу, ведь это не так уж и сложно. Как давно ты болеешь? - Ты думаешь, что все знаешь, - Джон каким-то чудом до сих пор находит силы для недовольств, даже когда Артур заставляет его сесть прямо. - Но правда в том, что ты и наполовину не знаешь столько, сколько думаешь. - Ладно, ладно, просто сними это. Пыльный плащ Джона легко стаскивается с него, жилет чуть тяжелее, а рубашка промокла и прилипла к коже. Под всей своей одеждой парень дрожит, как запыхавшаяся лошадь. - Клянусь Богом, Джон...- звучит скорее как предостережение, и Джон наконец находит в себе силы усмехнуться в ответ. Впервые за несколько дней он искреннее рассмеялся. Артур тоже слегка ухмыляется, прядь волос упала ему на лоб, и они молчат, пока мужчина делает свое дело. - У тебя теплые руки, - говорит Джон после молчаливой паузы. Теперь он легко держится в руках Артура, к чему ни один из них не привык. - Не сомневаюсь. - соглашается Артур. Все что угодно теплее по сравнению с замерзшим парнем. - Сейчас точно не лето, глупый мальчишка. И только когда Артур начинает стягивать неприятно влажную рубашку Джона с его голых плеч, Джон наконец вставляет: - Останься здесь этой ночью. Руки Артура останавливаются на месте, замирают в середине действия, и затуманенные глаза Джона слишком пристально фокусируются на полу. Помнишь ли ты, сынок, то давнее время, когда ты впервые пришел к нам? Странно думать в этот момент о том, как много лет назад веревка разорвалась надвое. Звон пистолета Датча в ушах. Ответственность куда более переменчива, чем Артур думал раньше. Он держит ее в своем сознании, как держит рубашку Джона в своих руках. Она раскачивается туда-сюда в его голове, хотя все вокруг него остается точно таким же, как прежде. До того момента, пока Джон не убирает руки и не отсаживается подальше. Его глаза все еще бегают по деревянному полу. - Или пришли мне одну из женщин. Тех, что снизу. Я просто замерз, Артур, это ничего не значит. Скажи мне, если ты помнишь, чему мы тебя научили? - Нет. Не их, - резкость его ответа пугает, и Артур тоже отсаживается подальше. Он кладет руки на колени, не зная, что еще сказать. Почему не одну из них? - Не знаю, что более вероятно: то, что твои карманы обчистят или то, что тебе станет еще хуже из-за напряжения. Или оба варианта. Уже поздно, Джон, не будь дураком. - Ничего подобного. Просто останься. - снова напирает Джон. Ослабший. Но все еще упрямый. Почти что сердитый. Самый настоящий Джон. Такой знакомый взгляд. Артур внезапно осознает, как он внутренне презирает мысль о незнакомой женщине, обвившейся вокруг Джона, когда тот находится в таком состоянии. Еще недавно они были ему весьма симпатичны. А что теперь? Мужчина нуждается в учителе так же, как мрамор в скульпторе. Твои уроки всегда заключались в служении, Артур. В служении морали! Или ты забыл все эти годы? - Джон. Я уже тебе говорил, - голос Артура теперь звучит тихо, почти нервно. - Такого рода вещи...Они не... - О, да заткнись уже, Артур, дело даже не в этом, клянусь, - огорчение Джона ощущается как порез, и Артур отшатывается от этого. Резко откинувшись, парень медленно отползает подальше, сбрасывает оставшуюся мокрую рубашку, швыряет ее на пол и снова сворачивается в клубок, выглядя измученным. Наступает давящая тишина. Затем Джон натягивает одну из простыней на свои обнаженные плечи, пока от него не остается одних только ног и копны непослушных волос. Его голос приглушен слоями постельного белья. - Ты не в церкви, Артур, никто за тобой не наблюдает. Господи Иисусе, как будто я попросил тебя трахнуть замужнюю женщину! Я просто замерз, - наступает еще одна тихая пауза.- Делай, что пожелаешь. Ведь ты мог уйти от нас, когда захочешь, если бы не милый Джон. Некоторое время Артур сидит на кровати и смотрит, как тихо вздымаются и опускаются плечи Джона под грудой простыней. Спокойный Джон такой...такой...Хмурый взгляд Артура углубляет морщины на лице. Он знает, Джон все еще пьян, и вероятность, что парень вспомнит этот разговор, в худшем случае, очень мала. Но он болен, к тому же непредсказуем, а значит способен творить всевозможные беспорядки, поэтому беспокойство ложится морщинкой между бровями Артура. Наконец он измученно выдыхает. Проводит рукой по усталому лицу и неохотно кивает. - Ладно. Я останусь. Этому месту далеко до безопасности лагеря. Кто-то обязан остаться и присмотреть за Джоном. И эта обязанность уже давно легла на плечи Артура. Датч позаботился об этом. И хотя Джон ничего не говорит, возможно, на этот раз его молчание громче любых слов. Снимая подтяжки и осторожно ставя сапоги у двери, Артур думает о старых добрых временах. О Хозии, сидящем с ним на корточках в солнечном свете у журчащего ручья, с раскрытым томиком стихов между ними. Он думает о руке Датча, перестраивающей его хватку на Ланкастере, поправляющем приклад пистолета так, чтобы он более плотно сидел на плече, дабы поймать удар. И он думает о младенце, давно ушедшем под землю. Он предполагает, что Джон тоже когда-то был таким младенцем. Маленьким и кричащим, с красным лицом. Не то чтобы Джон сильно изменился с тех пор. Артур задувает лампу, подталкивает Джона, чтобы освободить место на кровати, затем вытягивается и смотрит в потолок. Он чувствует запах парня, который все еще дрожит у него под боком. Его пот источает сладкий аромат, зачастую предвещающий болезнь. Поначалу он ничего не делает. До тех пор, пока... - Артур, - приглушенный, но резкий звук. Дрожь Джона достаточно сильна, чтобы почувствовать ее через матрас. Он произносит имя еще один раз, настойчиво и требовательно. И снова Артур вздыхает, как старик, и поворачивается, пока не прижимает к себе комок простыней и Джон не оказывается в его объятиях. Оказывается, по ощущениям он не сильно отличается от женщины, если не считать, конечно, запаха. Когда-то Джон был маленьким. Живые существа часто такими бывают. Маленькие создания питаются и становятся больше. Или иногда, если им не везет, не становятся. Через некоторое время Артур бормочет в темноте: - Не нянчился с тобой так с тех пор, как ты сломал руку в четырнадцать лет. Ты уже тогда был слишком большим для этого, честно говоря. Не могу сказать, что с тобой делать теперь. Это занимает мгновение, чтобы температура их тел сравнялась, и Артур слышит голос Джона у своей груди, когда он тихо отвечает: - Я не думаю об этом так. Язык Артура тяжелеет во рту, пока он разрывается между желанием спросить почему и нежеланием знать ответ. Поэтому он просто ничего не говорит. Он знает, что защищает Джона. Но он также знает, как и вопрос, который не задаст, что это не все, что он делает. Память о двух крестах будет жить всегда. О двух телах, закопанных во дворе, и о том роковом дне, вскоре после этого, когда Датч вытащил из петли еще одного мальчишку. Когда он прижимает Джона к себе, ближе, чем нужно, если быть абсолютно честным, и крепче, чем от него требуется, Артур понимает - это отличается от уроков его собственного детства. Темнота - все, что было нужно, чтобы доказать это. Его никогда так не держали и, конечно, не стали бы терпеть, как это делает сейчас Джон. Даже в этот момент он чувствует, как парень начинает успокаиваться, его дрожь утихает, а дыхание становится легче. - Насчет сегодняшнего вечера...- неуверенно шепчет Джон. - Спи, Джон, - прерывает его Артур. Джон устраивается в его объятиях, в целости и сохранности, и на этом все кончается. Когда тихое сопение Джона приобретает спокойный ритм, который Артур чувствует под подбородком, мужчина приходит к мысли. Датчу не нужно ни в чем его убеждать. Датч уже знает. Он понял это в тот самый день, когда оборвал веревку. Он знает, и Артур знает. Все уже знают. Артур никогда никуда не уйдет.