Совет предка

ПРОЛОГ — Боги! Юпитер Всемогущий! Марк Антоний, тебе заняться нечем? — Почему же нечем? Сейчас я пытаюсь спасти одну никчемную жизнь. — А это как-то связано с тем, что человек, которого ты собираешься спасти, похож на меня? — Ещё чего! — Чую, спасение закончится тем, что он точно уйдёт к праотцам. — Посмотрим. УЭЛЬС 1318 г. Над толпой валлийцев, собравшихся на главной площади Кардиффа, зычно разносился голос Лливелина Брена, когда-то восставшего против короля Англии следуя примеру Роберта де Брюса, а теперь вот-вот уже казнённого: — Будь ты проклят, чёртов Диспенсер! Пусть все беды и печали тех людей, которых ты обокрал, вернутся тебе сторицей. Тот, к кому были обращены слова, восседал на деревянном кресле с высокой спинкой, вальяжно раскинувшись, и всем своим видом напоминал довольного кота, объевшегося дармовой сметаной. Мужчина лениво созерцал толпу людей на площади, высокий помост с виселицей и мужчину средних лет, гордо стоявшего рядом с палачом. Он, сидевший в кресле и проклинаемый Бреном, был невысокого роста, худой, но жилистый молодой человек с правильными, даже слишком правильными для мужчины, чертами лица. Взгляд холодных синих, словно незабудки по весне, глаз напоминал собой немигающий взор болотной гадюки, которую посмели потревожить. Мужчина был облачен в дорогую одежду и вёл себя как некоронованный король Англии, каковым он себя и считал. Набирающий силу, богатство и власть нынешний фаворит английского короля Эдуарда II сэр Хьюго ле Диспенсер-младший сегодня был тем, кто без прямого указа короля посмел забрать из Тауэра человека и потом отправить на казнь. Новый фаворит короля был старшим сыном барона Хьюго ле Диспенсера. Ему удалось отогнать от короля Роджера д’Амори. Того самого, которого король поженил со вдовой казнённого баронами Пирса де Гавестона — леди Маргарэт де Гавестон, урождённой де Клэр. Тем самым король приблизил Роджера д’Амори к себе и на супругов пролился дождь из дорогих подарков и прочего. Но всё закончилось, как только на горизонте появился Хьюго ле Диспенсер-младший и активно включился в борьбу за место подле трона сюзерена. Можно было только себе представить, как озлилась леди Маргарэт, привыкшая всегда быть центром Вселенной. Но Хьюго мало волновало мнение средней сестры семейства де Клэров. Сейчас он решал при короле практически все вопросы. Люди в королевстве удивлялись: как человек, которого король, несмотря на то, что он был мужем его любимой старшей племянницы Элеонор де Клэр, игнорировал практически до последнего, буквально за каких-то полгода стал незаменимым человеком при дворе. Злые языки поговаривали, что Диспенсер-младший не только пытается заменить короля на троне, но и королеву в постели сюзерена. Даже сама королева Изабелла не только не опровергала подобные слухи, но и подливала масла в огонь и постоянно отправляла гонцов с письмами к своему брату — королю Франции, где жаловалась на нового фаворита супруга. И даже в вину королю не поставишь, что это он приблизил к себе очередного жадного до денег и власти фаворита. Ведь бароны сами же буквально навязали Эдуарду II Диспенсера-младшего, уверенные в том, что им удастся держать неопытного юнца в узде, несмотря на его отца — самого преданного союзника не только нынешнего сюзерена, но и умершего Эдуарда I. Но бароны просчитались. Молодой Диспенсер слишком долго ждал своего звёздного часа, чтобы так просто быть на побегушках у могущественной знати. Впрочем, дело было не только в должности при королевском дворе, оно касалось ещё и наследства покойного сэра Гилберта де Клэра, брата жены. Сэр Гилберт де Клер, граф Глостер глупо погиб во время битвы при Баннокберне в 1314 году. Обозлённый его смертью король Англии высказал всё, что он думал (в парламентских выражениях, разумеется), королю Шотландии. Роберт де Брюс горестно винился, ибо понимал, что ему придётся выслушивать обидные слова ещё и от супруги леди Элизабет, урождённой де Бург (она и — теперь уже вдова сэра Гиблерта де Клэра — Мод приходились друг другу родными сёстрами). Едва страсти по кончине графа Глостера улеглись, то начались новые — по разделу имущества. Король Эдуард II тянул как мог, чтобы не делить на части земли и замки графов Глостеров. И ему это удавалось до тех пор, пока вдова графа, леди Мод, объявившая о своей беременности, «вынашивала» ребёнка почти два года. Хьюго-младший не выдержал первым и самовольно захватил один из замков вдовы, попутно отправив королю письмо язвительного содержания о длительной беременности леди Мод. Его можно было понять — если бы король поделил наследство покойного племянника, то самая большая и лучшая часть земель графов Глостеров по праву считалась бы долей старшей сестры — леди Элеонор, жены Хьюго-младшего. Хьюго мечтал, что можно будет прихватить себе что-то из валлийских земель, и положил глаз на жемчужину Уэльса — Глэйморан. Правда, авантюра Хьюго с захватом замка плодов не принесла, и пришлось ждать ещё какое-то время, пока, наконец, Эдуард II, скрепя сердце, не согласился на раздел земель графа Глостера. И наконец, с полученной частью наследства семьи де Клэров, на Хьюго вдруг проливается божья благодать: в феврале 1318 года он становится управляющим королевским двором — и уж тут-то он развернулся, показав баронам, что они совершили полнейшую глупость — пустили лису в курятник. Не прошло и полгода, как король фактически стал смотреть Диспенсеру-младшему в рот. По крайней мере, так громогласно заявлял кузен короля — Томас, граф Ланкастер. Даже старший Диспенсер порой ворчал, что сын словно с цепи сорвался и это плохо кончится для их семьи. Хьюго-младший не обращал внимания на слова отца — он буквально ослеп от власти и отбирал себе всё больше и больше земель. Надо полагать, рука короля уже устала ставить личные печати под теми или иными бумагами на земли и замки для своего любимца. Впрочем, казнь Лливелина Брена не имела под собой никаких оснований и была не более чем личной инициативой самого Диспенсера-младшего. Всё было ясно как день. Лливелин Брен после попадания в плен из-за неудавшегося восстания находился под защитой не менее могущественного сэра Роджера де Мортимера. Последний был внуком того самого Роджера, который по слухам лично убил в сражении при Ившеме в 1265 году деда Диспенсера-младшего — тоже Хьюго, юстициария Англии. У внука юстициария давно руки чесались насолить Мортимеру. Но случай всё не предоставлялся, пока не появился Брен. Можно сказать, Диспенсер обнаглел окончательно, когда самолично забрал из Тауэра Лливелина Брена, чтобы казнить его в Кардиффе как изменщика. То есть той же казнью, что и мятежного шотландца Уильяма Уоллеса. Сейчас, когда Брена подвесили на виселице, Хьюго было всё равно, что там пятью минутами назад кричал мятежник. Главное, наконец-то Диспенсер смог утереть нос Мортимеру. Спустя неделю, когда о казни Лливелина Брена стало известно всей Англии и Уэльсу, Мортимер был в ярости. Он высказал Диспенсеру в глаза прямо при короле всё, что он о нём думает. Но наткнулся лишь на ехидную ухмылку Хьюго. Король, который во время выяснения отношений между Мортимером и Диспенсером разве что рукой глаза не прикрыл, наконец рявкнул: — Хватит, сэр Роджер. Считайте, что на казнь Брена было наше личное указание. Роджер в бессильной злобе зыркнул на короля. — Да, такова была наша воля, — снова припечатал король, давая понять, что разговор окончен. Только огромное усилие воли не позволило Мортимеру вцепиться в тощую шею ехидно ухмыляющегося Диспенсера. Он вышел из покоев короля, хлопнув дверью. Хорошо, Диспенсер ещё узнает, как это — злить Мортимера! ЗАМОК ХЕРЕФОРД. НОЯБРЬ 1326 Г. Серый, тусклый ноябрьский день. Мелкий дождь моросил уже третьи сутки и навевал тоску. Огромный Херефордский замок, сверкая мокрым стенами, грозной громадой нависал над городом, расположившимся у подножия холма. Мрачные стражники мокли на стенах. По двору изредка пробегают либо служанка, несущая в руке воду для кухни, либо конюх, чистящий седло. Даже дворовые собаки — и те попрятались от дождя и не подавали голоса. На кухне замка готовились блюда для обеда королевы и её друзей, а в подвале находился человек, который всего лишь несколькими месяцами ранее был самым богатым человеком королевства (после короля, разумеется, и графа Генри Ланкастера). В своё время он мог повелевать чьими-то жизнями, убирать неугодных людей и отбирать их земли. Звали его Хьюго ле Диспенсер-младший, граф Глостер. Сейчас этот тридцатишестилетний мужчина, и так худой от природы, и вовсе напоминал какого-нибудь голодного крестьянина. Сидя на склизкой соломе в порванной одежде, укрывшись лишь шерстяным плащом, на котором какой-то умник грубо изобразил перевёрнутый герб Диспенсеров, мужчина тупо смотрел на окно, забранное решёткой. «Будь ты проклят, чёртов Диспенсер! Пусть все беды и печали тех людей, которых ты обокрал, вернутся тебе сторицей», — слова казнённого в далёком 1318 году Лливелина Брена по самовольному решению Диспенсера-младшего теперь эхом отзывались у того в голове. Когда они впервые вспыхнули в мозгу, Хьюго захохотал так, что напугал барона Томаса Уэйка, шурина Эдмунда Кента, который подумал, что проклятый фаворит короля Эдуарда не только устроил голодовку, но и сошёл с ума. Однако Хьюго вскоре успокоился, лишь в бессильной злобе сжимал кулаки. Он даже не обращал внимания на брань людишек, когда его везли по городам и сёлам, выставляли на потеху на главных площадях и громогласно заявляли, что теперь ему, вору и предателю, грозит истинная кара. Сейчас, находясь в замке Херефорд, Хьюго часто вспоминал Брена, да и не только его. Он думал о разном. А о чём или о ком? Да не всё ли равно! Собственно, ничего путного в голову уже не лезло, а предаваться мыслям о казнённом отце или захваченном вместе с ним, Хьюго-младшим, короле и вовсе не хотелось. Ясно же, что ничего хорошего из этого не выйдет: мадам Изабелла и её любовник найдут способ избавиться от Эдуарда. Принц? А что принц? Принц Уэльский ещё не дорос до правления государством — отец же ещё жив. Хьюго с каким-то мрачным садизмом снова и снова рассматривал стены камеры и своё отражение в ковшике с водой. На него смотрел обросший щетиной, исхудавший и очень уставший мужчина, которому вполне можно было дать все пятьдесят лет, а не тридцать шесть. И это могущественный фаворит короля Англии Эдуарда II, что носил титул графа Глостера, когда-то принадлежавший его шурину — сэру Гилберту де Клэру, сыну одного из богатейших людей Англии! Главное слово «был», пока мадам Изабелла вместе с сыном, Роджером де Мортимером, и войском Иоганна Геннегау не высадилась в Уэльсе. К ней тут же побежали все, кто мог, включая единокровных братьев короля по отцу- Томаса Норфолка и Эдмунда Кента. У короля фактически не осталось верных людей. Король, Хьюго-младший и несколько преданных королю людей были захвачены в ноябре 1326 года. Изабелла и Мортимер радовались словно дети, когда была достигнута истинная цель вторжения в Англию. Свершилось! Он, Хьюго-младший, захваченный в плен, униженный людьми барона Томаса Уэйка, голодающий уже неделю, брошенный на грязную солому в одну из камер замка Херефорд, стал никем. К унижениям от всякого сброда, вроде наглых тюремщиков, добавились ещё и насмешки и издевательства от королевы Изабеллы и её любовника сэра Роджера де Мортимера, 8-го барона Уигморского. Правда, к удивлению Хьюго не все жаждали раздавить его, словно паука. Не успели Диспенсера посадить в камеру, как тут же к нему явился родственничек — Генри Плантагенет, граф Лейстерский и Ланкастерский. Младший брат Томаса Ланкастера, казнённого в марте 1322 года. Ко всему прочему, он был мужем леди Мод де Чауорт, падчерицы Диспенсера-старшего и, соответственно, единокровной сестры Хьюго-младшего по матери Изабелле де Бошамп. Леди Мод скончалась два года назад, и поэтому её мыслей по поводу всего случившегося Хьюго никогда не узнает. Может, только на том свете. Но судя по всему, ему светит исключительно адский котёл, а не райские кущи. Генри Ланкастер, сгорбленный из-за врождённого искривления позвоночника, долго смотрел на родственника, а потом ушёл прочь. Хьюго так и не понял цели его визита. Ближе к вечеру к клетке протиснулся Уильям де Мортимер, барон де Ла Зуш. Его порой путали с другим Уильямом де Ла Зушем, чьи валлийские земли прикарманил Хьюго и который был одним из тех, кто охранял его по пути из Уэльса в Херефорд. Троюродный кузен сэра Роджера, Уильям долго не сводил с Хьюго странного взгляда, пока последний не проскрипел: — Нравится на меня смотреть? Уильям слегка улыбнулся: — Нет. Интересно просто ещё раз посмотреть на человека, на котором зациклен мой кузен. — Что?! — Только не говори, что это для тебя секрет? Нет, это не было для Хьюго секретом, но он не собирался рассказывать об этом каждому встречному-поперечному и уж тем более барону де Ла Зушу. Поэтому Хьюго ничего не ответил на вопрос, а просто смотрел на Уильяма. Тот понял, что Хьюго не намерен развивать щекотливую тему дальше, и повернулся, чтобы уйти. — Стой! — вдруг раздалось из-за спины. Уильям с удивлением обернулся. Хьюго стоял у решётки, вцепившись в неё тонкими пальцами. — Как думаешь, — тихо начал Хьюго. — Тебе не помешают семь тысяч марок? — Мне? — не понял Уильям. — Тебе, если сможешь стать мужем моей будущей вдовы. — Ты с ума сошёл? — наконец догадался Уильям де Мортимер. Хьюго тихо рассмеялся. — Нет. Я абсолютно серьёзно. Если тебе удастся вытащить Элеонор из всего этого кошмара, ты сможешь владеть её землями и моей казной. — У тебя дети есть, — устало напомнил Уильям, внутренне смиряясь со странным предложением Диспенсера. — Ещё раз повторяю: ты позаботишься об Элеонор и моих детях, а взамен получишь в своё распоряжение мою казну. — Ты мне так доверяешь? — уточнил Уильям. — Мне, кузену своего злейшего врага? Хьюго прищурился и вкрадчиво произнёс: — Подожди немного и его врагом станешь уже ты. — Угу, — кивнул головой Уильям. — Особенно после твоего предложения. — Испугался? — Нет. Обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, — твёрдо произнёс Уильям де Мортимер. С этими словами, мужчина быстро ушёл. А самого Хьюго силы покинули, и он опустился на холодный пол. На следующий день был так называемый суд, во время которого Хьюго ле Диспенсеру-младшему припомнили всё: начиная от самовольного захвата земель и заканчивая постелью короля. Во время судебной пародии у Хьюго от голода кружилась голова, а от запахов еды на блюдах, словно в насмешку расставленных на столах перед торжествующей королевой и её фаворитом, к горлу подступала тошнота. Огромное желание умереть прямо там, перед всеми, пришло внезапно, и мысль о том, что можно вполне испортить им то ли настроение, то ли аппетит (что вряд ли), превалировала очень сильно. Чтобы хоть чем-то себя занять, а не слушать монотонный голос епископа Адама Орлетона, Хьюго в открытую рассматривал присутствующих. Сначала его взгляд упал на королеву Изабеллу, одетую в роскошное бархатное синее платье, отделанное жемчугом и отороченное мехом соболя, что привезли из далёких земель, где всё поросло густым лесом. Синий цвет платья оттенял золотистые косы королевы, уложенные так, как было принято при французском дворе. Льдистые голубые глаза женщины были полны ненависти, а тонкие алые губы, презрительно сжатые, портили красивое лицо. Вторым был Роджер де Мортимер. Это был красивый и мужественный в глазах многих женщин двора тридцатидевятилетний мужчина с циничным прищуром серо-карих глаз. Он не сводил с поверженного врага ленивого взгляда, словно кот, играющий с мышью. Хьюго, который держался на ногах из чистого упрямства и остатков гордости, всё время хотелось стряхнуть с себя этот назойливый и липкий взгляд. Чёрный наряд Мортимера, украшенный лишь вышивкой из золотых нитей, только подчёркивал силу и мрачность этого человека. Чуть поодаль сидел граф Генри Ланкастер, делающий вид, что всё это его не касается. У окна пристроился один из Уильямов де Ла Зушей, у которого Хьюго удачно оспорил земли в Уэльсе. Глядя на ехидно улыбающегося де Ла Зуша, Хьюго вдруг подумал, что ничего этому дураку и после его смерти не светит. Вздорный барон умудрился перессориться с многочисленными соседями, и лишь вмешательство Диспенсера положило временный конец постоянной вражде в Уэльсе. Дальше всех сидел Уильям де Мортимер, барон де Ла Зуш, троюродный кузен Роджера де Мортимера и законный наследник титула де Ла Зушей. Он был единственным из всех, кто смотрел на Хьюго с каким-то сочувствием. Хьюго списал это не только на вчерашнее предложение о заботе Элеонор, но и на то, что Уильям был вторым мужем Элис де Тоен, вдовы сэра Гая де Бошампа, дяди Хьюго. Впрочем, общих земельных споров эти двое мужчин умудрились избежать. Хьюго никогда не претендовал на наследство дяди или его вдовы. Там своих хищников хватало. Оглядеть всех присутствующих на импровизированном суде у Хьюго не хватило сил и желания. Невыразительный голос епископа уже сводил с ума. Наконец пародия на суд закончилась, сэра Хьюго объявили главным врагом и предателем государства (вспомнили и самовольную казнь Лливелина Брена) и приговорили к четвертованию. Но Диспенсер-младший не зря имел славу самого язвительного человека в королевстве после, собственно, Эдуарда II и покойного Гавестона, и поэтому, собрав в кулак остатки своей гордости, Хьюго мрачно ухмыльнулся в лицо торжествующим врагам: — Вы слишком радуетесь о моей казни. Как бы вам самим не пришлось больно упасть с той вершины, на которую вы взобрались. Особенно это касается тебя, лорд Мортимер. На мгновенье взгляд сэра Роджера стал острым, как бритва, но он справился с собой, и на его лице вновь засияла надменная улыбка. Хьюго бросил взгляд в сторону наследного принца и увидел, как тот с трудом скрывает раздражение, косясь на фаворита матери. «Далеко пойдёт», — устало подумал Хьюго. Наконец опомнившаяся стража выволокла Хьюго прочь из зала. Его снова отправили в камеру (эшафот не готов — планировали же казнить в Лондоне) и кинули на солому, да ещё приковав за ногу цепью к стене. Как будто он, ослабевший, мог разнести тут всё к чёртовой матери. Ближе к ночи мысли, совсем непрошеные, стали одолевать бывшего могущественного фаворита короля против его воли. А о чём вообще можно думать перед смертью? Ну, например, о людях, о событиях, о временах таких далёких, что голова начинала гудеть. Для чего-то Хьюго вспомнил времена Вильгельма Завоевателя или ещё более стародавние, о которых часто рассказывал один монах, переписывающий книги в соборе города Тьюксбери. Хьюго был там патроном наравне с женой, леди Элеонорой. Что теперь будет с женой и детьми? Как не хотелось думать о самом худшем! А кто виноват во всём? Только он и его жажда власти и богатств. Голова гудела с самого утра, хотя ближе к обеду, перед судом, стало легче и пришло понимание того, что жить оставалось всего ничего. Ближе к вечеру время от времени в камеру пару раз заглядывала наглая пропитая рожа одного и того же стражника, который похабными словами сообщал, что уже вот-вот — и эшафот будет готов. Только слабость, вызванная голоданием, не давала Хьюго достойно ответить. Да и кому, собственно, он собрался отвечать? Все силы ушли на язвительную реплику Мортимеру и Изабелле. Наконец усталость и нервное напряжение взяли верх, и глаза у мужчины сами собой стали закрываться. Он провалился в сон. Сколько проспал, неизвестно, пока чей-то насмешливый мужской голос откуда-то сверху не спросил: — Неужели сдался? Попытка сказать что-либо в ответ не получилась, а из темноты сначала выплыла крепкая мужская рука с широким красивым наручем, держащая ковшик с водой, и уж потом появился и сам обладатель уверенно-насмешливого голоса. Хьюго, глядя на мужчину, непроизвольно раскрыл рот — тот был очень странно одет. Одежда на нём была столь нелепой для нынешних времён: какая-то короткая юбка или туника, поверх которой кожаная кираса со свисающими ремнями, не закрывающая ног, обутых в переплетённые из шнурков высокие сапоги, — что казалось: мир сошёл с ума. Мужчина насмешливо скривил губы и снова спросил: — Сдался? Хьюго посчитал, что ему снится кошмар, забрал ковшик, выпил воды и, наконец, смог ответить хриплым голосом: — А есть выход? Желания узнать, кто этот странный человек, не было вовсе. Терять Хьюго было нечего, и явление какого-то странного мужика ничего не меняло. — Я никогда не терял надежды на благоприятный исход. — Да? — ехидно спросил Хьюго и соизволил всё-таки поинтересоваться. — А кто ты? Голова так и продолжала болеть, что он готов был застонать, не обращая внимания на странного посетителя. Мужчина даже приосанился, чтобы ответить на вопрос: — Я — Марк Антоний, один из соратников божественного Юлия Цезаря. Я — один из триумвиров великого Рима, и я… — Хватит! Ты несёшь бред! — крикнул Хьюго, затыкая уши. Мужчина замолчал, сурово оглядев сидевшего в углу камеры измученного человека, который не мог держаться на ногах из-за недельного голодания. Сам же Хьюго потряс головой, надеясь то ли проснуться, то ли окончательно понять, что его разум стал подвластен темноте и теперь он сам похож на юродивых, крутящихся на улицах городов. Сквозь зудевшую боль до Хьюго вдруг дошло, что человек разговаривает на латыни, то есть на языке церковников и других более-менее учёных людей. — Латынь… Конечно, латынь, — пробормотал Хьюго. — Если это плохая шутка Мортимера и королевы Изабеллы, то можешь не тратить время. — Слабак! — презрительно сплюнул назвавшийся Марком Антонием. — Да, сейчас слабак, — не стал спорить Хьюго. — А когда-то мог одним мановением пальца отправить человека на казнь или забрать чьи-то земли. — Вот тут узнаю себя,- вдруг весело фыркнул странный мужчина, прохаживаясь вдоль каменных стен камеры в своих странных шнуровочных сапогах (или это всё-таки сандалии, которые носили в дикие времена до и после Рождества Христова?) — Калиги, — подсказал мужчина, заметивший, куда смотрит Хьюго. — Их носили солдаты самой могущественной армии мира — Рима. — Ты серьёзно тот, кем себя назвал — Марк Антоний? — недоверчиво спросил Хьюго, внутренне уже смиряясь со своим сумасшествием. — А есть сомнения? — надменно спросил Марк Антоний. — Есть, — мгновенно ответил Хьюго и уточнил. — Сейчас одна тысяча триста двадцать шестой год от Рождества Христова, а вы, если мне не изменяет память, жили до Рождества Господа нашего. — Господа нашего, — передразнил Марк Антоний. — Переделали старые религии и рады поклоняться. — Это истинная религия, — для чего-то упрямо сказал Хьюго, хотя уже давно понял, что суть-то вопроса всех известных религий одна и та же. Оказывается, близость смерти может дать ответы на нехорошие вопросы или вдруг дать понять невозможное. — Хорошо, — Хьюго потёр виски. — Пусть ты — Марк Антоний, и что тебе от меня надо? — А я не могу помочь потомку? — спросил Марк Антоний, усаживаясь на наваленную в другом углу солому. — Кому?! — Я — твой далёкий предок по женской линии. Впрочем, у меня большинство потомков именно по женской линии, — уточнил Марк Антоний, мрачнея. — Мои дочери оказались очень плодовиты. — А что с сыновьями? Марк Антоний стал похож на грозовую тучу и глухо ответил: — Один хитрый и коварный змей лишил мой род возможности продолжиться по мужской линии. В голове Хьюго мелькнула какая-то мысль, то, о чём когда-то говорил его наставник из числа учёных-монахов. — Значит, ты знал императора Августа? — с любопытством спросил он. Лицо Марка Антония скривилось, как от зубной боли, и он жёстко уточнил: — Принципса Октавиана Августа. Хьюго не сдержался и фыркнул. Нельзя сказать, что он уж совсем был неучем на правах старшего сына, тогда как младший должен был идти либо в монастырь, либо ещё куда и был более грамотен. Точнее, наставники из числа церковных служителей что-то там рассказывали о далёких временах, странных нравах, обычаях и людях, которые тогда жили. В одной из книг в библиотеке Эдуарда Хьюго лично видел рисунок, изображающий Юлия Цезаря. Правда, на Цезаре были современные одежды, и он был невероятно бородат. А вот отец, совершивший в молодости паломничество в кастильский монастырь, рассказывал, что видел римские статуи, где изваянные из мрамора мужчины были чисто выбриты и одеты, скажем так, в простынь, обёрнутую вокруг тела, а то и вовсе без одежды. А ещё отец видел огромный акведук, построенный во времена первого римского императора. Его очень поразила высота этого сооружения и то, что он действующий. Хотя чему тут удивляться? В Англии до сих пор используются дороги, построенные во времена завоевания Британии римлянами. На островах и сейчас ходили легенды об уничтоженном пиктами отряде римлян. Особенно этим гордились шотландцы, видимо, с намёком на английскую армию, забывая при этом, что самих пиктов извели их далёкие предки, пришедшие на острова во время Великого переселения народов. Также и Адрианов вал был прекрасно Хьюго известен. Мало того, он был возле него, когда один из шотландских лердов вернул ему старшего сына, вынужденно ставшего заложником во время переговоров между упёртым, где не надо, Робертом Брюсом и Эдуардом II. А графство Глостер? Один странствующий учёный сообщил Хьюго, что основание города Глостера связано с потомками первых цезарей и знаменитой Боудики. Вынырнув из своих мыслей, Хьюго увидел, что Марк Антоний по-прежнему сидит нахохлившись, словно мокрая ворона под дождём. Вопрос родился сам собой: — Почему вы поссорились с Августом? — Мальчишка Октавий захотел большего и подвёл меня, когда я был в Парфии и уже готовился покорить царя Митридата. Этот змей, когда он сражался на море с Гнеем Помпеем-младшим, получил мой флот, но когда мне понадобились войска — проклятый Октавий издевательски прислал всего два захудалых легиона. — Но он построил великую империю. — А какой ценой? — А какой ценой ты бы мог построить? — вдруг мудро спросил Хьюго. — Я сужу со своей колокольни, когда имел возможность одним движением руки наладить работу королевского двора, принимать решения за самого короля — это увлекает, но тем больнее падать с высоты. — Ты заигрался, — припечатал Марк Антоний. — А ты нет? Тебя переиграл человек, который был младше тебя. — Это ехидная змея… — Перестань! Хватит! — вскричал Хьюго. — От меня что ты хочешь? Чтобы я не сдавался? А что я буду делать? Как уйду отсюда? Я почти не могу двигаться- меня до места казни на салазках потащат. Да и там времени много не займёт: придушат и четвертуют. Я же предатель. — Да? — скептически спросил Марк Антоний. — А кого ты предал? — Судя по всему, баронов, — фыркнул в ответ Хьюго. — Но не короля? — уточнил Марк Антоний. — Нет. — Тогда проблем нет. Придумай, как избежать смерти. — Это не получиться. Королева и Мортимер жаждут моей крови. — Думай, — усмехнулся Антоний и медленно растаял в воздухе. Хьюго помотал головой и вдруг проснулся. Когда с глаз пропала сонная пелена, он увидел перед своим лицом ноги, обутые в дорогие сапоги. — Только баронов ты предал, сэр Хьюго Ле Диспенсер? Не узнать голос заклятого врага в третьем поколении было попросту невозможно, и Хьюго, перевернувшись на спину, спросил: — Что вам нужно, лорд Мортимер? Скрытый темнотой камеры Мортимер ответил вопросом на вопрос: — Ты считаешь, что это всё из-за того, что ты якобы предал баронов? Хьюго, ты предал народ Англии. — Угу, а также Шотландии и Уэльса в придачу, — отрезал Диспенсер, усаживаясь на солому. — Меня-то хоть сейчас не обманывай, да и себя тоже. Даже не видя лица Мортимера, Хьюго точно знал, что тот иронически улыбается. — С кем ты разговаривал во сне? — вновь спросил Мортимер. — А какая разница? — Никакой. Только ты напугал стражников. — А что они у вас с королевой такие пугливые, сэр Роджер де Мортимер, восьмой барон Уигморский? — язвительно поинтересовался Хьюго. Тяжело вздохнувший Мортимер потёр рукой лоб и притулился на старую бочку у дверей. Теперь вполне можно было разглядеть его в тусклом свете чадившей лампы. — Ты говорил о каких-то предках и потомках, говорил о невозможности… — Милорд, не уходите от ответа! — перебил Хьюго. — Кого я предал, по-вашему? — Меня. Хьюго аж поперхнулся при таком ответе и вытаращился на Мортимера. — Ты с ума сошёл? — прохрипел он, откашливаясь. — Нет. — Как я мог тебя предать? У наших семейств вражда, начиная с битвы при Ившеме, когда твой дед убил моего. — Ты в этом уверен? — буркнул в ответ Мортимер и замолчал. А действительно, кто сказал бабке, леди Алине, что её мужа убил Роджер де Мортимер? Прадед Филипп де Бассет или кто-то ещё? Тем временем зловещая тишина длилась несколько секунд, пока Хьюго не чертыхнулся и не продолжил: — Ничего я тебе не обещал и тем более не предавал. Никто не просил вас с дядей сдаваться в марте четыре года назад. Я лишь пообещал тебе, что ты лишишься головы. — И ты не сдержал обещание. Желание постучаться головой об стену с трудом удалось погасить. Что за чушь несёт Мортимер? Можно подумать, он хотел торжественно умереть. — Ты говоришь какую-то чепуху! — отрезал Хьюго, с удивлением понимая, что головная боль прошла и добавил. — Мне король не позволил. — У тебя была куча возможностей обойти решение короля, как в случае с Лливелином Бреном. — Была, — согласился Хьюго, всё ещё не понимая, куда гнёт Мортимер. — Только Эдуард предупредил, что если ты случайно подавишься насмерть коркой хлеба, то я могу распрощаться со своей жизнью. Брови Мортимера поползли вверх. Хьюго злорадно подумал, что такое просто не могло прийти давнему врагу в голову. Да, Мортимеру тогда надо было хоть одним глазом посмотреть, как взъярился Эдуард, стоило лишь Хьюго заикнуться о казни для Роджера де Мортимера и его дяди — полного тёзки. ЛЭНГЛИ (КОНЕЦ МАРТА 1322 г.) Могущественный фаворит Эдуарда II, сэр Хьюго Ле Диспенсер, граф Глостер, был совершенно уверен, что король хочет казнить мятежного барона сэра Роджера де Мортимера. Поэтому, когда он, одетый в удобные и дорогие одежды, стремительно вошёл в личные покои короля замка Лэнгли и небрежно задал вопрос, то заранее был уверен в ответе: — Когда казнь мятежников? Эдуард оторвался от бумаг, которые он время от времени всё-таки просматривал, несмотря на уверенные заявления своего ныне покойного кузена Томаса Ланкастера о ничегонеделании сюзерена, и с удивлением спросил: — Каких мятежников? Кузен Томас казнён, ещё несколько посажены в тюрьмы. Хьюго снял перчатки, со всего размаху сел в кресло и, откинувшись на спинку и вытягивая ноги к камину, уточнил: — Я имел в виду Мортимеров. Взгляд, который Эдуард бросил на своего фаворита, не предвещал ничего хорошего. Озадаченный Хьюго аж подобрался. Король тем временем выпрямился, вскинул голову и надменно процедил сквозь зубы: — Мы, как правитель Англии, полагаем, что ваш вопрос не связан с многолетней враждой двух родов? Хьюго идиотом не был (иначе как бы он стал самым главным в королевстве после короля?) и, мгновенно оценив положение, он, состроив на лице что-то наподобие вежливой улыбки, учтиво ответил: — Разумеется, нет, си-ир. Легко поднявшись с кресла, Хьюго, нисколько не смущаясь своих ранее сказанных слов, попрощался с королём и направился к выходу. В спину ударил ехидный голос короля: — Забыл кое-что. Если вдруг сэр Роджер или его дядя случайно подавятся коркой хлеба или костью, ваша лошадь может случайно сбросить всадника. На несколько секунд замерев у двери, Хьюго обернулся и совершенно невинно сказал: — Что вы, сир, никаких сухарей и костей в рационе узников Тауэра нет и в помине. Эдуард слегка улыбнулся и вновь занялся своими делами. Хьюго вышел за дверь и с силой сжал кулак. ЗАМОК ХЕРЕФОРД (НОЯБРЬ 1326) Вынырнув из воспоминаний, Хьюго с удивлением услышал, как Мортимер что-то говорит. — Что? Повтори ещё раз. — Ты не пришёл, — наклонившись вперёд, вкрадчиво напомнил Мортимер. — Куда? — Ко мне в Тауэр. — Я пришёл, только ты уже сбежал, — ответил Хьюго. — Ты видел, как я сбегал? — Да. Наделся, что ты свернёшь себе шею, но этого не случилось. К сожалению. На последних словах Мортимер резко встал, подошёл к Хьюго, взял его одной рукой за шею, приподнял и буквально швырнул к стене. Прижав его всем телом, барон Уигморский прошептал на ухо своему пленнику: — Тогда я сделаю то, что ты не смог. Несмотря на своё положение, Хьюго вопросительно поднял брови. — То, что делали когда-то наши предки викинги, пленяя врагов. До Хьюго дошло, что хотел сказать Мортимер, и он просипел от нехватки воздуха: — Да я б и тогда этого не сделал. Весовые категории разные. Мне просто нравилось издеваться над тобой. — Постель короля, судя по всему, нравилась тебе больше? — А вот это не твоё дело! — отрезал Хьюго. — Надо было раньше соображать, а не в Ирландии отсиживаться. — Ты — мелкий ядовитый змеёныш, который обманом проник в спальню короля и его постель, выгнав королеву. Где-то Хьюго уже слышал подобные слова о змее. — Королева должна сказать мне спасибо, что она не ходила каждый год беременной, как её родственницы по всей Европе, — нагло заметил пленник. — Благодетель, — Мортимер обдал ухо Хьюго жарким дыханием и стал забираться руками под драную рубашку. — Тебе самому не противно, — попытка вырваться не увенчалась успехом. — Я грязный, как свинья. — Тебя завтра всё равно казнят, — пробурчал Мортимер куда-то в шею. — Потерпишь. — Да я-то потерплю, а вот как мадам Изабелла отреагирует на вонь, исходящую от тебя? Мортимер отстранился, но прижал сгибом локтя Хьюго за горло к стене. Его серо-карие глаза смотрели на последнего фаворита короля с каким-то звериным желанием. Он всё же справился с собой, но одну руку так и не убрал из-под рубашки Хьюго. Его горячая ладонь давала ощущение какого-то ледяного спокойствия. — Ты можешь меня спасти — и тогда я весь твой, пока не надоем, — ехидно предложил Хьюго, зная, что Мортимер на это не пойдёт. — Даже не думай об этом: я могу спокойно взять тебя и сейчас, а ты завтра распрощаешься с жизнью. — Я так и думал, что ты как обычно струсишь. — Что? — Мортимер со всей силы встряхнул наглого пленника. — Не стоит тешить мое тщеславие. — Тогда ты ничего не получишь, — отрезал Хьюго и вдруг укусил своего мучителя за руку. — Я лучше голову себе расшибу, но ты не прикоснёшься ко мне. Ещё никому не было позволено безнаказанно пользоваться мной. Хлёсткая пощёчина прозвучала в стенах замковой тюрьмы, как гром среди ясного неба. От удара Хьюго упал, на губах проступила кровь. Вытерев её, он прошипел: — Уходи! На удивление Мортимер послушался и вышел, громко лязгнули замки на двери. Диспенсер откинулся на стену и закрыл глаза. — Ничего не выйдет, мой далёкий предок. Умереть мне всё равно предстоит. Внезапно в голове прояснилось, и откуда-то из её глубины знакомый уверенный голос произнёс на латыни: — Утро ещё не наступило. Посмотрим. — Бред! — проворчал Хьюго и внезапно снова заснул. На утро ему показалось, что он проснулся вялым. Тюремщики что-то орали над ухом, поднимали на ноги, трясли, затылком чувствовался холодный сверлящий взгляд Мортимера, но желания помогать своим тюремщикам не было. Хьюго, конечно, готовился принять свою участь достойно, насколько позволят обстоятельства, но сонливость не пропадала. Последнее, что он хорошо запомнил, когда его швырнули на салазки, — серое небо и холодный промозглый ноябрьский ветер. ЭПИЛОГ Глаза открылись сами собой, когда уже стало нестерпимо жарко. Он уже в аду, и черти его варят в котлах? А может, это только ещё палач уложил его слишком близко к жаровне, на которой предполагалось сжигать его внутренности? Распахнув глаза, Хьюго надеялся увидеть серое небо Англии, а увидел прикроватный полог. Подумав, что он окончательно свихнулся из-за голода и волнений, Хьюго попытался подняться — и тут же чьи-то сильные руки уложили его обратно. — Что ж ты такой неугомонный, сэр Хьюго? — устало спросил знакомый мужской голос. Не веря самому себе на слух, Хьюго резко обернулся, да так, что шейные позвонки хрустнули, и увидел перед собой утомлённое, но довольное лицо Мортимера. — Кто-то хотел жить, не так ли? — вопросительно усмехнулся он и добавил. — Надеюсь, ты можешь отвечать за свои слова? Поражённый ситуацией и тем, что остался жив, Хьюго откинулся на подушки и вдруг хрипло рассмеялся. Да, обещание, брошенное в запальчивости, придётся выполнять. А Мортимер в этот момент думал о том, как бы подольше Хьюго не прознал о горькой судьбе трёх его юных дочерей, что постригли в монахини по личному приказу Изабеллы. И что старший сын вот-вот будет схвачен, а младшие же сыновья находятся под неусыпным надзором людей королевы и самого Мортимера. Про беременную на последних месяцах леди Элеонор, находившуюся в Тауэре, барон и вовсе старался не думать. Подытоживая всё вышеизложенное, Хьюго мог запросто заартачиться и никакие угрозы не заставили бы его делить постель с давним врагом. И всё-таки Мортимер надеялся на лучшее, снимая с себя одежду. Он и так слишком давно ждал этого — и теперь будет лгать до последнего, чтобы Хьюго не прознал о своей семье всей правды. Страсть испепеляла Мортимера изнутри с того момента, как только он увидел на Фестивале Лебедей точёный профиль внука юстициария Англии во времена парламента де Монфора, о котором отец всегда уважительно отзывался, несмотря на ворчание бабки леди Мод де Мортимер, урождённой де Браоз. — Он мог уйти, как ему предлагал де Монфор, — говорил сэр Эдмунд де Мортимер, сидя у камина в родовом замке Уигмор. — Но он предпочёл остаться. Диспенсеры всегда были верны тем, кому служат. Роджер, слушая отца, размышлял о том, смог бы он так же остаться, заранее зная, что битва будет проиграна. В неспешный рассказ отца немедленно встревает слегка глуховатый голос бабки Мод, и Роджер готов был в тот момент заткнуть старой леди рот, чтобы не мешала отцу рассказывать о событиях создания первого парламента в Англии. — Откуда тебе знать, какими они могут быть? Тебе было всего четырнадцать, когда твой отец убил этого предателя интересов короля. Да и при Ившеме ты отсутствовал. — Так о нём рассказывал отец, — спокойно отвечал сэр Эдмунд на выпады матери. — А леди Эла, графиня Уорвик и баронесса Бассет при случае всегда всем твердит, что второй муж её падчерицы в подмётки не годится первому. — Твой отец привёз голову предателя де Монфора в наш замок и показал мне. Ибо такую честь ему оказал сам король Генрих. Сэр Эдмунд тут же фыркал в ответ: — Тоже мне интерес — смотреть на голову мёртвого человека. К тому же, отцу всё равно пришлось вернуть её королю. — Как жаль, что Ральф погиб, — патетически восклицает бабка Мод и роняет на пол пяльцы с золотым шитьём (зрение у старой леди было дай Бог каждому). — Уж он бы не позволил себе петь оды врагам короны, особенно жалким Диспенсерам. При этих словах матери Эдмунд хмурится и сухо бросает: — Ральф был слишком горяч, поэтому так глупо погиб на турнире. Думаешь, мне хотелось занять его место и возиться со всеми этими землями, титулами?.. Голос отца становится всё более раздражённым. Роджер незаметно вздыхает — отец теперь будет мрачен и зол. Зато бабка добилась своего и делает вид, что она ничего не слышит и не вмешивается в разговор сына и старшего внука. Несмотря на язвительность бабки, Роджеру после рассказов отца всё сильнее хотелось увидеть кого-то из Диспенсеров, едва он и отец оказывались при королевском дворе. Но сын юстициария, тоже Хьюго, вечно пропадал по каким-то делам короля, а его наследник (опять-таки Хьюго) и вовсе не появлялся даже в округе королевских замков, и поэтому Роджер смог увидеть обоих лишь на Фестивале Лебедей. Король Эдуард I решил посвятить в рыцари не только наследника Эдуарда Карнарвона, принца Уэльского, но и множество других достойных мужчин и юношей. И едва новоиспечённый барон Уигморский услышал имя молодого Хьюго ле Диспенсера, то он буквально растолкал перед собой несколько человек и увидел, как худой красивый юноша опускается на одно колено перед королём. А стоило после посвящения тому подняться и окинуть толпу людей, в том числе и Роджера, насмешливым взглядом синих глаз, второй понял, что пропал навсегда. С тех пор прошли годы, но вредный Диспенсер никак не хотел сдаваться без боя. И даже сейчас Мортимер не был уверен в своей победе, несмотря на то, что обессилевший от голодовки и волнений любимый враг лежит перед ним совсем обнажённый. ЭПИЛОГ 2 Два призрака наблюдали за разворачивающейся сценой между двумя мужчинами, что происходила в одной из тёплых комнат охотничьего домика в лесах Херфордшира. Но те, что были в комнате, их не видели, потому что были ещё живы, в отличие от бесплотных духов двух древних римлян. — Вот скажи мне, Марк Антоний, — точёный, хоть и призрак, словно статуя из лучшего мрамора, мужчина неопределённых лет, с холодным взглядом голубых глаз, лениво вопрошал. — Для чего тебе нужен был этот фарс? Зачем ты хотел, чтобы этот мужчина остался жить? — Он мой потомок. — Марк Антоний, напомни мне и себе тоже, сколько твоих потомков отправилось на тот свет, умерев не своей смертью? Среди них, смею напомнить, были императоры великого Рима и потомки моей сестры Октавии, и что-то тебя это мало волновало. — Он похож на тебя, — парировал Марк Антоний, развалясь на мягком ложе посреди беседки (да-да, Данте был не так уж и не прав, сочиняя «Божественную комедию»). — Хочу, чтобы он помучился подольше. Насчёт того, что похож, Марк Антоний не солгал. Его потомок одной из дочерей от Октавии Младшей был почти одно лицо с Октавианом, но у него никогда не было и не будет такого царственного разворота головы, змеиного прищура глаз, кажущейся холодности статуи и тех страстей, что бушуют внутри первого императора Рима. — Ты уверен в том, что он будет мучиться? — усмехнулся Гай Юлий Цезарь Октавиан Август. — Посмотри на его врага. Он же хвостом перед ним метёт. Марк Антоний лениво посмотрел на то, как медленно раздевался Роджер де Мортимер, пожирая глазами лежащего на постели измученного, но всё равно красивого мужчину, схожего чертами лица с надменным и наглым Октавием Фурином, который по какому-то счастливому стечению обстоятельств стал приёмным сыном божественного Цезаря и первым императором Рима. Марк Антоний отбросил кубок с вином, подошёл к этому выскочке и уткнулся ему в плечо. — Мы бесплотные души, не забывай Марк Антоний. — Тем более — что нам терять? — промурлыкал Антоний. Холодная порочная улыбка осветила лицо Октавиана.