Грогу

      Дин петлял знакомыми кривыми улочками Неварро, попутно стараясь удержать мысли на прямой дороге суюминутных понятных потребностей и не дать им скатиться на опасную тропу сомнений. Задание выполнено — это хорошо. Большой плюс к репутации в Гильдии — тоже хорошо. Бескар снова в племени — очень хорошо. Можно попросить оружейника выковать целый новый доспех — потрясающе. Только никакой радости по поводу всех этих пунктов Дин не испытывал. Конечно, ремесло охотника за головами вообще было не из таких, которые приносили много радости, но обыкновенно после завершения очередной миссии и получения оплаты мандалорец ощущал что-то вроде удовлетворения. Сейчас он был на взводе. Словно за ним была погоня. За всяким углом, за каждым поротом Дину мерещились глаза, которые его высматривают, подстерегают, ищут. Кантон бескара оттягивал руку. Это из-за денег? Любому, наверное, было бы некомфортно идти по кишащему проходимцами рынку с такой огромной суммой, но Дин Джарин не был лёгкой мишенью, город был знаком ему, как пять пальцев, никто не мог знать о том, что он получил оплату, и всё же, всё же... Ему было до ужаса неспокойно.       Он не хотел думать. Он давно это положил — жить, не думая. Так ему было легче. Всё равно мысли не помогали исправить ситуацию, лишь бередили сердечные раны. Он хотел вернуться в убежище, а потом…       Но и здесь нельзя было укрыться от взглядов. Дин видел, что к нему прикованы все глаза, видел глаза даже сквозь непроницаемые забрала мандалорских шлемов.       Зачем они смотрят. Зачем Паз завёл этот разговор про постыдность работы на Империю. Будто Дин сам не знает. Но деньги есть деньги. Молчаливый наёмник по кличке «Мандо» брался за любое дело — лишь бы платили. Не важно, кто, не важно, как и от кого он получил эту сумму — важно, что «бескар снова в племени».       Двадцать один слиток чистого бескара. С чего такая щедрость? За сложность? Или за молчание? Сделай и забудь — таков кодекс Гильдии. Не думай о «случае», мандалорец, лучше подумай о своей репутации и том, как прекрасно сядет на твою фигуру всё это богатство.       И это важно для тебя, Дин Джарин?       Он смотрел, как оружейница ударяет молотом по раскалённому металлу, и не мог выбросить из головы огромные, как плошки, насмерть перепуганные глазёнки, смотрящие ему прямо в душу. Тихонький, беспомощный вскрик создания в момент, когда имперский доктор забирал его из комнаты вместе с колыбелькой. Малыш, очевидно, не мог поверить в происходящее. Он считал, что Мандо — хороший, что он прилетел на Арвалу-7 его спасти, что он его защищает…       Проклятье.       Доверчивой крохе в голову не пришло, что воин забрал его со страшной базы наёмников-никто только для того, чтобы передать в руки своего нанимателя. Откуда эта инстинктивная приязнь к совершенно незнакомому человеку? У Дина, что, вид дружелюбного благодетеля? Да любому при одном взгляде на закованного в броню, лязгающего оружием мандалорца становится ясно, что это — охотник за головами, который зарабатывает на жизнь тем, что берёт такие заказы: найти, доставить, убить цель — если потребуется. Да, ясно любому. Только не этому несмышлёнышу, видимо.       Он спас его от грязерога, истратив все свои силы. Не каждый так вступится за родную мать. Если бы не малыш, хвалёный Путь мандалорца закончился бы прямо там — в грязной яме на Арвале — под тушей разъярённого зверя.       Проклятье.       Когда Дин вошёл в кантину красивый, все глаза снова устремились на него. Вернее, на его новые доспехи. Алчные, завистливые, злобные взгляды. Только Гриф Карга во всём собрании источал патоку. Конечно, ведь он тоже сумел нагреть руки на этом деле. Дину стало ещё неприятнее. Улететь, забыться, не думать об этом. Скорее, скорее.       - Дай мне следующее задание.       Бескар не защищал от мыслей. Они догоняли, окружали Дина, как стая гончих. Кидались и норовили укусить побольней. Зачем имперцам странный малыш. Что они сделают? Что они с ним сделают?       Дин не знал, что это за существо. Он не запихнул его в карбонит — рука не поднялась. Он позволял ему шастать по своему кораблю всю дорогу до места назначения, чего прежде никогда с ним не случалось. Создание было таким маленьким и хрупким. Оно не разговаривало, но когда Дин его отдал, на миленьком личике было написано языком, понятном любому мыслящему существу Галактики: «Не бросай меня».       Дин сделал вид, что это его нисколько не тронуло — это ведь было легко, когда всё время прячешь лицо под маской. Он всегда так дистанцировался от своих мишеней - поэтому до сих пор оставался жив. Начинаешь вникать - начинаешь сочувствовать, это совершенно лишнее в его профессии.       Но теперь, сидя в полной тишине на борту своего корабля, держа в руках круглый набалдашник с ручки поворотного рычага, которым создание любило играть, как трёхлетний ребёнок — своей любимой игрушкой, Дин прислушивался к оглушительным воплям своей совести, и чувствовал себя так, словно это его поймали и загнали в угол.       Он может улететь с планеты, но не от самого себя.       Крошка играл, как ребёнок, потому что он и был ребёнком. Пусть другой, неизвестной, Дину расы. К чему жонглировать понятиями — может, существу и в самом деле было пятьдесят лет, может, оно и было продуктом генной инженерии — какая разница.       Истина была в том, что Дин только что продал ребёнка. Бросил, предал, оставил его на совести тех людей, которые заказали его, а стало быть, вряд ли у них вообще водилась совесть. Мандо привык ничего не спрашивать - его ценили за эффективность, а не за любознательность, но теперь он просто не мог отделаться от мысли, что с ним по-королевски расплатились за страдания и смерть маленького существа. И он принял плату.       «А теперь ты намереваешься сделать вид, будто ничего не случилось. Да, Дин Джарин?»       Нет.       «Его разберут на органы, а ты полетишь в закат».       Нет. Нет.       Дин защёлкал тумблерами приборной панели корабля.       ...когда крошка вновь открыл глаза у него на руках, твёрдое сердце воина словно сжала большая и мягкая лапа.       ..........................................................................................................................       Он ни разу не пожалел об этом решении. Вернуться, забрать дитя. Он благословлял судьбу за то, что успел отнять малыша у нанимателя, отбить, вместе со своим кланом — хоть после этого ему и пришлось нажить себе гору проблем: лишиться работы, репутации, а потом — и того самого клана. Дитя было в этом не виновато, оно само было первой жертвой.       Дин не заметил, как привязался к нему настолько, что уже не мыслил жизни без этого маленького ангела, который неотлучно находился с ним, распространяя вокруг себя счастье. Его тельце ничего не весило в руках, глаза отражали звёзды, ушки насквозь просвечивало солнце. Он любил мандалорца, тянулся к нему всей своей детской душой, ходил за ним хвостиком. Никогда в жизни Дину Джарину не приходилось так любить и быть таким любимым.       ...В спальном отсеке «Лезвия» темно, как в гнезде горчичника. Дин снова не может заснуть, прислушивается к возне наверху, зовёт:       - Грогу, Грогу.       Крошка немедленно опрокидывается из своего гамачка ему на живот — словно только и ждал оклика — шлёпается вниз легко, будто птичка. Ползёт выше, кладёт голову на грудь — незащищённую кирасой, одетую лишь в ткань, сопит, мурлычет от удовольствия, стискивает трёхпалой ручонкой указательный палец Дина. Воин замирает. Пожурить, вернуть назад, воспротивиться нежному касанию нет никакой силы. Дин слушает, как он дышит, чувствует, как стучит его маленькое сердечко об его ребра, и большая мягкая лапа выпускает когти ему прямо в сердце. Отдать его. Отдать снова. Как.       Он должен.       Он не сможет.