I'll leave you choking on every word you left unspoken

      Он его не знал. Только многочисленно уверял себя, что ему знакомы каждый тяжелый вдох, каждый смеющийся чертёнок в густой, темной пучине расширенных зрачков. Самонадеянно доказывал, скорее себе, что у Оливера всё в порядке. Он обязательно в скором времени справится с зависимостью. У него все получится, ведь есть, ради чего. Группа, фанаты, Джордан… Джордан.       Какие стены лжи ты выстроил вокруг себя, только посмотри! Сквозь розовые очки не видно множественных чернеющих синяков подле вен, как и темных кругов под глазами. Сквозь розовые очки не заметить бордовых кровоподтеков на запястьях, а в таком случае их и нет вовсе. Глупая, глупая Рыбка.       Джордан верил всему, каждому слову, любой фразе, случайно оброненной в пьяном угаре. Думал, Оливер позовет, если станет хуже, а Фиш в свою очередь будет готов бежать по первому сигналу.       Оливер лгал. Лгал, предпочитая спокойной компании такого заботливого Фиша шумные попойки в местных притонах. Беспорядочные половые связи, никому не известное число коктейлей, тяжелые наркотики, - то, о чем Джордан не должен был узнать. Беспамятство – на утро, на вечер – все заново. Жизнь Оливера была похожа на канат, что всё прочнее стягивался в тугой узел.       Он его задушил.       Оливер не пришел на репетицию перед грандиозным туром.       Оливер не оставил очередное глупое сообщение о том, что устал, не выспался, не готов петь.       Оливер не ответил ни на один звонок от Ли, Мэттов и даже Джордана.       К слову, тот вновь соврал себе, когда переступил порог дома Сайкса. «Оливер спит», - сказал он себе. И Оливер действительно спал. Спал в окружении шприцов, потемневших пятен крови, устилающих и без того грязную футболку и кафельную плитку в душевой, и каких-то странных таблеток, которых, Фиш был уверен, вам не продадут в аптеке. Оливер спал, но за все это время не сделал ни одного вздоха.       Ложь. Только ложь спасала Джордана последние годы. Ложь заставляла верить, будто все в порядке, заставляла дышать, спасала от неминуемого сумасшествия как следствия того, в чем он никогда себе не признавался. Верил в очередное помешательство, но никогда, никогда до сего момента не смел допустить иную мысль.       Но от чего тогда ты, Джордан, удивленно глядишь на десятки отражений твоих собственных очертаний в зеркале, по которому змеями расползлись полосы, делящие несчастное стекло на множество мелких частей? Ты видишь себя, себя настоящего. Впервые за долгие месяцы. Видишь чернеющие синяки под глазами, слёзы, беззвучно стекающие вниз по резким очертаниям скул. Видишь следствие самой тяжелой любви в своей жизни. И как помогла бы сейчас хоть какая-нибудь, самая ничтожная, неуместная эмоция. Ничего. Пустота внутри. Звенящая тишина снаружи.

***

      - Ты знал? Скажи, знал ли ты обо всем?

***

      - Противно находиться рядом со мной, да?..

***

      - Скажи хоть что-нибудь! Гребаный Сайкс, скажи!

***

      Смотреть, как в землю уходит гроб того, с кем единственно можно было чувствовать себя живым, тяжело. И Джорданом овладевает желание прямо в момент погребения кинуться на колени, наплевав на недоумение ребят из группы, родственников Сайкса, едва ли не впервые собравшихся вместе ввиду таких горьких обстоятельств. Упасть, кричать до противного покалывания в глотке, излить все, что на душе и на сердце, и без того скорбящим людям. Но Джордан молчит, устремив пустой взгляд в сторону ошметков сырой земли подле двухметровой ямы, из которых время от времени какой-нибудь мерзкий червь высовывал свою желтую голову, дабы узнать, когда же его вновь погрузят в темные недра.       Кажется, никто не замечает, как из поля зрения пропадает мертвенно-бледный силуэт Фиша.       Он проводит ночь там, где никто не стал бы его искать.       Лежать даже на краю огромной кровати Сайкса Джордан считал непозволительным, но вот на потрепанном диванчике в гостиной ему доводилось ночевать не впервой. Как-то раз он уснул тут, так и не дождавшись возвращения солиста с внезапной ночной «прогулки». А год назад попросился переночевать (заикаясь, так и не смог объяснить причину позднего визита) и стал свидетелем восторженных стонов очередной партнерши Оливера, исходивших из его спальни. Вероятно, тогда Джордан сказал себе, что никогда не любил Сайкса, да и не мог, конечно. Это ведь так неправильно.       Так же неправильно, как и брать его футболку, с которой так и не удалось вывести напрочь въевшиеся в ткань темные пятна крови. Так же, как случайно услышать в плеере «Don`t Go» и не успеть совладать с эмоциями.       В фильмах такие моменты часто показывают под драматичную музыку. Из глаз главного героя струятся фальшивые слёзы, впитывая в себя частичку грима, под рукоплескания чувственного зрителя. На деле же никто, даже ты сам, вовсе не радуется тому, что слёзы предательски открыли твое настоящее обличие. Как и не становится легче от удушающего чувства пустоты где-то в грудной клетке.       Нет, здесь и в данный момент правильно все. Вернее, никто не сможет сказать обратное.       Никто не видит, а значит, не выскажет свое никчемное мнение, мол, плакать навзрыд, до боли вцепившись зубами в собственное запястье, некрасиво.       Якобы сорвать голос, крича в пустоту, глупо.       Будто гематомы по всему телу, нанесенные себе, - дурной признак.       Да, все абсолютно правильно.

***

      Посетить кладбище по прошествии суток выглядит не такой уж плохой идеей.       Посетить кладбище под покровом сумерек с лопатой выглядит не такой уж плохой идеей.       Ему нужно еще очень о многом сказать.