Однажды летом

Жаркий летний день. В воздухе стояла пыль; сильный, порывистый ветер швырял под ноги мусор, сухие листья и обломанные ветки. На высоком ясном небе не было ни единого облака, способного закрыть немилосердно палящее солнце. Жмурясь от слепящего солнечного света, щуплый велосипедист, нелепо высоко вскидывая тощие колени при каждом повороте педалей, съехал с проселочной дороги в овраг. Тяжелые кроны деревьев, шелестя листвой, гнулись от дуновений ветра; под колёсами велосипеда заскрипели, трескаясь, иссохшиеся ветки. Оголённую кожу рук тут же облепили слепни. По земле стелился туман, над головой мелькали тонкие верхушки сосен. Серый песок клубился у ног и столпами пыли поднимался в воздух. Велосипедист, который был одиннадцатилетним Женей Грищенко, прислушался. Со стороны реки доносился тихий, свистящий писк. В зарослях выжженной травы что-то блеснуло. Подойдя поближе, он присел на корточки и пригляделся. В большом пакете с надписью «СIЛЬПО», запотевшем изнутри, что-то шевелилось. Писк стал громче; к одной из стенок пакета приблизился маленький, влажный розовый носик. Надорвав ногтем тонкий полиэтилен, он увидел несколько крысят: маленьких, слепых, голых. Их хвосты срослись в единый, уродливый узел. — Эй! — донёсся до него звенящий от едва сдерживаемой ярости, грубый голос. — Тебе кто, блядь, разрешил тут шо-то трогать? Чувство тревоги теперь охватило его целиком. Острая боль пронзила горло и грудь, словно он проглотил крупный кусок льда. Не оборачиваясь и бросив велосипед, Женя побежал вниз, к реке, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви и исцарапавший ноги в кровь валежник. Его силы таяли, во рту появился неприятный, солоноватый привкус. Но прежде чем он успел подумать, что скрылся от погони, сильный удар в спину сбил его с ног. Он кубарем полетел в траву. Отплевываясь от песка, скрипящего и похрустывающего на зубах, он попытался закрыть лицо руками, прежде чем град ударов обрушился на его тело. Подошвы чьих-то неумолимых ботинок раз за разом впечатывались в его ребра, живот и лицо, заставляя задыхаться от мучительной боли, пока он визгливо не разревелся, сжавшись в комок. Удары прекратились. Хрипя и всхлипывая, он пытался хватать ртом воздух, приподнимаясь на дрожащих руках. В глазах мелькали яркие вспышки, пересохшее горло горело, с кончика носа на песок шлёпались бурые капли. Слезы скатывались по щекам на шею и подбородок, неприятно холодя кожу. В ушах зазвенело. — Да хватит с него… — в интонации второго голоса угадывалось нечто среднее между брезгливостью и любопытством. — Я решаю, когда хватит, — возразил первый, тот, что более грубый. — Куда собрался, тварь ёбаная? Сдавленно рыдая и прижимая ладони к лицу, Женя, весь в пыли и песке, скулил что-то неразборчивое, где с трудом можно было расслышать многократные просьбы отпустить и не бить больше. — На колени, на колени, блядь, вставай передо мной, извиняйся! — грозно понизив голос, процедил сквозь зубы первый мучитель. — Ну? — Игорь, остынь… — Ты нахуя мое имя называешь? — неожиданно вспылил тот. — А ты, блядь, понимаешь, что ли, плохо? Я кому сказал? На колени встал, живо, блядь! Сквозь пелену слёз Женя не смог различить их лиц. Хлюпая разбитым носом и дрожа, он, приподнявшись, оперся на колени, поджав к груди мелко трясущиеся руки, и сдавленно прохрипел: — Простите меня, пожалуйста. — Ладно, — смилостивился мучитель. — Я сегодня добрый. Пиздуй давай отсюда. На подгибающихся ногах, пошатываясь и сгибаясь пополам от боли в печени, мальчик поковылял по кочкам и болотистой грязи оврага, ближе к просвету между деревьями. — Ты это, учти, — предостерегающе крикнул Игорь ему вслед. — Если мамке настучишь, то в следующий раз так просто не отделаешься. — Ага, — второй фыркнул, — нажалуется он. Кто его слушать будет? Его мамаша, алкашка вонючая, по всей области мотается, нигде долго не задерживается, бухает, не просыхая. Я эту семейку знаю, они у отца по делу проходили. — Так это меняет дело, — голос Игоря доверительно понизился. — А ну постой-ка! Восьмиклассники Виктор Сайко и Игорь Гнатюк понимающе переглянулись. — Пусти, пусти! — Женя взвыл, точно его резали живьем. — Что тебе ещё от меня надо? — Узнаешь, — пообещал Игорь, ткнув его кулаком под ребро. Женя жалобно взвизгнул и закашлялся, пока его волокли за воротник футболки в сторону насыпи, за которой находился замусоренный дикий пляж и каменистое побережье Днепра. Мальчику стало невыносимо страшно. От его лица отлила кровь, на лбу выступили капли пота. Он ощутил звенящий, усиливающийся гул в голове, его словно макнули в кипяток. — Раздевайся, — впав в состояние какого-то странного отупения, Женя, молча давясь слезами, стянул футболку через голову и потянулся к молнии на шортах. — И зачем он нам? — скучающе спросил Виктор. — Ты что делать-то собираешься? — Погодь, — отмахнулся от него Игорь и добавил, обращаясь уже к Жене: — Все снимай, и трусы тоже. — Вы мрази, — едва шевельнув губами, проскулил тот. — Это почему это? — снова подал голос Виктор. — Мы сидели, никого не трогали, и тут приходишь ты, лазишь, где не надо, вещи чужие портишь. Вот кто так делает, а? Тебя мама, когда с трассы приходит, не учила, что чужое брать нельзя? — У него ещё и мать — шлюха? — Игорь поднял бровь. — Это неправда! Неправда! Ты врешь! — Женя бросился к Виктору и попытался ударить его в грудь, но тут же был откинут в сторону пинком, который нанёс ему подоспевший Игорь. — Да тихо ты, убьешь ещё... — Виктор махнул рукой. — Хуй с ним уже, пошли отсюда. — Э, нет, — Игорь помотал головой. — Знаешь, как твоя мамка зарабатывает, ничтожество? Знаешь? Приходилось когда-нибудь наблюдать? Женя молчал. Всё его тело было покрыто жуткими, наливающимися синевой ушибами и ссадинами. Прядь волос, покрытая мокрым песком, пропитавшись кровью, прилипла к щеке. Игорь, спустив до бёдер штаны, подошел к нему и попытался, потянув его вверх за волосы, снова поставить его на колени. — Ну? Давай, видел, как мама работает? Знаешь, что делать? — вцепившись в его волосы, он силой привлек его голову к своему паху. — Ну давай? Это самый хуевый, наверное, день в твоей жизни, да? Или тебе не привыкать? Раздалось жалобное мычание и сдавленные, срывающиеся хрипы. Женя задергался, как бешеный, молотя его руками по коленям. Мальчик кашлял, давился слюнями и мотал головой. Виктор с отвращением и каким-то странным интересом наблюдал за происходящим. — Челюсть ему держи, — пробормотал он, как-то примирившись с ситуацией, — укусит ещё. Горло Жени задвигалось, он умудрялся как-то тихо, протяжно скулить. Кровавые сопли и ниточки слюней, смешиваясь со слезами, слетали с подбородка, ошмётками падая в песок. Когда Игорь оттолкнул его от себя, пнув ботинком в грудь, тот безвольно, мешком рухнул на землю, захлебываясь кашлем. — Глотай, глотай! — яростно потребовал Игорь. Заходясь визгливым, квакающим плачем, Женя отполз в сторону, то опираясь на подламывающиеся руки, то прижимая их к лицу в попытках стереть с щёк, губ и подбородка вязкую жидкость, похожую на разведенную шпаклёвку или какой-то непонятный кисель, его долго и мучительно тошнило. Виктор запрокинул голову и внимательно посмотрел вверх. Ясное небо казалось бесконечным, величественным и несоизмеримо высоким. Обрывки облаков медленно и торжественно проплывали над золотисто-багряными верхушками деревьев, скрываясь вдали, принимая различные формы и розовея ближе к горизонту. — Витька! Вить! Иди сюда давай! — Ты еще меня хочешь вмешать в это? — Та подержи его. Женя, глухо подвывая, попытался увернуться, но Виктор успел намертво придавить его ладони к земле подошвами кроссовок. Игорь, отойдя от берега на незначительное расстояние, принялся рыться в завалах мусора и поломанных веток. Наглая жирная чайка кружила над ним, норовя сесть на плечо, и совершенно сбивала с мысли. Он зачерпнул ладонью пригоршню камней и швырнул в нее. Звук, который издала птица, напомнил ему истошный женский крик, полный отчаяния и боли. Здорово разозлившись, он швырял в нее камешки снова и снова, пока она совсем не скрылась из виду. — И долго мне так стоять? — Сейчас, погоди… — Да хули тебе надо-то от него ещё? — развеселился Виктор. — Подожди ты. Игорь вернулся, держа в руках продолговатую стеклянную бутылку с полустертой надписью на наклейке. — Ты его крепко держишь? — Ну, так. Стараюсь. Придавив коленом ногу мальчика к земле, Игорь принялся заталкивать бутылку в анальное отверстие Жени, имитируя возвратно-поступательные движения, характерные для фрикций. Тот вновь разразился рыданиями и переливчатым, режущим слух визгом, отчаянно извиваясь всем телом. — Тихо, тихо, блядь! — испуганно прошипел Виктор, утерев выступивший от волнения на висках пот, присел на корточки и обеими руками зажал ребёнку рот, впечатывая того лицом в песок. — Прибежит еще кто-нибудь… — Я, я, я всё расскажу! — просипел, подвывая и слюнявя его пальцы, Женя. — Я вас знаю, знаю, вы в 8 В учитесь, я рас… рас… Его голос сорвался, снова переходя в истошный вопль, он исступленно задергался, собирая кожей ладоней, локтей и подбородка размокшие окурки и грязь. — Либо ты заткнешься, либо я тебя убью, — угрожающе просипел Игорь. — Убью, понял? Жене снова стало невыносимо, до боли в желудке страшно. Он мелко дрожал, изрыгая носом потоки соплей, заходясь в крике. Его снова стало рвать, на этот раз желчью. — Ну вот, я начинаю уставать. Я вот что думаю, парень, — со смешком сказал Виктор. — Лучше бы ты не шлялся, где попало, а дома сидел. Тогда ничего бы не случилось. Как думаешь? И тебе было бы хорошо, и нам. — Так и думаю. Кобзаря бы читал... — согласился с ним Игорь, запихивая бутылку всё глубже, — его ладони давно были липкими от крови. — Хотя какой нахуй Кобзарь. У него мать — шлюха. Слышишь меня, пацан? Я бы на твоём месте лучше сам убил себя, чем так жить. Потому что у меня есть честь. В отличие от. Ну да ладно… Обезумевший от боли, Женя не сразу успел понять, что с ним происходит. Едва только он осознал, что оказался в воздухе, по ушам ударило, в ноздри, уши и рот залилась ледяная вода. Беспомощно барахтаясь, мутя воду, поднимая со дна подгнившие водоросли и проваливаясь в мягкий ил, Женя почувствовал, как конечности немеют от саднящей боли во всём теле, особенно в растерзанном заднем проходе. Вокруг была сплошная зелёная муть и ничего больше. Сквозь толщу воды, превращаясь в бледные пятна, пробивались солнечные лучи. В груди закололо. Из носа и рта вылетали последние пузырьки воздуха. Вода казалась невероятно тяжелой, грудь болела, нестерпимо жгло горло, и перед глазами мелькали разноцветные круги. Он увидел, как по воде поплыли алые пятна. Зеленовато-серая муть сменилась чернотой. В ушах гудело, сквозь темноту пробивались искрящиеся огоньки. Светлые точки заплясали перед глазами, превращаясь в огромный гудящий огненный шар. Он, хрипя, вынырнул из воды, жадно хватая ртом воздух, после чего с потрясением осознал, что находился на мели, где уровень воды едва доходил ему до пояса. Уши больно резанул удаляющийся гортанный смех старшеклассников и издевательская прощальная фраза Игоря: «Э-эй! Прими там ва-анну-у-у!» Буйство зелени, которое так радовало приезжих в первое время, когда еще находишься по ту сторону мутного стекла электрички, автобуса и автомобиля, являлось всего лишь последствием многолетнего запустения и неухоженности. Крыша некогда красивого и аккуратного здания вокзала просела, стёкла и дверь отсутствовали, штукатурка кусками сыпалась на пол. Приглядевшись, можно было заметить, что и дома близ вокзала были в том же состоянии, и так же давно заброшены. Игорь не спеша прошел мимо их обшарпанных стен и пустых глазниц выбитых окон. Виктор последовал за ним. — Мне ссыкотно как-то, — Виктор раздраженно повёл плечами. — Ты переборщил. Он если расскажет… — Да не думай даже, забей хуй, — Игорь махнул рукой. — Пошли ко мне лучше. Мы как раз вчера фильм не досмотрели, где доктор Менгеле ставил опыты, где голодом морил детишек…