***
- В общем, Макс, забота об этом забавном сновидце вновь ложится на твои плечи! Кусочки разных миров, так любезно им прилепленные к Ехо, конечно, красиво смотрятся. И горожанам в радость, хоть так увидят их: не все из нас избраны Хумгатом. Но всё же… - и Джуффин, довольный завершением низложения сих обязанностей на своего работника, который на самом деле здесь уже давно не работает, с вдохновением налетает на какой-то пирог по новому рецепту мадам Жижинды. Макс не может не оказать ему в этом важном деле посильную поддержку и поступает так же, так что в конце они яростно сражаются взглядами за последний кусок, который, конечно же, улетает в рот сэру Почтеннейшему Начальнику, который, конечно же, тут же состроил мину, мол, не причём я тут, ничего не знаю. Он прыгает в ночь из окна, ходит по Ехо, мысленно разговаривая, наверное, с камнями мощёной мостовой, которые, конечно же, никакие не хребелы, но тем не менее слушают внимательно, с честью относясь к оказанному им доверию. Останавливается на Гребне Ехо и, вглядываясь в речную даль, вспоминает… Что он всегда помогал смертным. Исполнял их желания. За тем его, в сущности, и придумывают раз за разом. Была, конечно, ещё одна его древняя и “благородная” роль, но... Жаркое солнце стоит в зените. Вокруг носятся с криками люди в пёстрых нарядах, а по краям улицы в таких же режущих глаз одеждах рвут глотку торговцы. Всё это должно раздражать, но он лишь скупо подмечает происходящее между делом, ведь пока на нём незримый ошейник, он почти начисто лишён каких-либо эмоций. Пока на нём ошейник, его единственное стремление - быть телохранителем Той, что дала ему жизнь. Он тенью ступает за невысокой, но очень шустро перебирающей ножками Госпожой, которая всё говорит и говорит, вовсю наслаждаясь переливами своего голоса и тем, кем она кажется сейчас. Она похожа на Джуффина, так же наслаждающегося искусно вылепленной личностью со стороны. Но в следующий момент его имя вызывает лишь секундное недоумение - кто это? - а потом мысли вновь стираются, и очередное воспоминание дальше несётся бурной речкой, продолжая точить его камень изнутри. - В общем, мы с ним поспорили, чей Дом сильнее. Ты помнишь его?.. Ну, знаешь, такой лысый, глава Дома Чёрного Паука. И он вызвал меня на дуэль, представляешь! - она как-то хитро оборачивается и несколько секунд идёт спиной вперёд, с любопытством рассматривая его ничего не выражающее лицо, а затем вновь изворачивается и идёт прямо, лишь хищно улыбнувшись, что, вообще-то, совершенно не сочетается с такой милой внешностью. - В общем, завтра в полдень в Зале Смертных Поединков ты сражаешься за меня, хорошо? - Конечно, миледи. Он заходит по пути в первую попавшуюся лавку, недолго рассматривает товар и покупает, кажется, самый обыкновенный стеклянный шарик, во тьме становящийся белым, а на свету, словно вобрав в себя мрак всех мыслимых и немыслимых человеческих грехов, пугает безграничной темнотой. И ему кажется, что он смотрит в бездну. А край сознания, который в последнее время всё разрастается и разрастается, но не перестаёт быть краем, с усмешкой диктует ему, что он сам и есть Бездна.***
Он обедает с Мелифаро. Тот беззаботно щебечет о чём-то, а Макс просто слушает его голос. Девятый том говорит то ли о Кенлех, то ли вечной проблеме с кельди, то ли об одежде, то ли об успокоившейся преступности - скорее всего, обо всём сразу. А он смотрит на Мелифаро и мимо него. В окне маленькую девочку высоко-высоко в воздух подбрасывает её отец, явно колдуя, чтобы помочь ей неспешно парить в трёх метрах над землёй. Ребёнок летит и, расставив руки, хохочет. Он смотрит на Мелифаро и мимо него. Он вспоминает, как это - летать. Рост становится в разы больше. Сейчас он высотой, наверное, с трёхэтажный дом. Руки исчезают, но появляются крылья. Большие зелёные крылья. Даже не большие, а огромные! Мышцы мощного тела перекатываются под чешуёй, когда он изгибает непривычно длинную шею. Когтистые и сильные лапы. Длинный игольчатый хвост, который елозит по земле влево-вправо. Глаза видят не больше и не меньше. Они видят просто иначе. Эту разницу между зрением сложно объяснить даже ему, даже сейчас. В этот раз он дракон. А перед ним, удивлённо и даже испуганно смотря на него, стоит человеческий мальчишка лет пятнадцати. На поляне, что находится в густом непередаваемо пахнущем лесу, они одни. Очевидно, это и есть его очередной Создатель. Кажется, ему в первый раз оставили память о том, кто он на самом деле. - Ты… Ты тот, кого я загадал вчера на звезде? Ты - моя семья? Мальчишка смотрит в его непроницаемо чёрные глаза своими серыми с надеждой и отчаянием. Стало быть, сирота. Что ж, случались с ним Желания и позабавней. Он насилу запирает свои воспоминания, которые словно режут его изнутри, в подвал собственной памяти. Не насовсем, помнить теперь будет только в общих чертах. Именно так, чтобы не мешало. Заново смотрит на мальчишку и принимает его одиночество как своё, делит пополам и, наверное, уже любит этого человеческого детёныша всем сердцем, которое у драконов несоразмерно больше людского. Вместо ответа он пригибает шею к самой земле. Мальчишка быстро всё понимает и проворно забирается наверх, садится совсем рядом с самой уязвимой точкой - между лопаток - но не может найти, за что ему держаться. Магия - и он самолично надевает на себя поводья, свободным ошейником обернувшиеся вокруг шеи. И конец этих поводьев вручает в руки смертному. И, не говоря ничего, взлетает в голубое ясное небо, как будто всегда знал, как это - летать. Но каждый взлёт всегда как будто первый. Пьянит, драконья кровь с силой бьёт в жилах, он задыхается бесконечным воздухом - но летит. И, кажется, гортанно кричит или рычит фразы на древнем языке другого мира. И всё равно летит. Куда угодно, лишь бы вдвоём. И посылает мальчишке, к которому готов относиться, как к младшему брату, мысль: “Найдём себе замок?” Он надолго выпал из реальности. Обычно воспоминания короткими вспышками вырезаются под глазами. Сейчас кажется, что прошло куда больше, чем секунда или минута. Мелифаро молчит, затем, заметив, что друг наконец-то моргнул, обеспокоенно спрашивает: - Чудовище, ты как? - Арргрра фаррас, - задумчиво изрекает он, не обратив внимания на то, что свой ответ он прорычал так, как люди рычать явно неспособны. - Чего?.. - ещё беспокойнее спрашивает живое веселье, ни капли на него сейчас не похожее. - Я же сказал, что я в порядке, - непонимающе буркает Макс, заканчивает с едой и скомканно прощается. Мелифаро лишь молчит. В мыслях у него до сих пор белые глаза без зрачков, которые смотрели на него и мимо него.***
Следующей ночью, которой он почему-то вновь лежит в постели, до него вдруг долетает смутное продолжение одного из последних воспоминаний. - О чём ты думал? Нет, честно, о чём ты думал? Я не сомневаюсь в твоей силе. Ты самое могущественное существо, с которым я знаком. Но выйти против тройки сильнейших Дома Паука в одиночку, даже не попросив… - следующее слово он слышит, словно находясь под водой, - ...о замене! - причитал его друг, имя которого вертелось на языке и ощущалось, как нечто приятное и лёгкое. Он спокойно сидел на табурете, раздетый по пояс, а человек рядом склонился с мазью и бинтами над его плечом, которое, наверное, не так давно пробил меч, а у него… почему-то… не получилось уклониться. И всё, что он мог делать, - это с глубокой благодарностью смотреть в его серые глаза и улыбаться, словно тайком от себя, от мира, а главное - от... Он проснулся и с удивлением обнаружил, что не проспал и часа и тем не менее чувствовал себя словно и не нуждающемся в отдыхе, а спавшему скорее по привычке. Имя из сна всё ещё щекочет кончик языка и почему-то срывается в мысленное “Шурф”, которое спешит шёпотом унестись в ночную свежесть к хозяину. Безмолвная речь не может передавать эмоции и интонации, но он уверен, что белоснежный сэр услышал именно шёпот. “Ты что-то хотел, Макс?” - тут же отвечают ему. Собственное имя возвращает его к реальности, вновь опускает на землю, отрезвляет, проясняет взор и мысли. “Наверное, всё же нет… Ты свободен?” “Я сейчас на крыше Мохнатого Дома.” Макс удивляется, что не распознал ощущение его близости раньше. Наверное, эти его-не-его воспоминания душевно выматывают сильнее, чем сам себе он признавался. Тёмным путём ступает на крышу, оказывается совсем рядом и тут же плюхается на задницу рядом с другом. - А почему именно на крыше Мохнатого Дома? - с любопытством спрашивает Макс и думает, что бы достать из Щели между Мирами. Останавливается на зелёном чае для Шурфа и на - совершенно внезапно - какао для себя. - Я иногда прихожу сюда отдохнуть от себя и от дел. Кажется, что твоя аура, исходящая от дома, помогает расслабиться, что есть, если подумать, весьма любопытный феномен… - Шурф принимает большую белую чашку с чаем, с любопытством косится на японский иероглиф и начинает неспешно пить. Макс успевает перехватить его взгляд и замечает в серых глазах не только благодарность, но и нотки усталости. Делает глоток сладкого какао, держит его на языке, пробует: кажется, он не пил его достаточно давно. Или вовсе никогда? Оба варианта, в любом случае, справедливы. - Что, совсем тебя достали, дружище? Ты же вроде теперь и при лисе, и отсыпаться ходишь в “Кофейную гущу”... - и осекается. Этого человека Макс знал лучше, чем вообще можно знать кого-либо. Обмен Ульвиара и вместе пережитые приключения и трудности делали своё дело. Нотки усталости получилось разделить на аккорды еле заметной тоски под аккомпанемент слабой грусти. Шурф молчит и выжидает, понимая, что его прочитали. - Может, прогуляемся? - закидывает удочку Макс. Думать на ходу для него было всегда легче. К тому же, он не может вспомнить, когда же в последний раз гулял по Ехо вместе с Шурфом. Шурф уверенно кивает и встаёт каким-то чудным плавным и единым движением, что, была бы здесь Триша, наверняка заподозрила бы сэра Великого Магистра в родстве с кошками. Макс засмотрелся на развевающееся на ветру белоснежное лоохи с голубым кантом, столкнулся взглядом с нетерпеливыми серыми глазами, словно говорящими “ну же, пошли!”, и подорвался с места. Так же грациозно у него встать не получилось, но маленькую чашку с уже выпитым какао хоть не уронил. Чай в огромной кружке сэра Шурфа тоже уже выпит, хотя казалось бы, когда он мог успеть? Впрочем, этот парень всегда мог удивлять пустяками. Шли из башни они, не сговариваясь, пешком. Словно прогулка началась уже сейчас и включала в себя в том числе блуждание по Мохнатому Дому (Макс чуть не пропустил поворот на нужный коридор, но Шурф вовремя подхватил его под руку и вывел на улицу, ориентируясь в комнатах явно лучше их хозяина). Только очутившись снаружи, вдохнув ночной свежести и бросив мечтательный взгляд на блестящие холодные звёзды, он вспомнил о новом сновидце. - А ты уже видел творения нового сновидца? - с любопытством спросил ответственный за это дело, навострив носки сапог куда-то в сторону Площади Побед Гурига VII. - Если ты о кусочках других Миров, да. Очень интересное и вдохновляющее зрелище. Иногда сновидец показывает нам совершенно неведомые явления природы. Скажем, ты когда-нибудь видел, как с неба летит пух и неспешно укрывает всю землю? - Подожди, как ты сказал? Пух? С неба? Снег, что ли? - Макс заулыбался по совершенно понятной причине: показать своим друзьям снег было его давнишним желанием. Исполнилось оно, что ли? - Ты знаешь, о чём речь? В таком случае я бы попросил когда-нибудь показать это чудо мне подробнее. Видишь ли, я успел увидеть отрывок этого Мира только в последние несколько секунд - потом он исчез. Макс лишь широко улыбался и радостно кивал, предвкушая, как однажды заведёт его, допустим, на Тёмную сторону или сразу уж в Шамхум. И вот тогда..! Снова поднявшийся ветер отвлекает его от коварных планов. Явно разумный поток - а как же иначе! - непостижимым образом срывает с него одного тюрбан и уносит далеко в небо. Наверное, пора с ним попрощаться. Проводив свой головной убор удивлённым взглядом, он осознаёт, что проявления внешнего мира в последнее время его так не заботили. Дождь оставлял одежду сухой, солнце никогда не било в глаза, а тьма ночи уступчиво отползала, показывая верный путь. Даже кусочки Миров не заметил, хотя бесконечно гулял по городу! Так что удивлённый Макс садится на совершенно случайно оказавшуюся рядом лавочку и на полном серьёзе говорит разыгравшемуся не на шутку ветру: - Не дуй, пожалуйста, - ветер сразу же обиженно успокаивается. - И верни тюрбан, - головной убор на аккуратном потоке воздуха спускается вниз и падает в протянутые руки. - Спасибо, - раздаётся от него еле слышный шёпот. Шурф сидит рядом с Максом и молча наблюдает. Но в глазах давно зажжённые фонари, сияющие вместо обыкновенных. И губы расплываются в настоящей улыбке, которую Макс успевает заметить, прежде чем вспоминает… Что когда-то сам был ветром. Когда в Мире Стержня всё было иначе, Магия царила всюду. Это было долгие - и между с тем такие короткие - тысячелетия назад. Ему нравилось всюду бывать и подсматривать за этими народами, которые упивались жизнью, радуясь каждому её моменту. Магия была разлита в воздухе, Магия была самим воздухом. И он, разноцветный ветер, летал по Миру и подсматривал за ними, его жителями. Мир сам ему советовал, куда свернуть, поворачивал свои бока под ясное солнышко, чтобы Ветру было легче и удобнее смотреть. Он срывал с макушек детей какие-то забавные предметы, а они потом охали, хватались за голову, смеялись и бросались за ним вдогонку. С интересом следовал за учёными мужами, рядом с которыми царила совершенно непередаваемая атмосфера, которая тоже приходилась Ветру по вкусу. Он подсматривал в их записи, иногда случайно вырывая из пальцев, а потом, словно извиняясь, приносил обратно, вместе с тем утащив из-под открытого неба другого материка диковинную сладость... Шурф продолжает наблюдать за Максом, даже когда зрачки в его глазах исчезают. Но чувствительность, порождённая долгой предельной концентрацией, позволяет ощутить внезапно появившуюся рядом с его другом ауру свободы. Он дышит ею взахлёб, в кои-то веки не заботясь о ритме. Ему кажется, что он на Тёмной стороне. Когда-то он слышал от сэра Куты, что Макс пахнет Тёмной Стороной. Хотя в его изложении, конечно, звучало наоборот: “Тёмная Сторона пахнет Максом”. Но он никогда не надеялся ощутить подобное на собственной шкуре. Его половина всё ещё находилась во внешнем мире, а другой же частью он был уже там. Шурф оглянулся. Они остались на месте. И окружение то же: вот извилистая тропинка к дому сэра Цаццы Ваха, участника Кулинарного клуба. Мощёная камнями дорога обещала увести к Площади Побед Гурига Седьмого. Но между тем что-то незримо изменилось. Казалось, сам Мир танцевал и радовался вокруг них. Острый слух улавливал пение цветов, а от камней - неразборчивое бормотание. А между веток деревьев и кустарников улёгся ветер, грустно завывающий что-то на том же языке, что и все вокруг. Сидевший рядом с ним друг поднял взгляд глаз без зрачков. И коротко пропел что-то на том же языке, что и они, растягивая гласные звуки, из которых, казалось, только и состояла незнакомая речь. Ветер вновь поднялся, окрасился голубоватыми оттенками, будто пытался притвориться водой, подлетел к протянутым рукам, словно напрашиваясь на ласку. Подхватил тюрбан, помахал им перед белыми глазами и унёсся вскачь вверх. Хозяин не остался в долгу, хитро ухмыльнулся и отправился в погоню, став ветром всех мыслимых и немыслимых цветов, казалось, отражая в себе целый Мир. Шурф смотрел, как два потока играют в догонялки, постоянно отнимая друг у друга злополучный головной убор. И захотел почувствовать себя столь же свободным, хотя оковы тела сейчас ощущались так сильно, как никогда прежде. И он чувствовал, что желание это не осуществ… Они не могли сказать, когда перестали думать. Слившись в единый поток живой энергии, коим и был этот ветер, гонялись за родственником, который хоть и не пестрил всеми существующими цветами, но проворности у него было хоть отбавляй, как и у всякого уважающего себя ветра. Они не могли сказать, сколько так летали над Ехо, сменив в какой-то момент этот тюрбан на какие-то игрушки, в которых, по их мнению, не было никакого смысла, но эти вещички так интересно переливались цветами захватившего их ветра, а маленькие и медленные люди снизу так удивлённо хохотали… Пока половина из них разумно не решила, что повеселились достаточно, и, попрощавшись с новым другом-ветром, не приземлилась. Мир вновь стал прежним. Простоволосый Макс задумчиво смотрел на звёзды очами без зрачков, потом моргнул и в следующий момент уже весело глядел в его серые глаза цвета шторма своими ясно-голубыми, напоминающими небо какого-то далёкого Мира. - Тебе понравилось? - радостно спросило это чудо. - Макс, это было… - у него в кои-то веки не было слов. Поэтому Шурф просто подошёл и крепко обнял лучшего друга. - Спасибо, - шепнул куда-то в вечно лохматую копну волос, кажется, всё ещё пахнущих той будоражащей свободой, и ещё какое-то время не отпускал из объятий. - А теперь показывай мне свои кусочки Миров, я же их ещё не видел! - заявляет он, когда они наконец были готовы продолжить насыщенную прогулку. Отсутствие головного убора Макса, казалось, ничуть не беспокоило. - Погоди, - Шурф мгновенно выходит Тёмным путём в свои комнаты, прихватывает тюрбан и тут же возвращается обратно, а затем впихивает его другу в руки. - Я знаю пару мест, где они чаще всего появляются. Но взамен ты расскажешь, что за слова пел тогда. - Слова? - растерянно спрашивает он, на ходу стараясь повязать тюрбан. Наконец, у него это выходит, но они ещё какое-то время идут молча. - Я попросил у ветра прощения и пригласил поиграть. Но, видишь ли, это не слова. Если бы я говорил словами, значит, использовал бы какой-то язык. Но сам подумай: какой язык могут знать ветры, цветы да обычные камни? Какой язык может знать мир вокруг нас? - и ещё какое-то время они идут молча, Шурф думает, а Макс с любопытством осматривается вокруг, будто бы снова не был в Ехо долгое время, и вот, вернулся. - Иначе говоря, я просто тянул какие-то звуки, какие только в голову первыми приходили. Мне всего лишь надо было напитать их эмоциями и продиктовать их окружающим... Ты же сам был со мной ветром, дружище, должен понимать! - Макс бурно размахивал руками, пытаясь выразить невыразимое. Глаза уже успели сменить цвет на невозможно зелёный, но остались такими же ясными и яркими. - Я, скорее всего, понимаю. Но как ты догадался до этого? - и тут же чувствует у своего горла хватку Тайны, которая заставляет его задыхаться, безуспешно пытаясь выровнять дыхание. Он останавливается, его спутник останавливается вместе с ним и, кажется, понимает, что происходит. - Не знаю. Просто знал? - беззаботно выдаёт тот, и Шурфа отпускает. Он не будет задавать вопросы. Пока что. Они остановились около кафе с мороженым, которое так любила Меламори. Макс озирается в поисках обещанных ему кусков Миров, оставленных загадочным сновидцем. Даже глядит на Шурфа в поисках подтверждения, туда ли они пришли. Обещанные кусочки не заставляют себя ждать. От этого места всегда отходила дорога в небольшой парк, засаженный какими-то красивыми деревцами и, наверное, дубами. Знакомая дорожка вдруг непонятно извивается перед их глазами и вновь становится прежней. Вот только ведёт в этот раз она в парк с сакурами, японскими деревьями, с которыми Макс был знаком только по картинкам. - Шурф, а сейчас весна? - совершенно неожиданно спрашивает он. - Да. Ты совсем не следишь за временем? - Ой, ты же знаешь, оно у меня постоянно куда-то девается… - вспоминая сэра Андэ Пу, отмахивается он. И с каким-то пока неясным Шурфу восхищением продолжает. - Значит, они должны сейчас цвести! Сакуры не заставляют Вершителя ждать и действительно принимаются усиленно цвести, и дорожка медленно, но верно погребается под розовыми лепестками. Они ещё долго бродят вдвоём по, кажется, бесконечному парку, постоянно натыкаясь на разнообразные чудеса. Чудеса, которые принадлежали Миру Паука. Все как один. Ещё один земляк пожаловал, что ли, а вовсе никакой не странник между Мирами?.. - Кажется, иногда Миры показывали не только природные явления, но и какие-то исторические моменты… - вспоминает Шурф в какой-то момент этой бесконечной ночи. Макс цепляется мыслью за его фразу, а таинственный сновидец, словно подслушав, спешит расстараться на настоящее зрелище. На битву. В центре так называемого “кадра” горел зелёным пламенем человек. Лица из-за сполохов пламени не было видно, но это казалось неважным. Голоса отлично слышались. — Ты горишь, — тихо сообщил Один. — Горишь, как полено в камине, но каким-то жутким зеленым огнем… — Разве? Ну и черт со мной, горю — так горю! — Ты пылаешь, как гнев Аллаха, Али, — уважительно высказался подошедший третий. — Довольно плоская метафора. Это мой собственный гнев — при чем тут твой драгоценный Аллах?! — холодно заметил живой факел, устремляясь вперед.Вскоре появился враг. Настоящий Зверь. Волк Фенрир из легенд. — Извини, милый, но тебе придется исчезнуть! — грозно изрёк он, возлагая свои пылающие руки на его огромные лапы. Те тут же вспыхнули тем самым зеленым пламенем, которым, по словам очевидцев, полыхало его собственное тело. Фенрир замер, а потом дико взвыл, и одна из его чудовищных лап обрушилась на говорившего, убив его. Впрочем, тот тут же воскрес рядом, уже не пылая, что, разумеется, дало бы возможность его рассмотреть.² Контролируемая вспышка ослепительной ярости, обращённая против сонного наваждения, возымела эффект: оно тут же размылось перед глазами и исчезло. Он не был готов к нападкам хитрой памяти ещё и в реальности. Сны, внезапные видения - хорошо, но, пожалуйста, только ему одному. Видеть всё происходящее со стороны и ещё кому-то показывать - ну уж нет! Так говорила какая-то разозлённая и очень настойчивая часть его разума. О причинах такой яростной злости можно было пока только догадываться, но самокопанием в кои-то веки заниматься не хотелось. Макс вновь глянул на окружающий их мир. Не осталось следа и от сакур. Вокруг был самый обычный Ехо, ни следа от иномирных вмешательств. - Кажется, сновидец проснулся, - Макс был до слёз благодарен, что Лонли-Локли сам придумал причину столь резкой остановки показа. - Впрочем, происходящие события меня крайне заинтересовали. До сих пор ты был знаком со всем, что нам встречалось. Это тоже тебе знакомо? - Как тебе сказать, дружище… Это немного похоже на Рагнарёк, но всё же многие детали не совпадают. Не поедай меня взглядом! Вернёмся - я достану тебе книжки про скандинавскую мифологию, обещаю. Возвращаются они также пешком, когда на небе уже почти взошло солнце. Великий Магистр с тоской поглядывает куда-то вдаль, очевидно, в сторону Иафаха, в который ему всё же придётся вернуться после прогулки, словно в тюрьму строгого режима. На прощание Макс достал своему другу обещанные несколько книг и с сочувствием обнял его, сказав напоследок, чтобы обязательно ещё заходил.***
Он лежит, раскинувшись на постели, и бездумно смотрит в потолок. И вспоминает… Как когда-то вспоминал. Записки о себе, дневниковые записи Мастера, он находит спустя полгода после его исчезновения. Его последней фразой было “Теперь ты свободен”, к которой был присовокуплён, кажется, жалостливый взгляд. В дневнике он находит бредовые, сумбурные, сумасшедшие размышления о том, как создать человека из своей фантазии. Он бы не обратил внимание на них, если бы последняя не датировалась числом, когда он приехал к нему помогать с работой (которая потом оказалась Работой), и не содержала лишь странное, неуместное и всё же понятное теперь “Получилось!”. Он бы не обратил внимание на них, если бы следующей ночью в своей комнате не заходился криками, не вылезая из снов о предыдущих жизнях. И ему до сих пор, как и всего несколько лет назад, казалось, что вспомнить всё будет даже хуже, чем смерть. ³ Бывало, его заставляли вспомнить всё, разнося в щепки двери запертых воспоминаний. Бросали в пучину памяти и с извращённым интересом наблюдали, выберется ли? ...Тебя не существует и никогда не существовало. Ты лишь плод моего воображения!.. ...Если честно, я выдумал тебя, чтобы ты помог мне справиться с Мухаммедом…⁴ - Ты ведь, как и наши книжки, выдуманное, недовоплощённое существо - был. Теперь-то всё, воплотился по самое не могу! Вон какой твёрденький, крепенький, хоть дрова на тебе вози!.. Неужели даже не спросишь, кто тебя выдумал? И зачем? Это же классический вопрос! - Уши заткну, если рассказывать начнёшь. ⁵ Бывало, заранее предрекали на смерть. Вообще-то, так чаще всего и происходило, но в половине случаев всё же удавалось сбежать и устроить всё по-своему. За примером даже не надо далеко ходить, но в голову всё равно без остановки лезли чужие слова чужих людей из чужих, но всё-таки своих жизней. Шёпот звучал в его голове, вытесняя любые другие мысли. ...Нам нужна жертва, извини... ...Твое место – здесь, в Тихом Городе. С самого начала. Для этого, собственно, ты и появился на свет... От него нельзя было закрыться, зажав уши, закричав или спрятав голову под подушкой. Он продолжал лежать, судорожно сжимая голову и иногда погружаясь в беспокойные и такие осточертевшие сны, в которых все были довольны. Все кроме него. Но он - не в счёт.***
Кажется, он снова потерялся в своём Доме. Заплутал, теперь его никто никогда не найдёт. Максу вообще не казалось знакомым крыло, в котором он очутился. Впрочем, из всех мест ему до сих пор были знакомы только спальня, гостиная, башня да подвал. На спор можно было найти дорогу в кабинет, но ставку высокой лучше не делать. Макс заглядывал в комнаты, дивился вкусу дворцовых людей, ответственных за украшение его жилища, но, впрочем, редко оказывался недовольным. Большинство спален оказывались выполнены в настолько разном стиле, что, казалось, над каждой из них трудились разные люди. В какой-то момент он бросил взгляд на большое зеркало. Не то чтобы это была случайность, потому что представитель антиквариата стоял напротив входа в очередную спальню, так что пришлось бы заходить с закрытыми глазами, чтобы не увидеть отражение. А Макс всё же старается не оставаться в темноте перед дверьми, если не приспичило прогуляться по Хумгату. Так или иначе, но ему пришлось увидеть отражение, которое совершенно точно ему не принадлежало. В стекле отражается существо. Человеком фигуру, кажется, полностью состоящую из живого пламени, трудно назвать, хотя очертания тела явно присутствуют. Языки пламени ухмыляются ему. Существо летает внутри зеркала, иногда присасывается к разделяющей их стеклянной грани, стучит, и, Максу кажется, беззвучно смеётся. Пламя. Смеётся. Он подходит к зеркалу, касается дрожащей рукой поверхности. Его не обжигает, он не проваливается в живущее своей жизнью зазеркалье, не сходит с ума. Не происходит ничего. Лишь огненное существо со своей стороны прикладывает свою горящую ладонь к его. Таинственный житель пугающего зазеркалья застывает. Макс отшатывается от стекла, судорожно оглядывается по сторонам, срывает с постели большой плед и накидывает на зеркало. Для верности ещё поворачивает его. И выбегает из комнаты, не обратив внимания на застывшего в другом зеркале смуглого седого мужчину. Нервно ходит по комнате. Какая-то его часть знает, что он видел. Возможно, тот самый край сознания. Но Макс не готов это принять, не готов даже выслушать себя. Лишь бежит от правды, которая неустанно за ним гонится, маячит за спиной всё ближе и ближе, совсем скоро наступит на пятки и дыхнёт небытием на ухо. Наконец, подходит к центру комнаты, готовится плюхнуться на небольшой диванчик, стоящий около такого же небольшого - Макс бы назвал его журнальным - столика, и замирает. С зеркальной поверхности на него устало смотрит мужчина в робе. Это отражение решает долго с ним не заигрывать. Лишь потирает виски, не разрывая зрительного контакта, а потом застывает. Он сглатывает. Затем достаёт из Щели между Мирами тяжёлый молоток. Размахивается и со всей силы ударяет. Во все стороны летят осколки, один даже как-то, словно его кто-то направлял, распарывает скулу. Царапина наливается кровью, которая вскоре струйкой течёт вниз по лицу. Макс берёт молоток и идёт в ранее посещённую комнату. Скидывает ненужный плед, смело встречает, ему кажется, осуждающий взгляд застывшего пламени. Ещё одно зеркало разлетается на осколки. Кажется, всюду есть зеркала. Раньше он этого не замечал. Теперь же целенаправленно ходит по коридорам, заглядывает в спальни, укрывающие опасных преступников. С неимоверным наслаждением разбивает их всех. Каждый, словно проклиная или завещая последнее слово, оставляет на его коже по одному осколку. Некоторые царапают до крови, некоторые всаживаются глубоко под кожу. Но боль он почувствует потом. Сейчас же безумный транс ему велит разбивать зеркала. Лысый мужчина в доспехах, зелёный дракон, бледный юноша с письменами и символами на каждом сантиметре кожи, эльфийка в белом платье, разноцветный ветер, существо с острыми отростками на руках, мальчуган в обносках, собака... Придуманная собака, вот умора! Почти так же смешно, как придуманный человек. В какой-то момент он очутился около выхода, в гостиной. Выплутал наконец-то. Намётанный взгляд ищет спрятавшихся в засаде негодяев. Большие обычно оказываются в углах комнаты. Маленькие и карманные могут лежать на полках среди прочих вещей, умело маскируясь. Ничего, он их всех найдёт! Покажет, почём фунт бубутиного дерьма в его доме! Большое зеркало оказалось у стены, где и ожидалось. Он подскакивает к нему, вновь замахивается молотком, встречает безумный взгляд застывшего там Макса и разбивает его. Роняет где-то инструмент - невозможно было почувствовать, как ослабели пальцы, зато глухой удар о пол слышен был, - без сил плетётся до дивана, падает то ли на него, то ли на пушистый ковёр - обе вещи мягкие, так что какая разница - и засыпает. Без снов. Долгожданное блаженство. Кто-то мягко водит пальцами по его лицу и рукам. Ощущения приятные. Ему приходится приоткрыть один глаз, чтобы посмотреть на своего благодетеля. Человек в белом лоохи сидит рядом с ним и сосредоточенно выводит из его рук стекляшки. Таких, покрытых кровью, поблёскивающих на свету, больших и совсем крошечных, собралось около дюжины. Его приоткрытый глаз не остаётся без внимания. - Макс, что случилось? - спрашивает этот человек, и обладатель сего имени может поклясться, что слышит нескрываемое беспокойство. Но ему не хочется ничего слушать и уж тем более говорить. Хочется лишь спать без сновидений. И чтобы вот эти приятные ощущения от магии холодных пальцев были. Потому он закрывает обратно глаз, на ощупь ищет прохладную ладонь, вцепляется в неё и шепчет, уже проваливаясь в сон: - Останься...***
Блаженство продолжалось недолго. Пока его, как маленького, ещё держали за руку, снов не было. Кажется, ничего не было кроме этой прохлады на периферии сознания. Потом он остался один, и воспоминание накинулось на него, с остервенением топя в себе попавшуюся жертву. Солнце стоит на одном месте. Небо предельно ясное. Кажется, облаков не существует не только сейчас, но и вообще в природе. Вокруг одна пустыня. Горячий воздух обжигает ноздри и лёгкие. Тело гложет жажда хотя бы по глотку нормального кислорода, чего уж говорить о воде. Ноги в мозолях, кажется, ужасно болят. Но его охватывает полное безразличие. Левая нога, правая, левая, правая… Лишь бы не закрыть глаза и не упасть замертво. Снова левая, потом правая. Как же трудно шагать... Холодные руки крепко сжимают невероятно горячую ладонь мечущегося на постели тела. Кажется, нести в пригоршне такую ценную вещь, как Макс, было ужасной ошибкой. Вскоре Вершитель наконец-то успокаивается, свернувшись клубочком у рук Шурфа, и вновь забывается сном без сновидений. Какое же всё же блаженство. Макс спит полтора дня, словно надеется выспаться впрок, мстит чему-то или кому-то за беспокойные ночи. Сэр Лонли-Локли постоянно рядом и держит его за руку. Не смыкает глаз, потому что тогда его друг начинает куда-то исчезать. Дела сброшены на Сотофу, которая, к удивлению, не сказала ни слова. Макс просыпается медленно. В комнате темно. Его руку крепко сжимает чужая прохладная рука, почему-то не покрытая сейчас жёсткой перчаткой. За ним немигающим взглядом наблюдает Шурф. Тот замечает, что друг проснулся, но прерывать прикосновение не спешит. - Хороший вечер, Макс. Как твое самочувствие? - Так уж и хороший. Голова болит. Что случилось? - растерянно спрашивает он, не в силах вспомнить, что творилось с ним вчера. - Это хотел у тебя спросить я, но теперь понял бессмысленность данной затеи, - холодные пальцы бережно касаются тёплого - не горячего - лба друга, и головная боль тут же исчезает. - Ты не помнишь, что довело тебя до такого состояния? Макс только качает головой и изучает руны на руке Шурфа, терпеливо дожидаясь объяснений. - Я нашёл тебя спящим на диване в гостиной. Ты был весь в порезах и в крови. Я тут же начал тебя лечить, в итоге собрал из-под твоей кожи множество осколков, - лицо Шурфа на какое-то время покинула излюбленная маска отрешённости от мира, и Макс невольно вспомнил, что его благополучие является обязательным условием душевного равновесия этого человека. - Извини, дружище, но я совершенно не помню, что делал. Воспоминания такие смутные, словно... - он в задумчивости продолжал смотреть на руны и неосознанно касался некоторых из них. Шурф не торопил продолжать. Макс глубоко вдохнул и, осторожно погладив рисунок на косточке среднего пальца, продолжил. - Словно… Чтобы сбежать из Тихого Города, мне пришлось сойти с ума, - рука под его пальцами ощутимо напряглась. - Я не могу точно вспомнить, что творил тогда, лишь догадываться. Вот и сейчас похожее ощущение. Я, наверное, бегал по дому… - В гостиной стоит разбитое зеркало, а рядом лежит молоток. В этой комнате оно тоже разбито. Я не отходил от тебя, чтобы проверить, но думаю, что остальные тоже в осколках. - Проверим? Может, я вспомню чего… Погоди! - Макс отпустил руку друга и рывком поднялся на ноги. Перед глазами тут же поплыли темные круги, а тело было готово упасть обратно, но, к счастью, Шурф оказался рядом и вовремя поддержал. Вершитель дождался, пока загадочные пятна исчезнут и уверенно зашагал к столу. На нём стоял стакан, неизвестно как избежавший внимания слуг. Макс постарался вполне привычно посмотреть на него другим зрением, чтобы выпытать тайны произошедшего, но его тут же объял первобытный страх. Несчастный предмет до ужаса боялся чего-то. Пришлось попробовать разговорить ещё несколько вещичек, чтобы понять, что ничто с ним делиться столь пугающей историей не желает. - Бесполезно. Что бы это ни было, всё здесь этого боится… Что же вчера было? - Позавчера. - Что? - Ты спал полтора дня. Так что произошедшие события должны были быть позавчера. - И ты со мной всё это время сидел? - недоверчиво спросил у собеседника Макс и получил в ответ кивок. - Так ты же, должно быть, голодный! И я тоже. Пошли в гостиную, я достану нам что-нибудь съедобное. По пути вниз друзьям встречались разнообразные разбитые зеркальные поверхности. Вершитель постоянно пытался допросить стоящие вокруг предметы, но неизменно терпел поражение. В углу гостиной нашёлся тот самый молоток, который, впрочем, тоже ничего не поведал. Лишь страх и ужас, шедшие от него, были гораздо сильнее. Выудив из Щели между Мирами два мясных пирога, Макс уселся за стол. - Ты был полтора дня здесь… А Орден? - спохватился он. - Леди Сотофа подозрительно легко согласилась взять на себя работу. Просто ответила “Хорошо”, и на этом всё. - На неё не похоже. Но ты мог бы вылечить меня и просто оставить на какой-нибудь мягкой поверхности, мне многого не надо… Или ты чего-то остерегался? - Как только я переставал касаться тебя, у тебя тут же начинался жар, - задумчиво проговорил Шурф, доедая кусок и перетаскивая на свою тарелку следующий. - Тебе что-то снилось? - Снилось… Да, наверное, - тут же помрачнел Макс и поморщился. Спокойной чепухи ему уже давно не снится, сплошные, Лойсо их побери, воспоминания. Доедали они уже молча. За окнами уже разгорался рассвет, и Великому магистру, наверное, пора было возвращаться к своему любимому Ордену. Уходя, он убедительно попросил сообщить ему, когда Макс отправится спать.***
Полдюжины дней минули незаметно. Шурф каждый день оставался с Максом, настойчиво откладывая встречи, назначенные на часы, когда его друг спит. Покидать того, считал он, недопустимо. Его, очевидно, безостановочно мучили кошмары. Однако стоило прикоснуться - и Вершитель тут же успокаивался. С бумагами, которые нельзя было передавать помощникам, приходилось разбираться прямо в спальне. Левую руку сжимал его друг, правая лежала то на самопишущей табличке, то выводила какие-то заметки в дневнике. - Сколько ты не спал? - Не понимаю, почему это тебя так беспокоит. - Тебе стоит поспать, Шурф, - продолжал гнуть свою линию Макс. Убедить друга хоть на день пойти отсыпаться к себе в комнаты, а не работать у Макса было решительно невозможно. Надо было что-то придумать. Весьма очевидное решение разделить сон уже не было столь хорошим. Оно перестало им быть, когда начала пробуждаться память. Был риск привести лучшего друга в свои кошмары. Перед глазами до сих пор стояло пламя костра, на котором заживо сгорал человек. В ушах до сих пор звучали крики. Руки до сих помнили боль ужасных ран. Шурфу туда было нельзя. Но ведь был шанс и уйти в его сны… Надо было решать. - Если тебя не пугает возможность увидеть мои кошмары, мы можем разделить сон, - глаза не хотели встречаться взглядом с другом и поэтому принялись созерцать уже привычное в последнее время зрелище - руки с рунами. Кажется, сэр Лонли-Локли намеренно снимал перед приходом к Максу перчатки. - Я согласен, если ты готов. Он только неуверенно кивает и думает, что отступать уже поздно. Это как прыжок в воду. Надо лишь сделать шаг. Они поднимаются в спальню, переодеваются - вещей Шурфа в доме Макса стало ещё больше - ложатся лоб ко лбу. Кажется, ему уже говорили, что после первого раза можно уже обходиться без прикосновения, но так гораздо спокойнее. - Надеюсь, мы увидим твои сны… - бормочет Макс, закрывая глаза. - Ты же знаешь, я смогу нас вытащить, если что. Приятных снов, - даже не видя, он может поклясться, что в уголках губ должна была притаиться улыбка. Знаменитая удача Макса, о которой так любят судачить друзья и в народе, которая не раз помогала своему хозяину побеждать врагов и преодолевать приключения, драгоценный подарок Джуффина, отворачивается от него. Впрочем, перед лицом незадачливого Вершителя показывается не спина этой непредсказуемой дамы, а так, бок. Он снова тонет в вязких кошмарах, но лучшего друга рядом нет. Наверное, это всё же хорошо. Пробуждение дается ему тяжело. Сон уже не несет с собой отдыха. Кажется, даже наоборот - от него устаешь ещё больше. Однако что-то выбивается из привычной картины “утреннего” бытия. Кажется, на нём находится что-то тяжёлое. И волосы мокрые. И щека саднит. Не утруждая себя открытием глаз, он бросает в темноту: - Почему щека болит? - Я пытался тебя разбудить. Не сработало. Ты ещё полчаса метался, пока не проснулся. - То есть ты залепил мне пощёчину? - Макс открыл глаза и рассмеялся. Шурф ещё больше нахмурился, прядь длинных волос вылезла из-за уха и собиралась упасть лежащему на глаз, но смеющийся друг её придержал. - А волосы мокрые из-за того, что ты меня водой окатил? А сидишь тяжёлый такой на мне, дабы придушить, чтоб не мучился, бедненький? - истерика всё набирала обороты. Зрачки медленно исчезали. - Макс, - позвал всерьез обеспокоенный Великий магистр. - Макс! Дыши. Раз, два, три… - Макс послушно угомонился и принялся дышать по счёту, пока Шурф не счёл его достаточно спокойным. - Всё, я уже здесь, - буркнул Макс. - Что тебе снилось? - Ничего. Просто тьма.***
Две луны танцевали над Мохнатым Домом, словно задумали некое зловещее колдунство, а теперь со всей страстью его воплощали. Но его хозяину о таком безобразии было неведомо. Который день он не вылезал из кровати, метаясь во снах. В них было много солнца и песка, много сражений и битв, юных дев и юношей, его друга, приходящемуся далёким родственником, и лихой судьбы. В этот раз воспоминания взялись за него всерьёз и не собирались отпускать, пока жертва заново не проживёт за несколько дней целую жизнь. Он наконец-то слышал хоть какие-то имена, но это отнюдь не приносило какого-либо облегчения. Ведь другом был Мухаммед. А его звали Али. Звали?.. Зовут. Он тонет в воспоминаниях, как в песке. Теряется в себе, как в пустыне. Всё сложнее смотреть дальше, он задыхается, обжигается каждым глотком воздуха, который стал вдруг раскалённым до предела. В голове царит хаос, поднятый первобытным страхом смерти, небытия. Кажется, что тьма вот-вот схлопнется вокруг, облизнётся, довольная добычей, за которой пришлось очень долго бегать, а затем поглотит. Всего, без остатка. Спасает его встряхивание. Ужасно настойчивое, сердитое, злое. Перед глазами оказывается обманчиво молодое и красивое - откуда-то всплывает словечко ”смазливое” - мужское лицо. Разбуженный проявляет чудеса ловкости, выдирая собственное тело из сжавшихся мёртвой хваткой рук. - Аллах, ты с каких пор ночуешь в моей постели? На небе уже мягко не спится? - Разумеется, Али, вот решил проверить, с чего вы, люди, так стремитесь забраться друг к другу в койку. Знаешь, ничего особенного! - с усмешкой бросает тот, но продолжает по какой-то причине пытливо смотреть в глаза. - Так что случилось? Мухаммед за время моего маленького отпуска на небе снова дел наворотил? - отпуск, судя по воспоминаниям, действительно был, в какой-то другой Мир, в котором он, очевидно, сейчас и находился. - Да, скажем, случилось. Наш друг заскучал, решил выбраться к тебе. Ожидай его на рассвете, требующего еды, прогулок и женщин. Может, что попутал с порядком, но вы, ребята, разберётесь, - и без прощания исчезает, видимо, получив в его глазах некий ответ на так и не высказанный вопрос. Что ж, пути божьи неисповедимы…***
Мухаммед действительно является на пороге его комнаты с восходом местного светила. Требует развлечений, много радуется, смеётся и загадочно говорит, мол, “чрезвычайно рад видеть тебя старым”. Неужели он как-то значительно менялся? Но чужой глаз, как известно, видит лучше. Он с точностью выполняет любые желания Мухаммеда, показывая этот восхитительный город. И замечает в своей памяти какую-то странную путаницу. Некоторые воспоминания вообще находятся на непостижимой грани между сбывшимся и несбывшимся: Али одинаково уверен и в том, что такого не случалось, и в том, что это действительно было. Таким воспоминанием становится Рагнарёк. Спрашивать у Мухаммеда о спорном моменте не позволял внутренний запрет. Казалось, что со словами это шаткое и расплывчатое прошлое может остановиться, замереть. А если было не так? Такая перспектива изменения собственного прошлого внушала ужас. Али решил оставить, как есть. Ему откуда-то знаком этот чудесный город. Ведома каждая улочка. Кажется, что Али способен найти любой дом с закрытыми глазами. Такое вполне очевидно, ведь он находится здесь уже какое-то время, должен был изучить место обитания вдоль и поперёк. Тем не менее память о прожитых здесь днях всё время ускользает от цепких пальцев, вода воспоминаний слишком мутная, чтобы можно было видеть что-то сквозь неё. Али решил оставить, как есть. Мухаммеду нравится свободная и красивая одежда местных жителей. Она крайне похожа на ту, что была и в их Мире. Да что там, даже его друг одет в такую же, а он ходит здесь, как чужой. А ведь совсем не хочется показаться этому волшебному месту чужим - Али его понимает. И без просьбы находит одежную лавку. Мухаммед застревает здесь надолго, мерит всё, что приглянется. Неопытные руки не могут правильно накинуть полу лоохи и застегнуть ту булавкой, а новомодные короткие одежды сменяются, по незнанию, тянущимися до самого пола. Так что приходится, смеясь, раз за разом помогать своему другу одеваться, иногда давать советы. А руки откуда-то знают, как правильно закутываться в экзотическую одежду. Словно всю жизнь так одевался да и вообще родился здесь. На общей волне покупает и себе парочку новых лоохи и с любопытством рассматривает себя в отражении зеркала. Ему почему-то было непривычно видеть свою смуглую кожу, седые волосы и, страшно сказать, бороду. Как будто очень давно не видел себя со стороны. На выходе они сталкиваются с молодым человеком, чье яркое сочетание несочетаемых цветов режет глаз. Сэр на какое-то время задерживает на нём взгляд, но всё же проходит мимо. Али кажется, что они где-то виделись, но не может вспомнить. И оставляет, как есть.***
- Владыка, давно не виделись! - крепкий одноглазый мужчина подсаживается к ним за стол через несколько дней. В этот раз они зашли в какой-то случайно попавшийся на глаза трактир. От прочих данное место весьма отличалось: один длинный стол на всех посетителей, чудно разрисованные потолки, ручная дикая птица… А ещё в меню были выведены забавные названия вроде “сливочный суп с не-муяги”, “блины не по-кумирийски” и тому подобные. Пища оказалась великолепной, так что было решено засесть здесь надолго. Чуть поодаль уселись два таких же посетителя и сами хозяева трактира. Изредка до них долетали обрывки разговора о том, что некий Макс “куда-то запропастился” и какой-то Шурф “теперь сам не свой”. Но вошедший сэр присел именно рядом с Али. Память долго ворочалась с боку на бок, разрывалась в противоречиях, но выдала вердикт: Один. Следовательно, Рагнарёк был. И чего было зря страшиться? - Бывший олимпийский бог теперь принялся странствовать по Мирам? - указанный наглец выхватил из его тарелки последний кусок “пирога не с пумбой”. - И как на вкус? - Просто восхитительно, если ты спрашиваешь о жизни. Впрочем, пирог тоже хорош. Умеешь ты обустроиться, надо отдать тебе должное. День добрый, Мухаммед, я не ожидал встретить тебя здесь, - наконец-то поздоровался он и со вторым знакомым. Тот только активно покивал, тщательно прожёвывая какое-то мясо в чёрном соусе. - Афину ты где-то потерял, или она тоже здесь где-то летает, Один? - Летает, вот именно. Сейчас она птицей осматривает Мир. Кажется, в полном восторге. Ты сам здесь долго ещё продержишься? - большие загребущие руки снова выхватывают кусок у Али из-под носа. Лев Аллаха злобно смотрит на бывшего бога исподлобья, тихо, так же показушно рычит. Подзывает трактирщика и просит “для этого голодного проходимца тоже какой-нибудь вкуснятины”. Один воспринимает это совершенно неправильно, с точки зрения Али: отбирает у друга его тарелку и быстро, в такт Мухаммеду, начинает уплетать остатки трапезы. - Не знаю. Как получится. В конце концов, Миров, обитаемых и необитаемых, вещественных и неосязаемых, - что блох на псах Гекаты. Все двери мне открыты, а для тех, что захотят закрыться прямо перед носом, у меня всегда есть ключ под сердцем…⁶ - Ключ под сердцем? Али, это какой-то артефакт? - Мухаммед наконец сделал перерыв на питье и, следовательно, получил возможность внятно говорить, коей и пользовался. Али внезапно осознаёт, что слова (чужие, чужие слова!) сорвались с его языка сами собой, не утруждая согласовывать своё значение с мозгом. - Скорее, это метафора. И в то же время артефакт. И в то же время это простой обыкновенный ключ. Не обращай лучше внимание, друг, еда остынет… - она, конечно, остыть могла, но подогреть её в этом Мире мог и махонький ребёнок; впрочем, никого из собеседников это не волновало, оба мужчины с умным видом качали головами, дескать, да-да, не дело это - так расточительно пренебрегать пищей в угоду беседе. - Тогда, пока ты здесь, я… как это у смертных говорилось?.. упаду тебе на хвост! Афина меня всё равно покинула, нашла себе континент, где поклоняются разумным птицам, подружку завела. А твоя компания пока что, Владыка, я уверен, - лучшая компания не то что в данном Мире, но и, пожалуй, во Вселенной. Беседа далее продолжает течь в мирном русле, более не богатом на казусы. Один охотно рассказывает об увиденном; Мухаммед всё ест и ест, но иногда снисходительно, как и положено жителю Поднебесья, говорит о тамошнем существовании; Али всё слушает и слушает, умудряется вставлять фразы, абсолютно подходящие по смыслу, в общем, действует как настоящий молодец. Собеседники вскоре мирно уходят снимать новый дом, ибо “если хочешь узнать город, следует обзавестись чем-то вроде настоящего жилья”. Али склонен считать, что дом, в котором он проснулся, принадлежал ему, но отмел идею там поселиться с неукоснительным “новый город - новая жизнь - новый дом!”. Сложно сказать, что кто-то ему возражал… В трактире остались завсегдатаи, сэр Кофа и сэр Малдо Йоз. Первый, по полезной привычке, запомнил диалог необычных клиентов и решил в скором времени поведать о нём Джуффину, как об интересной сплетне. Второй же подумал, что у таких людей должны быть крайне интересные воспоминания для Дворца, но, впрочем, не обратил существенного внимания - правильно, зачем ему?***
- Я не знаю, где находится Макс, Шурф. И я тоже этим обеспокоен. Настолько, что даже побежал к Мабе за советом. Мы ночь колдовали, искали нашего Вершителя по Мирам - без толку, его нигде нет. Как и давным-давно, когда мы вернулись от Духа Холоми. Франк говорит что-нибудь? - Я наносил визит в “Кофейную Гущу”. Спрашивал не только сэра Франка и леди Тришу, но и некоторых обывателей города. Последние ничего не знают. Триша говорит о предчувствиях, но не может определиться: хорошие они или плохие. Франк хмурится, говорит мало и туманно, не советует разбираться. “Это наступает всегда, бесполезно вечно бегать, да?” - единственная, по-моему, намекающая на что-то фраза. В Мохнатом доме последние следы были несколько дней назад, когда я вытаскивал осколки, я уже рассказывал об этом эпизоде. Меламори покинула Макса задолго до этого и ничего не знает, либо же что-то утаивает: она, к удивлению, не проявляет ожидаемого от неё беспокойства. Леди Сотофа на этот раз не говорит, что все наши проблемы не стоят сильных переживаний или нечто в этом роде. Она вообще ничего не говорит и не пускает меня в сад. Как видите, я уже провёл некоторое расследование, Джуффин. - Из неизвестного тебе могу добавить, что несколько дней назад Макс отказался искать сновидца, сующего в Ехо куски других Миров. Впрочем, этот сновидец на следующий день начертал в небе стихи, ты их видел. И больше ничего с тех пор не делал. Проснулся. Перестал видеть Ехо. Что угодно. - “Посох брошен, и достигнута цель, И рад возвращению путник”? ⁷ - Они самые. Последняя моя деталь, карта в руке, козырь - называй, как хочешь, но я больше ничего не знаю, - Макса я не чувствую. - В каком плане? - Макс - человек, которого выдумал я. В первые годы его жизни в Ехо я мог с лёгкостью узнать всё о его делах. Ближе к концу это стало требовать усилий. Когда он вернулся, я просто так решил проверить. Очень сложно, но можно. Сейчас я вообще не могу до него дотянуться. Не чувствую связи. Словно и не было никогда Макса, никого я не выдумывал. Работай, сэр Шурф, возможно, у тебя единственного остался хоть какой-то шанс его найти: зря вы, что ли, с древним колдовством на досуге баловались? Совещание на две персоны подошло к концу. Кабинет опустел. Почтеннейший Начальник отправился на Тёмную Сторону. Он, конечно, не Вершитель, задать ясный вопрос и получить такой же ответ не может. Но попробовать там поискать всё же стоит. Великий Магистр уселся на крыше Мохнатого дома и стал думать.