tolerable weight of nothingness

"квартирники" — сколько же в этом слове атмосферности! подумать только: видишь тех, кого хочешь, играешь то, что хочешь, и наконец не кричишь в пустоту — все радуются, всем нравится и все подпевают даже не просто потому, что вы товарищи, а из-за глубоких чувств к самим песням. после крайне трудной недели олег позвал лукича, аню, кузьму и егора посидеть да чисто попеть от души — уже не лето, возле костра не посидишь, а петь и вспоминать былое хочется. лукич, как светлой души человек притарабанил гитару, ведь одна — хорошо, а две лучше, как он сам иногда в шутку и говорил, мечтательно почёсывая затылок и посмеиваясь от дурацких фраз и поговорок, лезущих ему в голову. олег порадовался и подаренным кузей фруктам в смешной красной авоське и пока лукич по-хозяйски складывал их в тарелку, манагер любовно настраивал гитару, подкручивая расстроенные струны и почему-то мило улыбаясь. с его кисти сполз манжет рукава, и больно глазастый егор заметил на бледной коже огромное пятно, уже почти ставшее жёлтым. он, насторожившись, спросил: — олег, а что у тебя на руке? откуда такой большой синячище? — да я так, о косяк ударился... — судорожно сглотнул олег, вот только не упомянул, что этим "косяком" был до сих пор живший с ним отец-тиран со строгим станон и тяжелой рукой. — так, никаких косяков, дорогие мои, — лукич мягко взял из рук судакова гитару и, доверительно не проверяя струны, наклонился к остальным. — марсельезу? — не, давай про колю мяготина, — хихикнул кузя, сложив ноги по турецки. — песня – во! — вас понял, — дима лукаво подмигнул ему и принялся наигрывать "вальсовый" мотив и подстрекая на любимое всеми "лай-ла-лай". — давно это было, давно это было... аня подхватила задорную песню первой, весело сверкая глазами: ну и как после такого не подпевать? в то время, как все покачивались в такт чудесной мелодии, молчал один егор, настороженно пытаясь понять настоящее происхождение судаковского синяка, ибо внутреннее чутьё подсказывало, что ударился он далеко не случайно, но его вырвал из напряжённых мыслей сам олег, погладив его по руке. — чего молчишь? — олег словно через силу улыбнулся и продолжил подпевать, но уже "мединституту". дальше в ход пошла и "мадонна", и песня про лейтенанта киреева: одним словом, даже егор смог ненадолго забыть про то, что его гложет, ибо голос лукича слишком положительно влиял на абсолютно каждого, кто сидел в этой комнате, ну просто, блин, волшебник. всеобщий смех и "марсельеза" прервались скрипом входной двери, от которой олег по непонятным егору причинам поёжился и пугливо посмотрел на него, умоляя этим жестом ему помочь. летов всё понял, когда в комнату, бесстыдно хлопнув дверью, зашёл коренастый и устрашающий мужчина в годах. егору подумалось, что олег уж точно не похож на своего отца, ведь даже по взгляду михаила степановича можно было понять, насколько он жесток. егор, заметив в глазах олега нескрываемый ужас, очень сильно захотел его обнять прямо здесь, чтобы хоть как-то успокоить бушующий океан внутри него и залечить все полученные раны, но гробовую тишину нарушил гремучий бас: — я даже не буду ничего слушать, просто собирайте вещи и уёбывайте отсюда, пока я не убил его прямо при вас. вы здесь никто, и не только здесь. — отец, я... — за шкирки и пинком под зад всех отсюда вон, повторять не буду. аня поднялась первой. её сжатые до побелевших костяшек кулачки выдавали волнение и готовность, но сама она начала говорить смело и уверенно, будто всю жизнь перечила взрослым и нагнетающим страх мужчинам: — вы уж простите, но мы культурно сидели, пели песни, и вы никак не можете указывать взрослому сыну, что делать... — бабам слова не давали! — рявкнул на аню тот, резко накренившись в её сторону. волкова даже не отпрянула, продолжая твёрдо смотреть ему в точку между бровями, неосознанно смягчая взгляд гладкими чертами лица, но михаил степанович всё же попытался её обрушить: — культурно? думаешь, я не знаю, что каждый из вас здесь либо педераст, — он с отвращением посмотрел на кузю, еле сдерживавшего себя от того, чтобы не прописать ему по роже, — либо наркоман, — перевёл взгляд на нервно сглатывающего застоявшуюся слюну егора, — либо шваль, как ты? — думаешь, что несёшь?! — тут-то егор и не выдержал. он перекрыл собой всех, опасно подступая к пожилому мужчине, пока лукич, поглаживая аню по спине, выводил её из комнаты, а затем и из квартиры вместе с злобно сжимающем челюсть кузьмой, в унисон приговаривая ане, что всё будет нормально и егор обязательно разберётся. — думаешь, что можешь крыть хуями всех без разбору и того, кто тебе неугоден? да таких, как ты, блядь, надо в упор расстреливать! олег по-детски испуганно наблюдал сзади за тем, как кто-то осмелился противостоять его отцу со слезами на глазах, но держался из последних сил. егор бросил на него мимолетный взгляд и мысленно ему посочувствовал, искренне удивляясь, каким же сильным должен быть человек, чтобы терпеть такое каждый день — впрочем, он в олеге и не сомневался. — твоему сыну, блядь, двадцать пять. двадцать пять лет! — брызжа слюной и тыча пальцем в широкую грудь, заорал на вскипающего мужчину летов. — так почему же, сука, наконец не отпустить его от себя нахуй, потому что, о боже! он взрослый, самостоятельный, мать вашу, человек! а вы — последний еблан, избивающий невинного человека, и именно из-за вас, пидараса, он тратит всё на крики в шкафу, а мог бы на счастливую жизнь! — егор ни секунды не пожалел о своих словах, но вдруг оказался очень жёстким образом припечатанным к стене. — отец, остановись! — подал голос судаков и подлетел к нему, стараясь оттянуть его от егора, но тщетно, потому что он с ужасом заметил, как егор начал краснеть под давлением рук бывшего вояки на своей шее. — господи, да прекрати же! глаза егора как никогда сильно молили о помощи, но она пришла сама — внезапно на голову михаила степановича тяжело приземлилась семиструнная гитара, тут же разбиваясь о неё, дребезжа лопнувшими струнами и наполняя комнату диким грохотом. он шокированно отпустил егора: тот упал на пол и жадно, сипло заглотал блаженный воздух. михаил степанович потратил последние силы на то, чтобы обернуться на сзади стоявшего, прошептать одно лишь "блядина" и тяжело грохнуться у ног не менее ахуевшего кузьмы, глухо стукнувшись головой о пол. кузя оглядел испуганными глазами сначала олега, потом егора, благодарившего байконур за все данные кузьме навыки, и вполголоса просипел: — съёбываем отсюда. быстро. *** по лестнице все вместе бежали так, словно убегающая от обидчика-партнёра девушка: они прочувствовали свободу вместе с олегом, вздохнули спокойно, но невероятная тяжесть где-то в глубинке сердца всё-таки осталась, ведь стоял вполне разумный вопрос — а что же делать дальше?.. запыханная троица выбежала из дома к стоявшим у парадного лукича и ане. аня всё же дала слабину и уткнулась в плечо лукичу, горько рыдая, ну а сам лукич с присущей ему нежностью ласково обнимал её за плечо и шептал успокоительные слова. что именно он говорил и почему всем, кто ему плакался становилось легче, никто не знал: видимо, вадим сохранит этот секрет ещё надолго. — блять, — только и выдал егор и упал задницей на лавочку, зарываясь руками в волосы и пытаясь до конца понять то, что сейчас произошло. — это пиздец... кузьма, он... — погаси еблет, — выдохнул остолбеневший костя, придерживая олега за боковину и бессильно задрал голову вверх, набирая этим в легкие больше воздуха. — просто помолчи... — он моего отца, того... — олег, сохраняя дикий ужас в глазах, несильно стукнул себя по голове ладонью, — ...гитарой. по лицу лукича пробежался отлив грусти, но он не подал виду и понимающе кивнул головой: — мда... теперь ясно, о какие косяки олег "ударялся"... молчание после этой фразы нависло над ними на целых долгих пять минут и созерцало кузю, который гладил олега по голове и неумело пытался его поддерживать фразами аля "не ссы в трусы", отходя вместе с судаковым; лукича, что мягко укачивал аню и тихо-тихо пел ей свою "алису", чтобы её голова не так болела, а глаза не так опухали после слёз; и егора, смотрящего в извечный визуальный шум пошарпанных хрущёвок — печальный случай. — дим, мне нехорошо... — аня опустила остекленевший взгляд на побитую брусчатку и прижалась к другу крепче, борясь с ознобом. — господи, да что ж сегодня такое-то, ну... — он растерянно забродил взглядом по товарищам, — ребятки, мы поедем, я за нюрочкой посмотрю, справитесь? — а чё нам ещё делать остаётся? — осевшим голосом пролепетал егор и, пошатываясь от накатившей усталости, подошёл к олегу на ватных ногах. — пусть рябинов с вами едет. — с хуя ли? — плюнул ему в лицо словами он, но получив твёрдое "потому что я так сказал", понятливо дёрнул бровями и встал к диме с аней. — анютка, мож, тебя понести? — я понесу, отдыхай, костик, ты человека в нокаут отправил пять минут назад, — ответил за неё лукич, грустно улыбаясь и аккуратно поднимая её над землёй. — а лёгкая такая, как пёрышко! — идите уже, "пёрышки"... — егор помахал рукой не глядя и обернулся всем телом к манагеру под удаляющиеся шаги. — ты как? — хуёво, — олег положил отяжелевшую голову на плечо егора и подавленно уставился вперёд. — я не понимаю, что мне делать и куда мне идти... — как это "куда"? интересный ты, конечно... ко мне пойдёшь, никуда не денешься, — проклиная пульс за девяносто, летов осторожно взял олега за предплечье. — ты думал, я тебя так оста... олег? он плакал: егор понял это по нетипичным организму вздрагиваниям тела, тихим всхлипам и медленно падающим на штаны летова каплям слёз. его сердце пропустило удар. — нате, хуй в томате... судачок! — его глаза округлились от удивления и жалости, но егор среагировал быстро — одной рукой, пригладил замшевую щетину на олеговой щеке, а второй легонько потряс его за руку: — мы прорвёмся, слышишь? обязательно вылезем из всего, из любого дерьма, а тех, кто подло поступал, туда же и окунем! — он нервно улыбнулся и взял олега за лицо уже обеими руками. мягкость его кожи привела егора в небольшой ступор, свойственный для влюблённого человека, но для этого был совсем неподходящий момент: он совладал с собой и вдруг крепко обнял юношу, слушая стук его сердца и постепенно уравновешивающееся дыхание. — я разъебу любого, кто сделает тебе худо, разъебусь сам, но окончательно разбиться я тебе не дам... — мне страшно, игорь, мне так, сука, страшно... — олег прерывисто шмыгнул носом и тихо икнул, — вдруг он меня найдёт?.. — не найдёт, — понизил голос егор, молясь, чтобы судаков не заметил его ускоренное сердцебиение, — а если и найдёт, то пусть только попробует сдуть с тебя хоть ворсиночку... и почему-то олег верил. — ладно, поехали домой, олег... — а вещи мои? — свои дам, — отчеканил егор, прекрасно зная, что вещей судакова там нет и не было. — у тебя есть силы идти? — не говори, что ты меня хочешь, как барышню-невесту понести... — на "невесте" у егора вспыхнули уши, но он молча встал и подал олегу ладонь: — если надо, понесу, всё равно идти недалеко. — да я уж дойду как-то, — олег, пряча красные глаза, не без помощи егора встал и, обвивая рукой его спину в качестве опоры, неуверенно, но с желанием поскорее добраться зашагал по мокрому от дождя асфальту. они шли молча, иногда заглядываясь на пробегающих мимо котов, а один раз и вовсе на маленького бело-чёрного котёнка со своей мамой, задравшего хвостик и важно-важно идущего по тротуару, как самый настоящий взрослый кот. олега настолько умилила эта картина, что он даже радостно улыбнулся, наблюдая за этим маленьким героем, и он был уверен, что этого котёнка в будущем ждут самые вкусные консервы и молоко, а его самого долгая и наконец счастливая жизнь, пусть и путь к ней окажется не так легок. олег чуть ли не влетел в квартиру егора, но вовремя остановился и, влетая духом, телом же вошёл зашуганно и скромно, наконец вдыхая полной грудью и разрывая этим вдохом накопившиеся цепи пережитого насилия. — разувайся и шуруй в душ, вещи выдам, не переживай, — егор нырнул в шкаф, рукой махнув на дверь в ванную комнату. олегу два раза повторять не было необходимости — он юркнул в указанное место и был крайне рад сбросить с себя грязные вещи вместе с чудовищным грузом размером в жизнь. к зеркалу он даже не поворачивался, ибо боялся опять увидеть все следы побоев и синяков и разрыдаться, всего-то переступил бортик ванной окрепшими ступнями и направил на себя тёплую, почти вскипающую воду, понемногу намыливая голову одним-единственным шампунем: егор со своим пресным откисанием в ванной приберёг вещичку для зашедших в ночи гостей. смывая с волос и тощего тела мыло, он услышал, как поворачивается дверная ручка, предостерегающее "не смотрю" и шорох чистой футболки с шортами и махровым полотенцем на борту ванной. судаков робко взял его в руки, поднёс к лицу и вдохнул — пахло егором. казалось, всё вокруг пропиталось ароматом его сладковатой кожи и приятного цветочного стирального порошка. он улыбнулся и завершил пребывание в ванной натянутой наспех растянутой футболкой летова, бесшумно открывая дверь и пробираясь в комнату к егору. он сидел на кровати и всей своей жестикуляцией показывал необоснованное, как чудилось олегу, волнение: босая ступня нервно отбивала ритм на паркете, а крепко сцепленные в замок руки терроризировали небритый подбородок. завидев олега, он хотел было подорваться с места, но остановился и похлопал рядом: — садись, не кусаюсь. олег, стеснительно обняв себя, присел рядом и внимательно изучил егора взглядом: — ты о чём-то беспокоишься? — я? нет, — очевидно соврал он и стыдливо прикусил язык, упираясь взором зеленых глаз в потолок. — я же вижу, что что-то не так... — олег положил свою руку на колено егору, отчего юноша вздрогнул и взглянул манагеру в глаза. — о чём печёшься? егор заколебался, как будто думал, говорить олегу или нет, но уже через секунду выпалил: — я не умею лобызаться. вообще. олег на это хохотнул и покачал головой, мол, "во дурак": — боже, а я уже испугался, нашёл время... а каким это боком ко м... он не успел договорить, потому что егор неумело, как мог, но со всеми чувствами соприкоснулся с ним губами, воздушно обхватив его щёки и растопырив при этом пальцы. сказать, что олег растерялся — это ровным счётом промолчать. он распахнул глаза с немым вопросом и мыслью "что сказал бы отец?", но, вспомнив, что рядом с ним в сию секунду находится егор, вожделенно целующий его губы, отмёл эти мысли прочь с надеждой, что сделал это навсегда. егор невесомо повалил его на спину и завёлся ещё больше, когда судаков прильнул к нему ещё ближе и провёл рукой по выпирающим от худобы позвонкам. сносило крышу и в секунды, когда олег, наконец отбросив страхи, прогнулся под его губами, а не под системой, но когда ранее недостижимые звуки соскочили с алых от бархатных поцелуев уст, егора унесло, занесло, перенесло и вынесло куда-то за всевозможные измерения. настолько красивого и чувственного секса егор себе и представить не мог, и вполне возможно, что у него не было возможности это сделать только потому, что он никогда не делал этого с олегом, потому что он ни единого раза в своей жизни не дарил человеку одним своим присутствием надежду и "титаником" души не рушил айсберг обстоятельств, который вполне мог обратить собой катастрофу. он преисполнился настолько, что впервые в жизни смог обменяться с действительно важным для него человеком словами любви и внутреннего покоя, и назвать его излюбленным словом "супруг". это была первая ночь, когда они заснули вместе.