Когда деревья заплачут камнями

Оберег на остроконечной крыше ветхого домика почти касался нависших серых облаков, рассекая их словно резец рульда камень. Мирко дошел первым. Сколько раз за долгие дни пути думал Мирко, что нипочем не дойти ему до гор Рульдана. А вот дошел. За его спиной шумел кронами Плачущий Лес, а у ног убегала вперед дорожка из каменных плит, светящихся бирюзой охранных рун. Медлил Мирко, не ступал на дорожку. Так тревожно ему было, что под сердцем душ-камень огнем жег. Перехватил Мирко мешок на плече, твердый бугорок под кожей на груди потер — верно чуяла яшма, что скоро силой нальется. А говорили еще, что самоцветы чуять не могут. Будто только чистой воды яхонты да смарагды, что гардийские жрецы в храмах своих гранили для князей и знати, такое свойство имели. В родных же для Мирко Каменных Землях самоцветы только родились, они столетиями и давали силу своему народу. Душ-камень, как водится, ведуньи сердечные готовили, а только рождался младенец, надсекали под сердцем кожу, и мать рукой своей ему камень родовой словно душу вкладывала. В роду травников яшму под сердцем носили. И Мирко носил — огненно-красную, как пряди его волос. Яшма силой питала, от дурного глаза берегла, тайные редкие травы ему указывала. Без душ-камня ведь человек что безродный, говорили о таких “не знает камня своего”. Ну уж кто камень свой знал, да родом древним кичился, так это Драган-охотник. Лазорик, синий, как глаза Драгана, слушал стук его сердца, давал смелость и ловкость, что охотнику нужны. Такого провожатого, как Драган, в дальнюю дорогу каждый рад был заполучить. Только Мирко не радовался. Не просил он того, да и идти никуда не собирался — все случайно вышло. Теперь лишь самые отважные осмеливались в Рульдан путь держать. Это когда-то давно рульды — резчики рун — сами в города и селения приходили. Могли на мече или луке руны насечь, чтобы не знать воину поражения в битве, а зверобою — в охоте промаха. На плуге, на прялке, на молоте кузнечном вырезали они свои руны. Ну а самую желанную — Истинную Руну — на душ-камне высекали, и силой он тогда наполнялся недюжинной. Ждали рульдов люди, привечали, одаривали щедро и прогневить боялись — а ну как руну не ту вырежет рульд на душ-камне — пропал тогда человек: тоска ему вечная и конец лютый. Да и кто еще кроме рульдов мог двоих влюбленных с разными душ-камнями соединить? Редко когда это случалось, в брак вступали обычно с кем-то своего роду-племени. Но только сердцу ведь не прикажешь. Вот рульды и насекали Сердечную Руну, связывая душ-камни узами крепче любого брачного ритуала. Но давно это было. Никто тех времен уже не помнил, когда свободно рульды по земле ходили. Колдунами их заклеймили жрецы гардийские и кого не истребили — в горы Рульдана обратно загнали. Теперь только отчаянные храбрецы да сумасшедшие влюбленные туда ходили. Не все правда возвращались. Мирко уж точно в Рульдан идти не собирался. Но так вышло. На Яшмицу-Купальницу, когда травы силу большую имеют, собирал их Мирко. Горечавки набрал от лихорадки да дремлика, черотки от ран прихватил тоже. А за прыгуном болотным по тине гонялся — измазался весь, вот и пошел обмыться к лесному озеру, где на его беду парни с девушками купались, венки на воду пускали. Сбежать уже было собрался Мирко, но застыл истуканом, глядя, как из заводи ближней Драган выходит, как смуглая кожа его мокро блестит в лунном свете. Аж дух захватило у Мирко. А Драган потянулся бесстыдно — обнаженный, красивый — и засмеялся негромко. Над Мирко смеялся конечно, заметив, как смотрит тот на тело сильное, каждый уголок которого знаком ему был. Покраснел Мирко — рыжий да белокожий, краской легко он заливался — хорошо хоть темно было. — Все еще нравлюсь тебе, травник? Ну же, признайся, что скучаешь по мне. Упрямо головой тряхнул Мирко. — Когда деревья камнями заплачут, тому бывать, охотник! Так мать еще сказывала, когда жива была — никогда, мол, такого случиться не может. А у самого колени подогнулись. Только ни за что не признался бы он, что сердце еще по Драгану сохнет. Темные ночи, что проводили они вдвоем в шалаше у реки сладкие были, безумные, пахли травами душистыми да ласками пьяными. Только понимал Мирко, что недолго счастью длиться — разных родов они были, да и про любовь Драган никогда ему не говорил. Как возвращались в деревню, и вовсе будто чужим становился. А однажды увидел Мирко, как он с красавицей Горданой любезничает — вот уж пара ему была подходящая — и не пришел той ночью к шалашу. Когда Драган утром спросил, что случилось, бросил зло: “Не приду я больше, думать забудь!” — Еще бы ты признался, — хмыкнул Драган. — Ведь камень-яшма твой слаб да труслив, Мирко! — А вот поглядим, что скажешь, когда я Истинную Руну на нем выбью! — слова вылетели прежде, чем Мирко подумать успел. — Ты никак в Рульдан собрался? — рассмеялся Драган. Даже в самых смелых мечтах такое Мирко представить не мог, но теперь, глядя в насмешливые лазоревые глаза, решился. — А может и собрался! Тебе-то что за печаль? Вот вернусь с Руной, посмотрим тогда кто смелее! Помолчал Драган, взглядом потяжелел. — Почему просто не скажешь мне, что на сердце твоем, Мирко? — Скажу только, Драган, что лазорик твой — камень заносчивый и хвастливый! — Вот как значит! Посмотрим, кто первый до Рульдана дойдет! Сглотнул испуганно Мирко: из Каменных Земель в горный Рульдан дорога неблизкая, опасная. Да делать нечего, идти на попятную поздно было. Мирко быстро собрался, взял мешок заплечный, с которым по травы в леса ходил, да двинулся в путь с рассветом. У самой границы Каменных Земель нагнал его Драган. — Ну что, травник, не передумал еще? — Да скорее деревья камнями заплачут! — огрызнулся Мирко. — Иди своей дорогой, охотник! — Одна у нас дорога на двоих, Мирко, — улыбнулся Драган. — Хочешь того или нет. Так и шли вместе, далеко друг от друга не отставали, иногда даже на привал останавливались рядом. А Мирко все думал, что не такой уж Драган выносливый охотник, раз плелся с той же скоростью, что он, хилый травник. Не говорил с ним Драган, ничего не спрашивал, только Мирко каждый день находил в чистой тряпице в своем мешке печеную заячью ножку. Хмурился Мирко, но угощение брал — на корешках да ягодах долго не протянешь, а охотиться он не умел. Ну и Мирко с Драганом не разговаривал. Улучив только минутку, когда тот отворачивался, пристраивал мешочек с полосками черотки, что ранки затягивала, в карман его плаща, да болежорки еще добавлял — до крови ведь исцарапывал себе руки Драган о колючие кусты, когда зайцев добывал. В последнюю ночь перед самым Рульданом холод стылый землю накрыл. Думал уж Мирко, что замерзнет до смерти, когда сзади внезапно обхватили его большие сильные руки Драгана. — Не дергайся, травник. Согреем друг друга до утра. Холодно нынче. Не похоже было, чтоб замерз Драган — тело что печка жаркое. Но промолчал Мирко, притворился, что верит, а сам вжался в него, да запах дорогой тихо вдохнул. А на рассвете один проснулся — видно ушел Драган, чтобы первым до рульдов добраться. Вот и припустил Мирко прямиком через Плачущий Лес. *** Пока стоял Мирко, дорожку с рунами разглядывал, из леса Драган появился и к нему подбежал. — Куда ж ты делся, дурья голова? Уж думал звери дикие тебя разорвали! — такого страха в лазоревых глазах охотника никогда еще Мирко не видел. Отвернулся он, сердце заколотилось только, и буркнул: — Зато я первым пришел. — Да потому только, что искал я тебя по всем оврагам окрестным! — грозный рык Драгана разнесся по опушке, отражаясь от каменных плит. Мирко поспешил ступить на узкую дорожку — там уж Драган его хватать поостережется. Но тот все равно схватил руку Мирко и сжал крепко, аж кости хрустнули. — Не пойдешь больше один! Рульд уже ждал их — древний, с лицом морщинами изрезанным, высокий, что каменные истуканы на капище перед его домом. Повертел он в скрюченных пальцах лапку заячью заговоренную, что Драган принес, понюхал сухой лист полунницы, что Мирко на Купальницу отыскал, кивнул довольно. Надсек потом грудь обоим, вынул душ-камни и опустил в чашу с водой — от крови промыть. — Какую руну попросишь для себя, охотник? – проскрипел рульд. Драган вдруг сжал руку Мирко крепче, голову наклонил и пробормотал сбивчиво: — Хочу камни наши связать. Мирко ушам своим не поверил. — Такое желание на двоих бывает, — качнул головой рульд. Драган, казалось, дышать перестал, пальцы его в ладони Мирко задрожали. И как во сне услышал Мирко свой голос: — Свяжи наши камни, рульд! Усмехнулся рульд, взял свой резец, душ-камни из чаши вынул. А Мирко глаза жмурил пока не почуял, как душ-камень снова в груди оказался, зашипел, стягивая кожу, разлил жар по сердцу. Не помнил Мирко, как шли они обратно, через мостик узкий. Только на опушке Плачущего Леса остановил его Драган и вдруг прижал к себе крепко. — Почему, Драган? — спросил Мирко в его широкую грудь. — Ты же никогда не говорил мне, что любишь. — А разве об этом говорить надо? Я лучше поделюсь с тобой теплом, когда тебе холодно, дам еду, когда ты голоден. Как ты — снадобья свои и заботу, когда больно мне. Молчал Мирко. — Но если так нужно тебе, то скажу, — отстранил его Драган, в глаза заглянул. — Люблю тебя, Мирко из рода Яшмы. Выдохнул в ответ Мирко: — Люблю тебя, Драган из рода Лазорика. — А как же "когда деревья камнями заплачут?" — улыбнулся Драган. — Я сердился на тебя тогда, глупо это. — Вовсе не глупо. Смотри, Мирко. Повел Драган рукой в сторону Плачущего Леса, и Мирко увидел, как стекают по стволам деревьев прозрачные янтарные слезы, застывая блестящими камнями у самой земли. А потом ничего больше не видел Мирко, ведь целовался он всегда с закрытыми глазами.