Боль... Слово-девиз, сопровождающее последние несколько...часов? Дней? Суток? Чёрт их разберёт, если честно. Возможно, прошла целая неделя. Но знаете, время не имеет значения, когда хриплый, приглушённый расстоянием и двумя тяжёлыми дверьми, голос пробивается сквозь постоянный звон в ушах.
— Эй, Шакира, запертая в мужском теле, ты там живой?
Хриплый кашель и звук плевка заменяет ответные смешки:
— Между прочим Шакиру сначала не взяли в школьный хор. Преподаватель посчитала её голос похожим на козлиный. Намекаешь на то, что я козёл, mi amor?
Аналогичный кашель и звук сплевывания крови:
— А если серьезно, Лэнс? Я смогу узнать тебя, когда мы выберемся отсюда?
— Прости, малыш, но я бы не поставил и одной звёзды этой недо-гостинице. Здесь нет простого зеркала. Не стану даже рассматривать это место для проживания во время нашего свадебного путешествия
— Лэээнс, — хрипит Кит немного сердито. Он всегда сердится, когда смущён.
— Я бы обнял тебя со спины сейчас и прошептал бы ласковое "que?", но прости, нас разделяют две двери, коридор между ними и наручники у стены. Глупо мы вообще попались, да? Как дети малые, честное слово. Сидим вот теперь, опухшие от синяков до неузнаваемости и кровь теряем. Жёлтый, наверное, распереживался так, что аппетит потерял.
Смешки с металлическим привкусом одолевают обоих. Чтобы Ханк потерял аппетит – это из области фантастики. Так не бывает. Оттого и смешно. Всё смешно. И ботинок в лицо смешно. И это самое лицо в пол. И руки, которые выкручивают до ярких пятен перед глазами. И хруст в области рёбер. Такой, что после него дышать тяжело, знаете? Но смешно... До ужаса. Поэтому двое отважных бойцов гарнизона, они смеются. Под каждый удар носком ботинка. Не из тех слова выбиваете. Эти не расколятся. Пусть вы снайперу хоть самым дорогим пригрозите: рану ото лба до середины щеки, через глаз, со шрамом в последствии организуете, он всё равно, зубы стиснул и смеётся-хихикает. А потом ещё покричит другу своему, мол правда же, что шрамы мужчину только украшают? Друг в ответ "Конечно" и поминай, как его сознание звали. Потому что там, в далёких и таких желанных снах, они снова сидят плечом к плечу, на холодном бетоне полуразрушенного здания, их обдувает сильнейший ветер и замёрзнуть в ожидании рассвета, им не даёт только любовь. Любовь друг к другу, которой эти двое дышат, которой пропитана каждая клеточка их тел. Сейчас, они оба счастливы, представляют, будто летят на мягком облаке, подолгу молчат, иногда переговариваются ни о чём, по своему обычаю обмениваются конфетами из пайков: Киту, как не странно, всё время попадаются вишнёвые, а Лэнсу карамельные и плевать вселенная хотела на их собственные вкусовые предпочтения с точностью до наоборот. Они смеются, держатся за руки, целуются... Нет, прежде чем губы вкуса карамели и вишенки сольются в едином, сногсшибательном сочетании, на Кита водопадом льётся холодная вода из ведра. Сегодня последний шанс остаться в живых. Так говорит человек, что никак не устанет тыкать своим пистолетом куда можно и куда нельзя. Но толку? Помимо уютных рассветов наедине, у этих двоих не мало встреченных закатов в составе всей их команды, скромно зовущей себя "Вольтрон, легендарный защитник Вселенной". И эти, пусть даже и воспоминания, которым никогда не повториться, стоят жизни. Двух жизней, преисполненных любовью. Двух жизней, которым длиться всего ничего, метров 200 – от камер и до забора...
Лэнс устал. Он правда устал, несмотря на весь тот весёлый, задорный настрой, который они пытаются швырять друг в друга, они оба на грани. Нет-нет, будучи всё ещё далёкими от разглашения какой-либо информации, они устали чувствовать, устали подавать голос, устали открывать глаза. Но сейчас, когда впервые за долгое время, обе тяжёлые двери открылись, вы будете смеяться, в каждом из них, словно феникс в горстке пепла, открылось второе дыхание. Нет, не на то чтобы бежать и прорываться, на то чтобы оказаться рядом. На то, чтобы наконец коснуться руки рукой и чувствовать себя хоть немного счастливее в свои последние минуты. Удар. Почти синхронный.
— И чего они схватились? Пальцы – штука ненадежная. Вот когда засадил – уже другое дело, — противно посмеивается надзиратель с неким даже презрением к нежному чувству. Оба, что едва держались на ногах, валятся на пол. Ещё по удару на каждого крепким носком ботинка – не отпускают. Держатся друг за друга, как за последнее, что им осталось. А ведь так и есть. Так оно и есть. Кит не имел ничего за плечами до начала войны. Наставник и боевой товарищ – Широ – был единственным, кто добавлял в коктейль бессмыслицы, под названием Когане пару капель некой значимости. Он раз за разом шел в бой, ведь это было единственным, что он умел. Так было до появления Лэнса. Этот мальчик-зажигалка раздул всепожирающее пламя любви из тлеющей искры. С виду наивный, совершенно неопытный, долговязый, худощавый, что он может? А может он всё. Кит только пару раз бывал вместе с ним на точке, но чёрт возьми, это сосредоточенное спокойствие... Хладнокровность, с которой смуглый палец жмёт на спусковой крючок... Глаза – два океана – которые даже не думают закрыться, моментально фокусируясь на следующей цели... Кит клянётся, в те моменты его сердце замирало. Эта пугающая точность и контраст с обычным поведением МакКлейна, вызывают у него мурашки по коже и одновременно... Придают этому простому парню с Кубы... Шарм. Очарование. Притягательность. Заинтересовывают похлеще приключенческих романов, коими Кит в своё время зачитывался взахлёб.
У Лэнса за плечами семья. Большая, приветливая, славная. Лэнс знает почему он здесь. Знает, кого хочет защитить. Это придает сил снова и снова укладывать врагов в вечный сон. Он не жесток. Жесток мир, не оставляющий выбора. Лэнс хранит письма из дома прямо в нагрудном внутреннем кармане. Лэнс перечитывает их, когда особенно тяжело. Невинный детский почерк, немного выцветшие чернила... Каждый раз, когда накатывает осознание, руками, по локоть в крови, дрожащими словно осиновый лист, Лэнс разворачивает письма. Читает. Иногда даже вслух. Племяшка Софи считает дядю героем. Мама волнуется, а отец гордится. Сестра скучает. Лэнс тоже. Но сильнее он скучает по дню, который, скорее всего, не наступит уже никогда. День, когда он снова сможет увидеть семью. Когда сможет обнять и поцеловать каждого, кого так любит, когда сможет познакомить с ними Кита. Чтобы тот, не знающий любви и ласки с детства, растаял перед крепкими объятьями его милой мама́, хорошо провёл время с опытным рыбаком отцом, послушал бабушкиных историй и разыграл сказку для племянников перед сном. Про красную шапочку. Киту определенно подошёл бы красный берет Вероники. А потом они вместе ютились бы на узкой кровати в его комнате, сперва устроив бой подушками за позицию большой ложки...
Смуглая рука сжимает бледную, как снег, ладонь всё сильнее. Капли боли и досады падают на пол даже не прокатившись по смуглым щекам. А тюремщик всё сильнее и сильнее наступает ботинком на две ладони, крепко сжатые вместе. Кит знает, как важны пальцы для Лэнса. Кажется, он однажды обмолвился, что неплохо играет на гитаре... "Было бы красиво послушать" – размышляет, едва соображая от боли Кит, меняя положение так, чтобы изящным кубинским пальцам почти не доставалось. Тюремщик не унимается, пока не раздается хруст. Оглушительный, в холодном и пустом коридоре. Когане жмурится и кусает нижнюю губу. В отличие от болтливого, острого на язык Лэнса, он раздражал своим молчанием. Вот и сейчас от него ни звука. Только дрожь. Взгляд исподлобья. Волчий, страшный взгляд. Будь он вооружён, это могло бы быть реальной угрозой, но что такое Красный Паладин сейчас? Так, обычный приговоренный, правда что упрямый в своём желании быть рядом с любимым до конца...
Будущий палач на этот раз пинает Лэнса в живот, с сухим комментарием "Поднимайся" в приказном тоне. Едва ли адресат может выполнить эту своеобразную просьбу, но кто бы интересовался. Синий поджимает под себя колени, ставит руку и не может найти силы чтобы упереться.
— Быстрее, чёрт тебя дери. Развалился, как шлюха перед офицером, — ещё удар ногой собирается влететь в МакКлейна, однако встречает на пути руку Когане. И Кит клянётся, не будь у него руки, чтобы остановить, он бы сделал это зубами. Лэнс красив и чист. Лэнс не заслуживает такого. Благодарный взгляд небесно голубого цвета Кит запомнит на всю жизнь, хотя... Что там этой жизни осталось? Сейчас вот подняться, с божьей, а точнее с чертовой помощью, руки не отпускать и пройтись немного. Чуть-чуть совсем. А перед ними даже двери открывают.
— Неплохой выбор, мистер Когане, но я представлял себе церемонию нашего бракосочетания немного иначе, — едва разберимо хрипит-смеется кубинец, до последнего желая сохранить настрой. Он попал сюда с огоньком, с огоньком и уйдет.
Уличный воздух отличается от подвального только пылью вместо сырости. В остальном, дышать всё так же трудно. Возможно, причина совсем не в воздухе, а в паре сломанных рёбер, но этого мы никогда не узнаем.
— Итак, мальчики, с кого же мне начать? Синий или Красный? Может, кто-то хочет облегчить душу? Или... Уйти первым, чтобы не страдать от утраты?
Смуглое, веснушчатое лицо расплывается в ухмылке. Правда, выглядит она, мягко говоря, непривлекательно
— Насколько мне известно, каждый из квалифицированных психологов рекомендует начинать с себя, — никак не унимается МакКлейн, дополняя свой комментарий сплевыванием застоя крови в горле непосредственно в исполнителя их приговора. Непозволительная наглость тут же получает ответ. Ударом под колени голубоглазого опускают на землю. Кит не собирается отпускать. Только не сейчас. Однако... Когда его кто-нибудь спрашивал? Двое конвойных, предназначенных персонально ему (какая честь, не правда ли?), заламывают бледные руки, едва не ломая. Слабая кисть, пульсируя от боли, вскоре не выдерживает, отпуская: пальцы ведь – штука ненадёжная. И здесь Кит начинает орать. Он рычит, машет ногами, наступая на ноги своих "секьюрити", однако в нём веса не так много и массивные армейские ботинки разве что пачкаются от такого воздействия. Когане пытается оттолкнуться, вывернуться, отвлечь, оттягивая неизбежное, в конце концов, хотя бы позвать смысл всей своей жизни, но... В его каштановую, некогда мягкую макушку, уже тычет дуло пистолета. Один его вздрог – вся голова наружу. Кит видит прикрытые глаза, солёные капли, что бегут по щекам без остановки, бронзового цвета губы, которые подрагивают, как листья на ветру, но не может ничего сделать. Он так рьяно бунтовал против происходящего, что даже одному из конвоиров Лэнса пришлось присоединиться к сдерживанию.
— Попрощайся со своим паршивым дружком, Синий. Следующая твоя остановка – ад.
Выстрел.
Сердце Кита замирает от этого звука. Ему не хочется смотреть в ту сторону. Ему не хочется смотреть в принципе. Ему хочется вдохнуть и никогда не выдохнуть, закрыть глаза и не открыть больше. Тишина, повисшая всего на несколько секунд, вязко растянулась в целую вечность. Пока звонкий, немного задиристый голос не разбил её, как тонкое стекло. До дрожи, до боли в ушах, знакомый голос:
— Наведем и здесь шороху, паладины! — торжественно звучит Пидж, смачно прописывая оставшемуся свободным секьюрити.
Переведя шокированный взгляд на Лэнса, Кит выдыхает с таким облегчением, на которое вообще сейчас способен. Его милый мальчик улыбается до закрытых глаз. Когане никогда не верил в бога, их отношения не заладились ещё с самого его детства, но сейчас он был благодарен. Благодарен любой высшей силе которая существует и распоряжается временем. Выстрел Широ пробил голову палача до исполнения приговора. Конечно, тушка под центнер весом неплохо так припечатывает к земле, учитывая сломанные до этого пару рёбер – тем более, но... главное, что они скоро будут в безопасности и тишине. Скоро будут помогать друг-другу с перевязками, покрывать синяки глупыми, нежными поцелуями, будто это лучшее в мире лекарство, долго-долго обниматься, держаться за руки и обмениваться конфетками. Самыми вкусными в их жизнях. Танцевать при свете луны и тихих мычаниях ритма от Лэнса. Вообще, это трудно было назвать танцем. Скорее покачиваниями во время объятий. Сам кубинец, по его же словам, танцевал богоподобно и такая самоуверенность не вызывала у его импровизированного партнёра ни капельки сомнения. Когане, по их возвращении с фронта, обязательно должен был бы получить по курсу танго, бачаты и сальсы как минимум. Они любили мечтать об этом в моменты своих бессонных ночей. В те ночи, что можно было назвать спокойными, но рисковать со свечами и громкими разговорами было нельзя. Тогда весь мир был только для них. И только луна имела счастье любоваться их блаженством. Но иногда бывало, что даже она пряталась от смущения за тучки. Тогда темнота заботливо скрывала их силуэты и оставались только ощущения. Чувства. Прикосновения. Близость. Они определенно повторят это снова. Позже. А пока что ребята из команды, хоть и вооружены до зубов, явно устали и прошли долгий, кровавый путь до этого места. Ханк всё так же доброжелательно улыбается, ломая кисть, направлявшую на него пистолет, Широ по прежнему сосредоточен, опережая реакцию своего оппонента благодаря своему протезу. Аллуре удаётся сохранить свой непередаваемый шарм и грацию даже в форме и даже во время драки. Кит едва может стоять, а точнее шататься на ногах, ему трудно держать глаза открытыми, но всё же его губы невольно расплываются в улыбке невероятного счастья. Он дома. Физически, конечно, ещё нет, но когда эти люди, заменившие ему семью, все здесь и рядом, Когане знает, нет, он чувствует – он дома.
— Эй, Красный, есть силы улыбаться, давай помогай! — беззлобно выкрикивает Зелёная, добивая соперника в полтора её роста до бессознательного состояния. И черноволосый отправляется на помощь. Но не им. Для них сейчас он только обуза. Он шаркает ногами по земле, чтобы упасть на колени и взять Лэнса за руку. Ну и помочь избавиться от остывающего тела сверху заодно. Кит немного напрягается, когда не получает сжатия своей ладони в ответ. Он волнуется, как бы сильное потрясение не повлекло за собой потерю сознания. Черноволосый пытается, правда пытается скинуть тяжёлое тело со своего хрупкого мальчика. Но он слишком слаб, а у вражеских палачей слишком плотные приёмы пищи. Поэтому он пытается привести его в чувство. Зовёт и легонько стучит по лицу, которое осталось не заваленным одно-единственное. Как же красиво это лицо. Даже сейчас, замученное, испачканное, с дорожками от слёз, оно всё ещё так прекрасно... Сейчас Лэнс распахнёт свои глаза, цвета ясного летнего неба, поморгает, поморщится, взглянет на Кита и у того сердце в пятки ускачет, забрав с собою дыхание. Крышесносные глаза. Почему-то не открываются. Когане не понимает. Ребята только-только закончили. Тоже подошли, чтобы помочь им обоим подняться и двигаться к транспорту. Аллура и Пидж помогают Киту встать на ноги.
— О-он без сознания-с дрожью на губах и в голосе, произносит он. Широ и Ханк убирают исполнителя с дыркой в голове с Лэнса. С тела Лэнса. С бездыханного тела, в голове которого всё ещё находится пуля, а под головой уже набралась лужица крови.
Урок на будущее: не стреляй в того, кто держит палец на спусковом крючке. Палец – штука ненадёжная.
Истошный, оглушительный крик Кита заставляет птиц вспорхнуть с окрестных деревьев и улететь в небо, цвета навсегда закрытых глаз.
