Ре:акция

— Сюда иди. Лицо Селестии ровное и бледное, будто фарфоровая маска — как, впрочем, и всегда. Она говорит кратко и спокойно, смотрит прямо в глаза. Ей не хочется ждать ответа, и, быстрым шагом подойдя к Хифуми, она хватает его за галстук, сжимая словно бы железными щипцами. — Я же сказала тебе подойти. На секунду на идеально выбеленном лице проскальзывает лёгкая улыбка. Люденберг не дожидается оправданий — ей это просто не нужно. Рывком приблизив Ямаду к себе, она втягивает его в короткий, сухой поцелуй. Разорвав контакт через несколько секунд, с уже не сходящей улыбкой смотрит на смущённое лицо юноши, и, пригладив его волосы, разворачивается и грациозно уходит, оставив застывшее в воздухе непонимание. В последнее время Селестия всё чаще так делает — неважно, наедине или у всех на глазах. И она лишь смеётся, когда слышит вопросы о том, не мерзко ли ей целовать Хифуми. Нет, ей вовсе не мерзко. Ей просто всё равно. Люденберг знает о том, какие чувства Ямада испытывает к ней. Любой, даже совершенно безмозглый человек мог бы это понять. И Селестия пользуется этой безумной привязанностью в своих целях — сначала чтобы сделать юношу своим слугой, а после уже с совершенно иной, более сложной целью. Селестии нужна реакция. Реакция, и ничего больше. Может показаться странным, но Люденберг получает удовольствие лишь от того, что видит чужие эмоции. Сама она часто скрывает свои настоящие чувства под натянутым на лицо спокойствием, ведь то, что выражают другие, приносит ей куда больше ощущений, чем любые, даже самые шокирующие происшествия. И она нашла идеального человека для удовлетворения своей потребности в подобном. Она знает Хифуми как свои пять пальцев, искусно манипулирует им, выводя на любые эмоции — пусть даже ради этого нужно будет поцеловаться на публике. Ради своей цели Люденберг пойдёт на всё, и уж что-то подобное для неё вовсе плёвое дело. Хотя в последнее время Селестия начинает осознавать, что не всё так просто, как она думала. Ей становится всё меньше и меньше плевать на то, насколько Ямада ей предан и насколько он всё-таки любит её. Безусловно, ей это играет на руку, и грех не использовать такую щенячью верность себе во благо. Но вместе с тем, смотря на то, как искренне этот милый, глупый задрот радуется, когда получает хоть немного внимания, Люденберг и сама ощущает некое наслаждение. Чужие эмоции приносят ей не столько удовольствие, сколько утоление ментального голода, но нечто странно приятное начинает чувствоваться всё чаще и чаще. Порой Селес и самой хочется искренне, нежно улыбнуться в ответ, но она быстро отметает подобные мысли. Нет, ей не подобает быть такой дружелюбной. Она выше этого. По крайней мере, в этом она себя упорно убеждает. Королева лжи лжёт сама себе, и в том числе своему сердцу. И она это прекрасно понимает, но не желает признавать. Нет, Селестия Люденберг никогда бы не полюбила, ей нужны лишь чужие безответные чувства. Любовь — это глупо. Так могла бы поступить разве что Таэко. Но что Таэко? Кто она? Всего лишь обычная девушка, коих миллионы. Селестия не такая, она не хочет видеть себя простым человеком — потому и убеждает себя в своей особенности, начиная постепенно верить в собственную ложь. Она говорит себе не любить, не сожалеть и не поддаваться никаким эмоциям. Это удел простых смертных, это не может… Нет, Селестия Люденберг не особенная. Вся ложь разбивается на тысячи осколков в одно мгновение, когда она просыпается посреди ночи, поняв, что не может это терпеть. Ей уже тошно от окружающей весь её образ фальши, она больше не в силах доверять сама себе. И самое главное — Селес внезапно осознает, что то, за что она всегда презирала Хифуми, есть и в ней самой. Выдуманный, нереалистичный в своей основе мир, созданный из случайных фантазий и тайных желаний, в котором она живёт и в который начала постепенно верить. Мир, в котором она лучше, чем есть на самом деле, в котором она не такая, как множество других людей… И который моментально рассыпается, как только приходит осознание, что вся эта жизнь — лишь очередная большая ложь. Больше в эту ночь Люденберг не может спать. Мысли спутываются в голове, заставляя тело цепенеть, и она мысленно благодарит всех богов этого мира за то, что не лежит лицом к камере. Никто не должен увидеть её слёз. Наутро, смыв со своего лица последние остатки ночных эмоций и как следует выбелив кожу, Селес является в столовую одной из первых. Она молчит на собрании, завтракать, не смотря ни на кого, и только в самом конце, когда ученики начинают расходиться, аккуратно касается плеча Ямады. — Мне нужно кое-что тебе сказать. И впервые за долгие годы Люденберг искренне улыбается. Она не желает никакого больше бессмысленного вранья и никаких манипуляций, и впервые говорит правду единственному человеку, которого хоть немного ценит. — Ты мне не безразличен.