Моралист

Руперт возвращается с одной из миссий, на базе было необычно тихо, но из одной из палаток доносились голоса, смех и прочий человеческий шум. Он подходит и аккуратно заглядывает под тент. Там кружком собралась толпа, а в её центре сидели Конард и Кельвин Буковски. Они натужно пытались перебороть друг друга в армрестлинге. Руперт в недоумение подошёл к крайнему солдату и спросил: — Что они тут все делают? — Прайс, тише тут битва не на жизнь, а на смерть. — Прошептал солдат, хитро улыбаясь и стараясь не отвлекаться от «боя» — Чего? — всё ещё ни черта не понимая, спросил Руперт. — Агх, короче, эти двое придумали такую вот хрень: двое случайно выбранных в жеребьёвке должны сразиться в армрестлинге, и если кто то один победит, то он должен успеть поцеловать проигравшего, а у проигравшего есть выбор: первое — уклониться, вторе — бездействовать, третье — засосать в ответ. Теперь-то ты понял? В любом случае, самое интересное ты уже пропустил. Из не целованных остались только эти двое — он указал на близнецов. Руперт в недоумении смотрел на предвкушающую развязки толпу. Он не понимал, как людям может такое нравится. Его лицо скривилось, и он уже собирался уходить, как вдруг толпа оглушительно заревела. Резко обернувшись, он увидел картину, которая ещё надолго впечаталось в его сознание: Конар и Кельвин валялись на полу, страстно целуясь и перекатываясь со спины на спину, так что не было понятно, кто был «победителем». Через пол секунды они отцепились друг от друга и сидя на полу, всё раскрасневшиеся, то ли от смеха, то ли от близости, громко заливались хохотом. Что было дальше, Руперт не знал: в его глазах помутнело, а к горлу подступила тошнота, он поспешно ушел, пытаясь забыть увиденное. Он никогда не был против однополых отношений, это ИХ дело, но видеть как два родных брата (тем более близнеца!) страстно целуются и нагло обследуют тела друг друга, было для него невыносимо. Вся последующая неделя для Руперта была невыносимым адом. То там, то тут, по всей базе на протяжении всех этих дней, он замечал обжимающихся братцев. И нет, это были не обычные семейные объятья, это было нечто совсем другое. С точки зрения Руперта и его непоколебимых моральных устоев это был нонсенс! Но Буковски ещё с первого раза, когда Прайс увидел их «баловство», поняли его реакцию, и как самые порядочные мальчики, всеми силами, старались маячить перед глазами у темноволосого как можно чаще. В их двух котелках созрел гениальнейший план по уничтожению моральных устоев бедолаги. И после бурного обсуждения со всеми подробностями, они начали действовать. В первую неделю Руперт ходил сам не свой: при виде Буковски старался скрыться в деамитрально противоположном направлении. Вторая неделя началась более спокойно, Прайс почти не видел близнецов, и это приносило ему значительное облегчение. До одного дня. После миссии, под конец рабочего дня, когда темноволосый переодевался, собираясь домой, в той же раздевалке находились и наши два брата-акробата, а ну и Генри в придачу. Руперт уже почти закончив одеваться, бросил взгляд на Буковски, стоявшие к нему оголенными спинами и о чём-то разговаривающими. На спине у одного из братцев виднелись красные полосы от ногтей, а в районе шеи у другого красовались следы от укусов и засосов. Руперт заострив на этом внимание, в надежде прекратить свои мучения, тихо спросил у Генри: — У этих двух придурков наконец-то появилась личная жизнь? — Пфф, чувак ты шутишь? — Генри повернулся и насмешливо продолжи — они и есть личная жизнь друг друга. Прайса всего перекасоёбило от такой новости. Лицо позеленело, и его начало подташнивать. Генри, взглянув на собеседника хмыкнув, произнёс: — Да ладно не осуждай ты их, это ведь их семейное дело, и нам в него лучше не вмешиваться. — Произнеся эту фразу Стикмин посыпался со смеху, и, взяв свои вещи, скрылся, в только ему известном направлении. Руперт же стоял в полном шоке — “ ладно обжимания, ладно поцелуи, но ЭТО уже не в какие ворота не лезет!» — думал он пока не видя дороги, ели брёл в уборную, чтоб хорошенько проблеваться после таких новостей. Шла ещё одна неделя, на этот раз невероятно спокойно для нашего моралиста, за исключением хитрых взглядов, которые на него бросали Кельвин и Конард. В пятницу была масштабная миссия, в ней участвовало множество военных, Руперт и близнецы не были исключением. Операция была напряжённой, не обошлось и без жертв, к слову, в списке погибших мог оказаться и темноволосый если бы один из близнецов не успел бы затащить того за бетонную стену, тем самым укрыв от взрыва. Это прекрасное спасение Буковски решили отпраздновать, пригласив Прайса выпить за их счёт в баре. Хоть он и испытывал некую неприязнь к братьям, отказаться всё же не смог, ему хотелось хоть как-то их отблагодарить (хотя то, что пить они будут не за его счёт, удивило). — Ну, давай же Рупи, пойдем, выпьем — тараторил один. — Да, сегодня же пятница можно и отдохнуть, к тому же ты мне должен — вторил другой. — Ладно, ладно только немного, а то я плохо умею пить. — устало соглашался Руперт. *** Голова неимоверно трещала, тело не слушалось и жутко болело. Руперт попытался открыть глаза, но яркий свет из окна не давал ему это сделать. Через пару минут темноволосый всё же смог отрыть глаза и оглядеться. Он не узнавал место, где находился: просторная комната в светлых тонах была освещена солнцем, пробивавшимся через плотные тёмные занавески, мебели было не много, но вся она прекрасно подходила для пользования двумя людьми, на стенах были развешаны плакаты различных стенд-апов и портреты известных комиков. Сам же Прайс лежал на довольно просторной кровати, накрытый одеялом, и абсолютно голый. Последний факт сильно напряг темноволосого солдата. Перебарывая сильнейшую боль, он повернул голову налево и содрогнулся от ужаса, рядом с ним тихо посапывая, лежал Кельвин, с большей осторожностью и напряжением он посмотрел на право, там также спокойно дремля, лежал уже Конард — оба парня были также полностью голыми. По лбу Руперта скатились капли холодного пота. — Твою мать…— это единственное, что он смог произнести в тот момент. В этот день напрочь были сломаны и обрушены моральные принципы Руперта Прайса, на их место пришло страшное осознание, а вместе с ним и обрывки воспоминаний ночного наслаждения, и жгучий красный румянец на щеках.