Burnt Memories / Сожжённые воспоминания

      Годы после того, как Танос превратил половину населения мира в пыль, были далеко не лёгкими. Уровень самоубийств вырос в геометрической прогрессии. В это время Панси уединилась в хижине, чтобы избавиться от всех мучений и боли, которые испытывала каждый день.       Несмотря на то, что они несколько иные, чем остальной мир, ведьмы и волшебники считались точно так же, как если бы они были маглами. Половина их населения стала облаком пыли, как и все остальные. Панси потеряла в тот день всех, кого считала семьёй. Драко. Дафну. Тео. Блейза. Своих родители. Всех.       К тому времени магическое сообщество и суперсообщество объединились, работая вместе, чтобы избавить мир от зла. Так Панси познакомилась с Наташей. Они стали верными друзьями, обе чувствовали себя изгоями, в то время как все остальные общались и без особых усилий работали вместе. Поэтому, когда Танос щёлкнул и заставил мир пошатнуться, Панси ушла, не сказав никому.       Наташа нашла её, как и всегда. На это ушло несколько месяцев, но, тем не менее, шпионка нашла её. Очевидно, не имело значения, прячется она в своём любимом кафе или в крошечной однокомнатной хижине в лесу, Черная Вдова обладала навыками, с помощью которых всегда найдёт свою цель. Панси должна была быть в ярости, и сначала так и было, но волшебница в конце концов уступила Наташе и позволила ей остаться.       — Панси, ты не можешь просто исчезнуть, — сказала Наташа, стоя перед хижиной. — Слишком много людей уже сделали это.       Сердито глядя на неё, Панси крепко сжала палочку. Она не хотела, чтобы её нашли. Хотела, чтобы её оставили одну, чтобы она могла погрязнуть в жалости к себе.       — Я ничего не могу сделать, так какое это имеет значение? Оставь меня в покое, Наташа.       Вздохнув, Наташа подняла руки.       — Опусти палочку и впусти меня внутрь. Ты не единственная, кто потерял близких в тот день. Я думала, мы друзья?       Панси при этих словах вздрогнула. Наташа была её другом, одной из немногих, кого она не потеряла благодаря кровавому Таносу. Действительно ли она хотела рискнуть и потерять её? Зарычав от разочарования, девушка опустила палочку и провела свободной рукой по коротким тёмным волосам.       — Черт, Наташа, почему ты всегда должна быть голосом разума?       Ухмыляясь, Наташа опустила руки и спокойно шагнула к двери домика.       — Стив бы не согласился, но я рада, что ты так думаешь, — указывая на открытую дверь, она спросила, — Можно зайти с тобой? Не ты одна любишь скрываться от остального мира.       — Ладно, пусть будет по-твоему, — ответила Паркинсон, повернувшись спиной и войдя в хижину. Наташа последовала за ней, войдя не только в домик, но и неосознанно в её сердце.       В течение следующих четырех лет Панси и Наташа становились всё ближе друг к другу. Романофф заставляла темноволосую ведьму возвращаться в цивилизацию на долгое время, но каждый раз, когда Панси чувствовала себя удручённо, они вместе возвращались в секретную хижину. Это был их тайный побег; их способ избежать невыносимой душевной боли, которую испытывал остальной мир.       Тогда Панси стала видеть Наташу в другом свете. Медленно, но верно она знала, что влюбляется в бывшую шпионку. Женщина, известная как Чёрная Вдова, оплетала её сердце паутиной, и Паркинсон даже не осознавала этого, пока не стало слишком поздно. Только тогда она не знала этого.       — Наташа, — тихо произнесла волшебница однажды вечером, когда они обнимались на диване. Они были в домике, огонь потрескивал в камине, когда они обе расслабились так, как не могли раньше.       Та оторвалась от записной книжки, чтобы спросить:       — Что-то не так?       Панси знала, что завтра Наташа и остальные попытаются найти Камни бесконечности. Если бы что-то пошло не так, они бы навсегда застряли в этом подвешенном состоянии той жизни, которую проживали сейчас. По какой-то причине девушка с трудом справлялась с чувством беспокойства с тех пор, как проснулась тем утром. Она подумала, что, может быть, это связано с её невысказанными чувствами к Наташе, поэтому решила прояснить ситуацию.       — Я люблю тебя, — неожиданно выпалила она, забыв всю речь, которую готовила в голове. Когда глаза Наташи расширились от шока, Панси схватила её за запястье, чтобы шпионка не убежала. Не то чтобы это могло остановить её, но Панси должна была попытаться.       Но вместо того, чтобы попытаться отодвинуться, Наташа притянула Панси ближе. Её губы нашли губы ведьмы и словно бы зажгли всю её сущность. Они целовались, казалось, несколько часов, прежде чем Паркинсон обнаружила, что они обе лежат обнажёнными на полу перед огнём. Когда они занимались любовью, Наташа никогда не говорила ей этих заветных трёх слов, но она показывала свои чувства во многих других действиях. Это был человеческий контакт, которого они обе жаждали с тех пор, как всё это началось, когда мир, который они знали, превратился в пыль.       Панси казалось, что её тело пылало. Будто бы кто-то сказал Incendio, и заставил её ожить впервые в жизни. Вот что значит быть любимой Наташей, когда её мозолистые руки нежно скользят по обнажённому телу. Она нашёптывала девушке на ухо свои чувства, вызывая крупную дрожь. Когда Панси была с Наташей, она была цела, её любили. Несмотря на прежние опасения, ведьма думала, что ничто не изменит её чувства в тот момент.       Глядя на хижину сейчас, после войны, Панси не чувствовала ничего, кроме боли. Её сердце болело до такой степени, что она едва могла дышать. Наташа ушла, и, насколько ей известно, вернуть её уже нельзя. Чёртов Беннер и его глупые теории о фиксированных точках во времени. Панси хотела вернуть Наташу. Как она могла жить без второй половины своего сердца? Второй половинки души?       После всего, что случилось, Панси не нужно было постоянное напоминание о том, что она потеряла. Она посмотрела на хижину, которая когда-то была наполнена такой радостью и любовью, и подняла свою палочку. Глубоко вздохнув, она пробормотала четыре слога, которые, как надеялась, снимут всю боль. По крайней мере, это превратит хижину в не что иное, как воспоминание... Которое она надеялась забыть.       — Incendio.       К утру не останется ничего, кроме сожжённых воспоминаний о любви.