О сочувствии (или его нехватке)

      Её кожа начала зудеть до того, как он попал в поле зрения, Нишка невзлюбила его прежде, чем смогла рассмотреть получше. Он паладин – не человек и не мужчина, просто очередной инструмент богов, чьё присутствие колет изнутри, вызывая желание исторгнуть свой обед. Если он чуял её кровь также, то не подавал виду. Он в общих чертах обрисовывал ситуацию, а она не могла собраться с мыслями из-за желания отмахнуться от болтовни святого воина, как от надоедливого комара.        А потом он со своим боевым молотом мерзейшим образом просочился в их отряд, хорошо вписался между дворфом и второй затронутой планами, и к ужасу Нишки, та одаривала его взглядом золотистых глаз; улыбалась, будто его компания доставляла ей величайшее удовольствие.       Остаток вечера Нишка понуро сидит во тьме, отдалившись ото всех настолько, насколько хватает духу. Её колени прижаты к груди, хвост сердито подергивается, как у кошки. Она слишком упёрта, чтобы придвинуться к костру, даже не смотря на то, что продрогла; зуд, вызываемый божьим воином, не проходит. По большей части её игнорируют: как-никак, она тифлинг и не заслуживает доверия, пусть даже рисковала жизнью ради остальных больше дюжины раз. Цилле бросает несколько обеспокоенных взглядов в её сторону, только Нишка не обращает внимания, предпочитая оставаться угрюмой. Они стараются говорить тише, но слышно, как её предводительница (её предводительница, не его) спокойно задаёт те же вопросы, которые задавала ей после спасения. Тогда Нишка думает, что если однажды ей не повезёт встретить Тира лично, она плюнет ему под ноги.       Вскоре после этой богохульной мысли она решает сдаться. Рассуждает так: утром можно продолжить обижаться, но их отряд по-прежнему глубоко в пещерах, значит, сейчас ей нужен трезвый ум. Выставляться в дурном свете перед паладином – не лучшая идея. Сначала она скидывает сапоги, затем расчищает мелкую гальку на месте, где собирается лечь. Она по-прежнему не хочет приближаться к костру. Когда Нишка ложится, из ворота её рубахи выскальзывает шнурок, что-то сверкает в тусклом свете. Она прячет его обратно, но прежде задерживает пальцы на кулоне, который недавно получила в подарок. Конечно, от Цилле, единственной, кто проявлял доброту, в её типичной скромной манере.       «Он не драгоценный», - говорила Цилле, вручая кулон, только Нишка и не знала, что делать с драгоценными вещами, кроме как продать подороже.       Она шумно вздыхает, и на мгновение разговор тех двоих прекращается. Ей всё равно, что она мешает им узнать друг друга ближе, фактически, это радует. Всё, что угодно, лишь бы не дать им общаться, лишь бы её подруга осталась с ней. Их отношения могли бы походить на занимательный роман о любви, какие нравятся многим. Справедливый и честный паладин спасает девушку, которая по случайности оказывается потомком целестиалов. Цилле знает, что лесной эльф из Западной Гавани не был её родным отцом, но кажется, она никогда не считала себя лучше других. Хотя при взгляде на неё сложно это представить: девушку выдают красивые золотистые глаза и заострённые уши. Она буквально обласкана солнцем с ног до головы, Нишка иногда встречала просто загорелых, но ни разу не видела таких. Эта девушка мерцает даже в пасмурные дни, а в хорошую погоду лучится. Конечно, её ангельская кровь тоже вызывает покалывание, но Нишка в состоянии не обращать внимание, порхание бабочек в животе сильней. С аасимар дело иметь намного легче, чем c преисполненным добродетелями паладином.       Она настолько поглощена своими мыслями, что не замечает, как паладин желает её девушке спокойной ночи и уходит. Холодное прикосновение золотистых пальцев к лодыжке заставляет вздрогнуть. - Ты злишься на меня? Нишка хмыкает, её хвост дёргается. - Нет. - Но ты злишься. - Да, - отвечает она и уже не может сдержаться. – Ему лучше держаться от меня подальше. Цилле скидывает сапоги и устраивается поудобней за спиной тифлинга. Прижимается к её спине, дьявольская кровь греет не хуже костра. - Извини, - говорит она, уткнувшись в шею Нишки, сильной рукой обнимая её талию. Стоя, они бы вдвоём отбрасывали одну тень, как и должно быть. - Он мне не нравится, - добавляет Нишка. – С ним что-то не так. Он не должен быть рядом с тобой. - Почему? – следует ответ, и она хочет рассмеяться. Конечно, Цилле не замечает, но всё так очевидно, и Нишка знает, что уже поздно. Похоже на фатальный провал: она потеряла свою девушку, время умыть руки. - Потому, что он паладин! - восклицает Нишка. – Поступает праведно, служит праведным, а ты самая праведная из всех возможных. Она изворачивается, чтобы одарить подругу самым печальным взглядом, на какой способна. - Самая праведная, - повторяет шёпотом. Нишка скользит рукой вверх между их тел, дотрагивается до подбородка Цилле. - Ты аасимар, - просто говорит она. – Он меня возненавидит. Иначе никак. Дьявольская порча, верно? Мы противоположности, значит, он полюбит тебя и возненавидит меня, а я не хочу этого. Её откровенность вознаграждается мягким смешком, затем Цилле притягивает Нишку к себе. Кончик её носа упирается между ключиц подруги, глазами она прижимается к шее, ресницы легонько царапают кожу; она злится, но не удивляется, поняв, что плачет. - Глупенькая, - шепчет Цилле и целует Нишку в лоб. – Придумываешь такие глупые вещи. Поцелуи спускаются со лба к глазам, затем к носу, и каждый из них будто обжигает.

***

      Она потеряла счёт времени и не помнит, сколько дней назад отряд покинул пещеры. Она рада быть свободной от них и от орков, которые там жили, но не более. Паладин – она отказывается называть его по имени, вслух или в мыслях – действительно праведный, потому лишь более подозрительный. Он молится перед сном и едой, не боится призывать своего бога на помощь в бою. Нишка держится от него как можно дальше. Он не возражает, когда Цилле посылает в землю заклинания, которые проникают глубоко и возвращают мертвецов, плетущихся рядом с ними; не возражает и дальше ночевать на голой земле под звёздами, хотя открыто признаёт, что не помнит, когда вообще в последний раз спал в кровати.       Он учтив и любезен, даже дружелюбен, но единственный, кто разделяет её недоверие – угрюмый рейнджер, присоединившийся к отряду не по своей воле. Нишке кажется, его имя больше подошло бы паладину, но она оставляет мысли при себе. Рейнджер итак всегда не в духе, ему незачем портить настроение дальше столь ужасным сравнением. Так что Нишка ничего не говорит, а просто пьёт с ним за компанию, и постепенно он привыкает к её молчаливому присутствию. В их разношёрстной группе больше никто не удостоен такой привилегии. - Ты видишь, не так ли? – спрашивает он однажды. К тому моменту оба выпили по пять или шесть кружек, которые теперь пустыми стоят на стойке перед ними. Её голова кружится. - Вижу что? – переспрашивает Нишка. Вместо ответа он кивает в сторону паладина и аасимар. Те сидят неподалёку вместе с усатым трактирщиком и друидкой, склонив головы, без сомнения, обсуждают нечто важное. Нишке совсем нет дела до темы разговора, взгляд её сосредоточен на локте Цилле, который касается руки паладина. В последнее время она часто наблюдает, выискивая доказательства, что девушка больше ей не принадлежит, даже несмотря на то, что по-прежнему получает поцелуи, когда захочет. Она просит их не так часто, как раньше. - Да, - говорит Нишка и залпом допивает остатки эля из своей кружки. Эль горчит и тяжело идёт, она закашливается. - Конечно, вижу. Все понимают, кроме этих двоих, а я не понимаю? - Не понимаешь? – спрашивает Бишоп, и во взгляде его всё возможное недоверие. - Что тут непонятного? Он паладин, она… - Лучшее существо после богов, - перебивает Нишка, раздражённо вскидывает руку и сшибает две кружки со стойки на пол, после чего ядовито продолжает. - Я знаю, умник... Я ненавижу его. Весь такой хороший, святой, и… хороший. - Не теряй надежды, и возможно, однажды увидишь его падение, - говорит Бишоп, затем уходит, оставляя её одну. Нишка соскальзывает со стула и плетётся в свою комнату, ощущая лишь помесь тошноты и ненависти внутри.