Комплименты, переводы и прекрасные глаза

Пурпурный нервно переминался у лекционной аудитории. До конца пары оставалось двадцать минут, а он, не в силах совладать с волнением, зачем-то примчался к дверям аудитории за полчаса. И теперь несколько студентов, сидевших в рекреации могли вот уже десять минут наблюдать беспокойные метания Пурпурного. Дело все было в том, что сегодня он наконец решился признаться в своих чувствах. Не сам, конечно, решил, а с подачи соседей по комнате, но главная инициатива была его. На протяжении последних трех месяцев Пурпурный страдал и успел выесть весь мозг соседям по комнате в общежитии своими печальными вздохами и красочными описаниями того, сколь прекрасен и одарен предмет его возвышенных чувств. Где-то в начале прошлой недели терпение его соседей наконец лопнуло. — Пурпурный, — окликнул его Е Аньши тем знаменательным вечером вторника. Он смотрел на него так, что Пурпурный невольно поежился. — Присядь-ка. Мы с Сяо-гэ хотим с тобой поговорить. Пурпурный удивленно взглянул на Сяо Сэ и послушно сел за стол. Что-то было во взгляде Сяо Сэ, обещающее в случае неповиновения великие кары. — Дянь Мао, — начал Сяо Сэ, и Пурпурный невольно выпрямил спину: его редко когда называли не по прозвищу, а по имени. И обычно это не несло для него ничего хорошего. — Мы с Е Аньши посоветовались и решили тебе помочь. Вот уже три месяца мы, в смысле ты страдаешь от ужасной… несправедливости, — Е Аньши серьезно кивнул. — С заботой о твоем благополучии мы не могли оставаться равнодушными. Пурпурный смущенно нахмурился. Не заметить оговорку Сяо Сэ он не мог. Он и сам понимал, что наверняка достал всех на этаже своими проблемами. Поначалу даже пытался молчать и тихо страдать от любви в одиночестве, но Е Аньши, заметив, что несчастный Пьеро стал тише, рассеянней и печальней, сказал, что лучше уж пусть Пурпурный достает своих соседей, чем тихо погрязает в тоске, которая может вылиться непонятно во что. Сяо Сэ часто с уверенностью говорил, что, если бы Пурпурный набрался смелости хотя бы поздороваться с предметом своих пылких чувств, то дело бы пошло на лад и страдать никому бы не пришлось. Е Аньши был совершенно согласен со старшим. Однако их чаяния и надежды неизменно разбивались о неспособность Пурпурного связать и пары слов при появлении любви всей его жизни в пределах видимости. Что удручало еще больше, так это совершенное игнорирование этой самой любовью Пурпурного. Хотя оно и не удивительно — они даже ни разу не перемолвились и парой слов. Тихий Пурпурный, чей мир, по скромному мнению его соседей по комнате, ограничивался учебными аудиториями и горой учебников на столе у кровати, однажды увидел в коридоре главного корпуса высокого беловолосого юношу, окруженного шумной толпой одногруппников, и влюбился. Любовь Пурпурного была тихой, ненавязчивой и, пожалуй, если бы у предмета его возвышенных чувств была уже пара, Пурпурный от всего сердца пожелал бы им счастья, а потом помер в углу от разбитого сердца. Так однажды сказал Сяо Сэ, которому на сознание давили тоскующие взгляды Пурпурного в окно. — Ты должен пойти и признаться, — твердо сказал в тот вторник Е Аньши. Сам он, конечно, был пока еще никем не занятым первокурсником, но активно стремился избавиться от этого статуса. У него уже был кое-кто на примете, но, похоже, этот кто-то, был совсем дубом в делах любовных и в упор не замечал поползновений Е Аньши. — Отвертеться не получится, — кивнул Сяо Сэ и кинул на стол стопку бумаг. — Здесь народная мудрость из интернета. На случай, если моя не поможет. — Эй, а моя! — тут же влез Е Аньши. — Я слышал твое бормотание над шоколадом на день всех влюбленных. Твои методы не внушают мне доверия, — Сяо Сэ отмахнулся от возмущенного вопля Е Аньши и перевел взгляд на готового сбежать Пурпурного. — Не бойся. Ты чем-то напоминаешь мне Лянь-Ляня в наше первое знакомство. Такой же стеснительный. Но, ты посмотри, где мы с ним сейчас! Так что не волнуйся. В крайнем случае, если он тебя отошьет, дашь ему в морду, благо, он не девица. — У него не морда, а лицо! — тут же вскинулся Пурпурный и гневно засверкал глазами. — И я не буду его бить ни при каких условиях! — Все, это клиника… — тихо поделился с Сяо Сэ Е Аньши. — Хорошо-хорошо. Как бы там ни было, надо сдвигать дело с мертвой точки, иначе вы закончите учебу и больше никогда не увидитесь, — Сяо Сэ снова тряхнул бумагами и взял одну из них. — Итак, признаешься послезавтра. От мысли о том, что послезавтра он предстанет перед любимым, Пурпурный ощутил дичайший страх и замотал головой. Е Аньши положил руку ему на плечо и ласково улыбнулся. — Мой милый, или на этой неделе, или никогда. Пурпурный поежился. — Но я не могу вот так… — неуверенно начал он, но его перебил протяжный зевок Сяо Сэ. — Я слышал, что вокруг твоего Мо Цисюаня недавно парень начал один вертеться… И тот относится к этому вполне благосклонно, — Сяо Сэ передернул плечами и натянул рукава свитера на пальцы. — С одной стороны, для нас это плюс. С другой… ну, я по твоему лицу уже вижу, что ты понял, чем это тебе грозит. Пурпурному показалось, что слова Сяо Сэ хлесткой пощечиной ударили его по лицу. Сердце его заполошно и тяжело заколотилось в горле, будто ударяясь об образовавшийся горький комок. Остекленевшим взглядом он уставился в столешницу. — Брат Сяо, ты что-то говорил о моих методах? — шипел где-то далеко Е Аньши, настойчиво встряхивая вяло покачивающегося на стуле Пурпурного. — Кто, скажи мне на милость, такую информацию вываливает вот так, без подготовки, на нежную психику меланхоликов?! — Это мотивация, мотивация и повод к размышлению о том, как быстротечно время… Когда Пурпурного наконец удалось выдернуть из пучины печали и отрешенности, они принялись обсуждать то, как стоит признаться. Сяо Сэ и Е Аньши с таким поразительным спокойствием говорили об этом, что Пурпурному оставалось только смущенно краснеть и сдерживать порывы сбежать из комнаты, а то и страны вовсе. И вот сейчас он стоял перед дверью в лекционную и ощущал, как весь впихиваемый в его голову опыт в отношениях Сяо Сэ вылетает из его памяти, оставляя взамен тупую мудрость народа. По крайней мере Пурпурный очень сомневался, что за слова «Ненавижу сегодня всех, кроме тебя» и «Я очень тобой горжусь» не получит в глаз. А заползать собственными усилиями на балкон пятого этажа и признаваться в любви, как упорно советовали на одном из сайтов, вообще выглядело опасно для жизни. Звонок с пары с треском прервал все мысли Пурпурного. В аудитории зашумели, послышались голоса и стук стульев. «Вот и все, он сейчас выйдет», — в ужасе осознал Пурпурный и намертво вмерз ногами в пол. Все мысли мигом смылись куда-то на задворки сознания, оставив одну, судорожно колотящуюся о стенки черепа. Дверь распахнулась, и из аудитории хлынул поток смеющихся старшекурсников. Они что-то обсуждали, перекидывались фразами и спокойно огибали застывшего истуканом посреди прохода Пурпурного. Сердце чуть не выскочило у Пурпурного из груди, когда он заметил знакомую белую макушку. И пока он в панике пытался заставить себя сдвинуться хоть на шаг, предмет его любви оказался прямо перед его носом и чуть не налетел на него, сосредоточившись на экране телефона. «Он наступил мне на ногу», — полуистерично-полусчастливо взвизгнул про себя Пурпурный, пытаясь удержать равновесие, когда его крепко ухватили за плечо. — Прости, — бросил Мо Цисюань и аккуратно разжал пальцы на плече Пурпурного, намереваясь пройти дальше. — Постой! — вдруг уцепился за его рукав Пурпурный и замер, вытаращив глаза. Он совершенно не ожидал от себя такой смелости и теперь, когда Мо Цисюань, чуть нахмурившись, смотрел ему в глаза, мог лишь завороженно смотреть в ответ. — Ты чего-то хотел? — раздраженно спросил Мо Цисюань, когда понял, что незнакомый парень тупо стоит и пялится на него, не желая выпускать рукав. Тем временем в голове Пурпурного грохотали пушки и трещала картечь. Одни тараканы воевали с другими. И если первые предлагали Пурпурному сбежать и до конца жизни ценить этот чудный миг общения с самым прекрасным человеком, то другие с воем требовали битвы до последнего и в крайности своей предлагали прямо здесь и сейчас отдать дражайшему возлюбленному свое сердце и почки. И Пурпурный долго бы еще метался между двумя лагерями, если бы из кровавой мысленной битвы его не вывел недовольный тон любви всей его жизни. Пурпурный моргнул и сосредоточился на Мо Цисюане… Тараканы в его голове на миг прекратили конфронтацию и хором влюбленно вздохнули, глядя в чудные глаза цвета карамели самого лучшего человека на свете. И так эти глаза вдохновили Пурпурного, что в его памяти всплыл момент из одного вечернего разговора с Сяо Сэ и Е Аньши. Они тогда никак не могли выбрать подходящую стратегию по завоеванию сердца Мо Цисюаня, и Е Аньши, совершенно истощенный длительной дискусией, в сердцах предложил просто пойти и признаться в любви. Сяо Сэ сразу же отмел это предложение, и Пурпурный с ним был совершенно согласен: он успел бы помереть от смущения при одной мысли о слове «любовь», адресованному от него Мо Цисюаню. Потом разговор каким-то образом перешел на то, как Сяо Сэ признавался Тан Ляню в чувствах. «Я тогда отвел челку от его прекрасных глаз и сказал «Tes yeux ont l'avantage d'être deux». Лянь-Лянь весь зарделся и попытался в смущении сбежать, но я крепко держал его за руку», — тут Сяо Сэ расплылся в счастливой улыбке. И вот теперь Пурпурный, наверное, точно так же, как Сяо Сэ когда-то, завороженно смотрел в глаза Мо Цисюаню и понимал, что то самое выражение на французском он вспомнить не может. Ни словечка. В школе он учил английский, так что слова на французском всегда казались ему какой-то абракадаброй. Но очень романтичной. Не зря же Тан Лянь, один из самых серьезных людей, которых знал Пурпурный, каждый раз заливался краской, когда Сяо Сэ щебетал ему какие-то комплименты на французском. Тем временем Мо Цисюань, окончательно взбешенный тем, что его одногруппники уже все ушли на обед, пока он терял тут время на какого-то ненормального, с силой выдернул рукав из пальцев Пурпурного. — Отойди в сторону, — прошипел он сквозь зубы. — Как хорошо, что у тебя два глаза, — одновременно с ним выдохнул Пурпурный, наконец вспомнив хотя бы перевод той невероятно романтичной фразы. Звучало, конечно, по скромному мнению Пурпурного, странновато, но кто поймет этих французов и романтиков. Пурпурный во все глаза уставился на Мо Цисюаня, с замиранием сердца следя его за реакцией. Он, конечно, не ждал того, что его чувства тут же найдут отклик или вдруг окажется, что Мо Цисюань тоже давно на него засматривался. Но не ожидал он и того, что любовь всей его жизни мгновенно помрачнеет и, притянув его за грудки прошипит: — Ты на что намекаешь? Подраться хочешь, низкорослик? Глаза мои чем-то не нравятся, а?! Пурпурный удивленно вскинул брови. Когда через секунду его мозг обработал новую информацию, он готов был провалиться сквозь землю от стыда. Но сначала он вытрясет всю душу из Сяо Сэ. Француз чертов, романтик вшивый. Ясно, что не просто так тогда Е Аньши хихикал, когда Сяо Сэ озвучил перевод. — Старший Мо, ты неправильно понял мои слова, — извиняющеся улыбнулся Пурпурный, стараясь аккуратно вырвать рубашку из цепких пальцев Мо Цисюаня. Он уже начал планировать процесс убивания Сяо Сэ и Е Аньши, а потому волнение на счет произведения на Мо Цисюаня впечатления немного поутихло. — Я… хотел сказать, что… чем больше у тебя глаз, тем лучше. Да. Очень красиво. А теперь я извиняюсь, у меня дела. Пурпурный смущенно улыбнулся и поспешил к лестнице, оставляя позади недоуменно скривившегося Мо Цисюаня. Где-то между третьим и вторым этажом Пурпурный решил, что лучшим мучением для Сяо Сэ и Е Аньши будет подробнейший рассказ о случившемся. Обязательно с красочными эпитетами и метафорами, которые так не переваривали оба его соседа. И, конечно, надо будет позвонить Тан-гэ и спросить, что за чертовщину все-таки наговорил ему Сяо Сэ и как ее по-человечески можно перевести. *** — Привет, мелкий. Видел я сегодня вашего с Сяо-ди зайчика… Миленький, только что ж вы его не причесали?.. Ага, оправдывайся теперь. Надеюсь, ты потом расскажешь, что такого он сказал Цисюаню, что тот чуть не поколотил его на месте… Как он вел себя? Да как обычно рычал на всех и чуть не выкинул мой крем… Еще что? Ну, дай подумать. А, точно! Он отобрал мое настольное зеркало и весь обед таращился в него, бормоча что-то про глаза. Я подумал даже, что ваш зайчик его проклял… Меня тоже, как видишь, заинтриговало. Завтра расскажешь… У тебя пара, не смей прогуливать!.. Что сделаю? Цисюаню расскажу. И про прогул, и про твои махинации… Ага, давай. Беги, мелкий. Молодой человек выключил телефон и отошел от окна. Поправив свалившийся на лоб локон черных волос, он мельком взглянул на себя в настенное зеркало и задумчиво улыбнулся. — Посмотрим, посмотрим…