***
Джонни стоял, опершись руками на подоконник и следил за движениями парня. Ловкие пальцы быстро перескакивали со струны на струну, издавая мелодичные звуки. А вторая рука, вернее кисть, то и дело, что поднималась вверх и вниз, играя разнообразные бои. Вновь и вновь он вглядывался, пытаясь разобрать, что за песню тот играет, и кажется даже поет. Это был Рома: обычный парень, который каждый вечер выходил во двор играть на гитаре. Жаль, что неизвестно, что именно он играет. Ведь, как только кто-то выходил - он убирал инструмент и быстро скрывался. Колбая всегда хотел познакомиться с этим человеком, он казался ему интересным и творческим. Но, увы, тот слишком стеснялся играть на людях. Пусть и выходил на улицу вечерами, когда там остаются дети. Лишь при них он не стеснялся себя, и часто смеялся, играя с ними. Но один раз ему всё-таки удалось послушать игру. Это произошло случайно. Был конец августа, вечер. Не слишком темно, скорее, полумрак, оставляющий взгляду лишь очертания. Джонни возвращался с магазина, куря очередную сигарету, уже которую за этот день. И на подходе к подъезду услышал звук струн, а после сладкий, нежный голос. Он сразу понял, кто поет. Остановившись в нескольких метрах от парня, Колбая присел на землю и слушал. Просто сидел и слушал. Вокруг летали птицы, щебеча что-то на своем, птичьем. Легкий ветерок, который вздымал волосы играющего был холодный, но, кажется, того это ничуточки не отвлекало. Дослушав песню, Джонни подошел сзади к Роме, который потянулся, разминая мышцы. А после укладывал непослушные волосы, которые во время игры лезли на лицо мешая перебирать струны, и, конечно, петь. — Неужели я смог услышать столь прекрасную игру. — Чуть ли не промурчал Колбая на ухо парню, который дернулся от неожиданности, оборачиваясь. — Привет, дорогой мой. — Обходя скамейку он присел рядом, дожидаясь хоть какой-то реакции. Но в ответ он получил лишь смущение и быстрое, но колкое, — Мне пора. — Сгребая гитару в охапку и на ходу укладывая её в чехол, Рома быстрым шагом удалился в свой подъезд. Оставляя Джонни, смотрящего уже в никуда, одного. — Да твою мать! — Он ударил ладонью по скамейке, вставая с нее. Стемнело ещё больше, пора домой. Не будет же он сидеть тут всю ночь.***
Сейчас же Джонни решил, что он не отпустит его просто так. Схватив куртку, ведь снова был вечер, да и осень к тому же. Он быстрым шагом спускался по лестнице, пропуская некоторые ступеньки. И, так же быстро открывая дверь, он побежал в сторону скамейки, замедляясь рядом с ней. — Непокорная моя любовь Любит не меня, уже который год. Рома остановился, видимо, сбился. — Те же стены и цветы. Те же люди и стихи… Голос стал тише и он резко обернулся, хотел было встать, но не тут то было. Руки сзади внезапно оказались на плечах, прижимая к уже насиженному месту. — Теперь не убежишь. — Снова, сам того не замечая, с некой хрипотой в голосе произнёс Джонни, стоя все там же. — Я просто хочу с тобой познакомиться, не убегай. — Он убрал руки, видя, что тот выдохнул и расслабился. — Не более, поверь. Подсаживаясь рядом он начал его рассматривать. Аккуратные, четкие черты лица, голубые глаза и кудрявые волосы. Губы, что нелепо улыбались, пытаясь скрыть смущение от общения с людьми. Белый оверсайз свитшот и черные джинсы. С какой-то нашивкой на правом кармане. Вроде, какая-то группа. — Привет. — Фильченков чуть отодвинулся от Джонни, ставя гитару на землю. — Тебя, как я знаю, Рома зовут, верно? — Последний же наоборот, придвинулся ближе, заставляя Фильченкова сидеть на краю скамейки. — Да. — Он впервые за долгое время общается с какими-либо людьми кроме детей и родителей. Да и то, с последними же, только по телефону. Как-то непривычно, но что поделать. — А тебя, вроде, Джонни? — Вау, ты говорящий? — В шутку воскликнул Колбая, прикладывая руки к лицу. — Ладно, прости. Да, Джонни. — Представь себе, говорящий. — Более спокойно начала отвечать Рома. Все-таки Колбая умел располагать к себе людей. Он всегда был открытый и не боялся осуждения. Что то не нравится? Вали нахуй, твое мнение никому не сдалось, кроме тебя. Он общался со всеми на равных, вне зависимости от пола или социального статуса. Каждый был для него другом. Но при этом ему было сложно кому-либо доверять. Что-то вроде травмы детства, если можно так выразиться. — Слушай, а сколько тебе лет-то? Выглядишь на все четырнадцать. — Джонни посмотрел в глаза напротив сидящему, явно смущая его.— У тебя красивые глаза. Цвет такой.. Ну такой, голубой. — Мне восемнадцать вообще-то! Я никак не похож на малолетку. А за глаза спасибо, но не умеешь ты комплименты делать. — Не далеко от малолетки и ушел. В любом случае я старше, мне уже двадцать один! — Джонни усмехнулся, видя, что Рома открылся ему. Что не могло не радовать. — Я вообще то все свои извилины напряг, чтобы придумать это! — Все - это две? — Вообще-то три! Парни рассмеялись на всю улицу. Давно у каждого из них не было таких вот, пусть и коротких, но наверное, душевных, разговоров. Еще пару секунд спустя они одновременно успокоились и посмотрели друг другу в глаза. — Слушай, а почему ты боишься играть на людях, но играешь при детях? — спросил наконец Джонни. Этот вопрос мучал его еще с прошлой встречи. — Не знаю. Я не привык общаться с людьми. Всё дома, да дома. А дети - искренняя аудитория. Говорят все прямо, не боясь уколоть тебя. — А я, по-твоему, ёж, что должен бояться? Другие тоже могут прямо говорить. Да многим нравится твоя игра, в конце концов! — Ежата, скорее — дети, а не ты. Хотя прозвище «Ёжик» тебе подходит. — Рома перевел взгляд на волосы Джонни, что были в беспорядке и стояли колом. — Ой, на себя посмотри, Кудряшка. А, может, Ромашка? А, что, подходит. — Он на секунду задумался, чувствуя, что его несильно ударили кулачком по плечу. — Ах так? Войны хочешь, да? Колбая потянул Рому за запястье на себя, и поменялся с ним местами так, что последний оказался под ним. Дико смущенный Рома повернул голову в сторону, не в силах что-либо сделать, ведь его запястье прижали к скамейке. — Можно не так близко. — Тихо сказал он, и не поворачивая головы, скосил взгляд. — Можно, но, — Джонни дал легкого щелбана младшему, слегка дунув на нос, напоследок, так сказать. — Вот теперь точно можно. — Он отпустил того отсаживаясь. — Спасибо, что не поцеловал хоть. Педофил. — Фильченоков, чуть зажмуриваясь, провел рукой по носу, убирая странные ощущения. — А, что, можно было? — Нет! Точно педофил. — Но ты уже совершеннолетний. Так что все в рамках закона. — Тогда ты - насильник. — Рома гордо, но с улыбкой, задрал голову. — Но все же будет по обоюдному согласию, так что, не насильник. — Да иди ты блин, куда подальше. Ты тогда вообще, вон, не знаю, — призадумался Фильченков стуча пальцами по спинке скамейки. — Кто-то плохой короче. — А, то есть ты согласен, что все обоюдно, да? — Джонни прищурил глаза, нахально улыбаясь. — Ой, не придирайся к словам. — А ты — следи за словами. И вообще, почему ты, твою мать, без куртки? — Мне не холодно. Кстати, хочешь сыграю? — Рома взял гитару, кладя ее на колено. — Да как- — Он остановился на полуслове, удивившись предложению. — Конечно хочу, еще спрашиваешь. — Что именно? — Давай то, что играл до этого, пока я не вышел. — Окей. — С выдохом ответил Рома, смотря на струны. И буквально в ту же секунду движения пальцами превратились в незамысловатую мелодию. А голос - словно стал другим, более нежным и сладко-тягучим. Джонни внимательно слушал песню, но увидя, что тот подрагивает, снял с себя куртку, накидывая на играющего. Рома в ответ лишь смутился и качнул головой, продолжая петь. Голос становился более уверенным, а движения быстрее. Кажется, в ту минуту, весь подъезд собрался вокруг них, слушая прекрасное исполнение. Но сам Гитарист, казалось, этого не замечал. — Люби меня, люби Не улетай Не исчезай Я умоляю Люби меня, люби. Он выдохнул, поднимая голову вверх, на улыбающегося Джонни. — Это было великолепно. За спиной у Фильченкова резко начали раздаваться хлопки, от чего тот обернулся. Там стояло около десяти человек, которые с такой же улыбкой и восторгом в глаза хлопали и поддерживали его, говоря комплименты. Рома заметно напрягся, он впервые получал такое количество оваций. Руки слегка задрожали, а улыбка сама собой появилась на лице. — Все хорошо, не волнуйся. — Джонни накрыл своей ладонью руку Ромы, вглядываясь в глаза. — Спасибо.. — Он отвел взгляд, смотря на людей, которые начали расходиться. — Это так, непривычно? Мне некомфортно от такого внимания. — Зато это, — Джонни посмотрел на их руки,— один маленький шажок к твоей социальности. — Возможно, но я не хочу.. — Хочешь - не хочешь, а общаться с людьми надо. У тебя, вероятно, может быть большое будущее. — Не знаю, сомневаюсь. — Улыбка спала с лица Ромы, и он, потупив взгляд, смотрел куда-то сквозь Джонни. — Да ладно тебе, хватит о плохом. — Старший убрал свою руку с руки Ромы. — Уже поздновато, иди домой, а то заболеешь, а мне тебя лечить. — А с чего ты решил, что будешь меня лечить? Я не маленький! Сам могу. — Ой-ой-ой, какие мы взрослые. Давай шуруй, а не то.. — А что "не то"? — Тебе лучше не знать. Я буду зол. — Ой, господи. Как придумаешь - звони. — Рома улыбнулся, и, взяв гитару, хотел было снять куртку, чтобы вернуть Джонни. — Оставь у себя, всё равно ещё встретимся. — Ещё? — Кончено, буду учить тебя общению с людьми. И может, даже, ещё кое-чему. — Извращенец. — Крикнул вслед Рома, идя к подъезду. — У кого что болит, тот о том и говорит! Фильченков в ответ лишь закатил глаза. Теперь в его жизни есть человек, который будет скрашивать его серые и однотипные дни. Он сам не понимал, почему так быстро смог открыться ему, хотя, это даже к лучшему. Ведь всегда должен быть человек, к которому ты пойдешь в три ночи, чтобы высказаться, ну и, может, покушать, верно?