Танец под твоим взглядом

Полночь. Лондон оживает, когда яркие неоновые вывески с новой силой вспыхивают на фасадах стеклянных, уходящих в тёмное звёздное небо, небоскрёбов. Когда толпы весёлых людей, раскрепощённых алкоголем из местных баров и незабываемой атмосферой веселья и нескончаемой молодости, кричат свои любимые песни, срывая голоса, некоторые из которых явно не предназначенные для вокала. Офисные здания мерцают от яркого света развлекательных заведений, особенно оживлённых в эту пятничную летнюю ночь. И люди развлекаются, забыв о своих нескончаемых проблемах, о завтрашнем дне, который может стать последним в этом несправедливом мире. И, кажется, только в одном здании в этом бескрайнем городе горит свет, в котором купается одинокая душа, которую давно уже совершенно не затрагивают навязчивые флюиды английской ночи. Включая уже до скрежета зубов заевшую за долгие месяцы прослушиваний песню, она снова начинает делать давно зазубренные на физическом уровне танцевальные движения, плавно изгибаясь, соблазнительно крутясь на гладком и ровном паркете танцевального зала, давно ставшего для несчастной вторым домом. Большие, чистые зеркала, как будто смеясь, показывают идеальный, безошибочно исполненный танец. Она не смотрит в них. Боязнь открыть усталые глаза и увидеть, что вновь ни одной, даже самой малой и глупой ошибки. Что каждое движение, каждый изгиб и поворот – всё в точности, как и должно быть. Музыка снова заканчивается. И когда последний яркий аккорд гулким эхом отдаётся в белых стенах, снова становится тошно. Она смотрит затуманенными от усталости глазами в зеркала, надеясь на хоть какое-то изменение. Видит себя: измученную, мокрую, потухшую и нервную. Горькая усмешка трогает искусанные от нервов уста – это конец, полный и бесповоротный. Завтра этот злосчастный концерт, положивший начало месяцам танцев, истерик и томительного, разрывающего душу на мелкие клочки, ожидания. Эти люди дали ей главную роль, которую она идеально запомнила и может исполнить даже с закрытыми глазами и ушами, как безвольная кукла, повисшая на тонких, еле заметных верёвках своего жестокого кукловода. Но она боится – до ночных кошмаров, съедающих здравый рассудок изнутри, до тупой боли, гулко бьющей по голове, и до очередной натянутой улыбки, когда кто-то вновь упрекает за мешки под блёклыми глазами. Каждый раз, стоит чужому глазу попасть на неё – танцующую, поглощённую заученными движениями – что-то внутри с треском ломается, заставляя ощутить себя слабой и беззащитной добычей, не имеющей ни шанса на спасение. Сильное тело немеет, перестаёт слушаться свою законную хозяйку. И с этим, увы, ничего нельзя сделать. Поэтому она и мучает себя стотысячными, уже засевшими в горле, повторениями каждую короткую летнюю ночь в течении этого тёплого месяца. Может быть, если она запомнит все эти движения на механическом уровне, то сможет легко станцевать их просто ни о чём не думая? Но нет. Каждый раз, когда ощущает чей-то взгляд – жадный, жаждущий, томный – всё снова сбивается. Земля резко уходит из под отчего-то ватных ног, в ушах звенит, а подсознание громко кричит, всё сильнее пугая и запутывая: «Беги! Это конец!» Уже и перестала фанатично убеждать себя, что пройдёт. И снова так, и снова всё по кругу: музыка, ярко бьющая по ушных перепонкам, пустой и холодный зал, ненавязчиво давящий на голову. Кажется, что ещё раз и она точно бездыханно упадёт, не находя в себе малейших сил даже встать. Но её прекрасное тело вновь идеально танцует, не замечая удручающего состояния своей уставшей владелицы, думающей только о бедствии, что произойдёт завтра на большой, освещённой десятками цветных прожекторов сцене, когда она, несущая в себе светлую надежду огромной организации, просто упадёт на ватные колени – испуганная, слабая, ничтожная. Вокруг снова устанавливается гробовая тишина. Она смотрит на настенные часы, тщетно пытаясь сфокусировать на тонких стрелках туманный взгляд. Уже давно за полночь, пора уходить. И когда девушка медленно, шатаясь, встаёт, неуверенно направляясь к валяющейся у входа чёрной сумке, остающейся единственной свидетельницой ночных тренировок владелицы, встречается глазами с ним. Тело ожидаемо каменеет. Испуганно смотрит ему на размытое лицо, старательно пытаясь узнать неизвестного человека, расслабленно оперевшегося о дверной косяк, единственный путь наружу. Как между светом и тенью. И идти совершенно не хочется, будто чужой взгляд намертво пригвоздил к месту, не давая и малейшего шанса на побег. – Заметила меня наконец, – слышится снисходительный смешок, однако неизвестный мужчина не двигается, продолжая внимательно смотреть на изумлённое лицо. – Кто... – голос кажется удивитель знакомым. Бархатный, манящий, спокойный и несколько дразнящий – он запутывает слух и восприятие реальности в свою ослабляющую сеть, заставляя незадумывавшись подчиняться. – Ты же уже догадалась, верно? – он наконец медленно начинает двигатся, будто растягивая момент своего полного контроля, подходя к всё ещё испуганно замершей девушке, боящейся не то что шелохнуться – даже просто моргнуть считалось неизбежным флагом смерти. Каждый небрежный шаг отдаётся гулким эхом, врезаясь в давно переставшую здраво мыслить, резко отяжелевшую, голову. Время тянется мучительно медленно, и уже не понятно – то ли от тягучего ожидания, то ли от сковывающего страха. А ему это, похоже, только доставляет садистскую радость. Мужчина, кажется, нарочно не спешит, будто специально умело играет на неустойчивых женских нервах, старательно сводя её с ума, наслаждаясь каждой крупицей страха в её затуманенных глазах. – Ну так? – соблазнительно протягивает, когда расстояние сокращается до одного ничтожного метра. В пустую голову резко ударяет его запах: до жути знакомый и ни с чем не сравнимый. Она наконец поднимает глаза, когда мутный взор проясняется, и встречается с его вглядом – проницательным, хитрым, пробирающим до мурашек во всём идеальном теле. – Что ты здесь делаешь? – удивлённо шепчет она, когда былой природный страх ушёл, и осталось только пассивное любопытство. Затем вдруг одёргивает себя, ведь знает – этот мужчина вряд-ли ей ответит. Он наверняка привык оставлять любые свои мысли и мотивы при себе, чтобы иметь неоспоримое преимущество в любой, даже самой безвыходной ситуации. А если и решит удовлетворить глупое любопытство такого ничтожного, по сравнению с ним, существа, то скорее убедительно и незаметно соврёт или же глупо отшутится, нежели просто скажет истинные мотивы своего странного и непонятного поступка. А адекватных причин прийти в офисное здание в глухую полночь, при этом не имея конкретной цели, быть, по мнению девушки, не может совсем. Ну, или же она просто уже совершенно не соображает от ужасной усталости. – Искал тебя, – быстро отвечает собеседник, делая то ли уставший, то ли обречённый вздох, кажущиэйся в стоящей тишине непростительно громким. Всем своим уверенным видом твердит, что так оно и есть, что она должна просто поверить и принять его причину. И это даётся с настоящим трудом. Девушка хочет спросить у стоящего напротив мужчины другие вопросы, роящиеся в голове, заставляющие краснеть и бледнеть, теряется в несмелых догадках и смущающих предположениях, но, как только она слегка открывает рот, на мягкие губы ложится изящный палец, не позволяя произнести ни одного, даже самого тихого слова. Это слегка смущает, до немного розовых ушей и ускорившегося сердца, но она рассудительно не придаёт этому необычному жесту большого значения, только удивлённо шевельнув тонкими бровями. – Тш... Я знаю, звучит крайне подозрительно, – он мягко смотрит усталой девушке в снова темнеющие глаза, слегка опустив свободную руку ей на тонкую талию, невесомо начав оглаживать неприкрытую штанами бархатную кожу. И когда только успел подойти почти в плотную? – но я правда искал тебя. Давно заметил, что что-то не так, но времени спросить как-то не было. Она медленно перестаёт подавать какие-либо признаки жизни – от усталости, совершенно не задумываясь о странности своих действий, облокачивается о мужскую грудь, слушая потрясающий, по её скромному мнению, голос. Он резко замолкает, удивлённо распахнув узкие глаза, и внимательно всматривается в меланхолично почти-уснувшую на его груди девушку. Вновь наступает гробовая тишина, пробиваемая только тихими звуками сердец и дыханий двух обычных людей, одиноко, недвижимо стоящих в пустом здании, освещаемом только слабым светом неоновых вывесок. Она совсем не хочет двигаться и, в принципе, что-то менять в данной сладкой ситуации, когда её окружает только умиротворяющее и почему-то родное тепло, почему-то чувствует забытые спокойствие и защищённость, которых так не хватало измученной душе, страдающей в томительном ожидании своего грандиозного провала на скором выступлении. Мужчина медленно, будто бы нехотя, убирает свой палец с притягательных губ, ненароком мазнув по девичьей щеке. – И как я теперь могу предположить, у тебя боязнь сцены? Прошибает сильным током. Магическая атмосфера этого удивительного момента рассыпается тысячей острых осколков, когда девушка понимает – он видел. А как много из её танца он там стоял? И она ведь теперь к нему ещё и так беззащитно прижимается, будто ничего не произошло. И вот теперь становится по настоящему страшно. – Как много ты видел? – в панике бросает она, быстро оказываясь на приличной расстоянии от собеседника. Мужчина удивлённо и непонимающе хмурится, когда уже привычная тяжесть на груди и тепло под руками резко исчезает. Девушка смотрит внимательно и зло, и он с удовольствием замечает, что такое вызывающее поведение идёт этой странной, но такой притягательной женщине намного больше, чем меланхоличное и уставшее. – Что ж, теперь я точно уверен в своей правоте! – вдруг весело говорит, громко хлопнув в ладоши. Девушка непонимающе смотрит, как мужчина быстро идёт в угол пустой комнаты, где одиноко стоит забытый кем-то офисный стул, небрежно берёт его и переносит ближе к входу. – Танцуй! – уверенно говорит приказным тоном, садясь в расслабленной, привычной для него «ногу на ногу», манере. – Что? – Ну, будем избавлять тебя от боязни сцены. – мужчина скептично окидывает застывшую от глубокого шока девушку быстрым взглядом, слегка задержавшись на неприкрытом танцевальным топом животе. – Если уж ты не сможешь станцевать перед благородным мной, то как будешь завтра – перед сотней старых извращенцев? В его шуточных словах и правда был горький смысл, в несуществовании которого несчастная девушка пыталась убеждать себя последние недели. А ведь правда, как? Не все люди в этом жестоком мире такие же благородные, как, например, её старший брат, ставящий защиту слабого пола в свой абсолютный приоритет. Есть же те, кто считает себя выше всех из-за наличия денег или влияния. И такие люди вряд-ли спросят её скромного мнения, когда затащат после её недетского танца в глухую подворотню и изнасилуют. Правда, этому мужчине тоже нерационально доверять – слишком непредсказуемыми могут быть его порывы и мысли. Но после долгой минуты тяжёлых, наполненных тысячей противоречий и сомнений, раздумий, она всё же решает слепо довериться, поставив на кон всё, что имеет. Нехотя признаёт – раз он и правда искал её глубокой тёмной ночью, то вреда причинять скорее всего не будет. Но самым главным фактором была пугающая безысходность, засевшая в измученном страхом сердце и съедающая девичьи нервы. Настолько сильно она устала, настолько невозможным ей казалось удачное завершение скорой авантюры, что молодая девушка была просто вынуждена грустно признать – сейчас она готова на любые, самые сомнительные и отвратительные меры. Любой, даже самый невозможный способ может стать той самой спасительной верёвкой, что вытащит её из пучины отчаяния, давно поглотившего разум. Без слов она снова включает ласкающую слух музыку, старательно не думая о сидящем напротив спокойном и привлекательном мужчине – неотрывно, пристально и смущающе следящим за её плавными, отточенными до зубов движениями. Своими внимательными глазами он медленно, лениво проходился по её аккуратным, немного сбитым от многочисленной работы и изнуряющих тренировок рукам, изящным длинным ногам, прямой спине, задерживал взгляд на пальцах, а после снова возвращался к нахмуренному, явно выдающему волнение, лицу. На его пронзающий взгляд женское тело податливо отзывалось, горя в сладкой агонии, будто специально соблазнительно выгибалось сильнее, что бы этот жестокий искуситель снова одарил страдающую от томительного ожидания грешницу своим магическим взором, заставляя гореть снова и снова, медленно умирать, а после вновь возрождаться, что бы попасть под сладкую пытку ещё бесконечное количество раз. Однако девушке было плевать, когда некоторые движения менялись сами собой. Её сковывал животный страх перед ним, она думала лишь о том, как бы быстрее провалиться под твёрдую землю и навсегда скрыться от его внимательных, и почему-то притягательных глаз. Сначала было страшно. Ноги старались как можно сильнее запутаться, а тяжёлая голова переставала работать, погружаясь в тёмный, до жути холодный омут. Девушка старательно танцует, пытаясь выгибаться так, как она это делала всего пять минут назад, пока незваный гость не прервал её давящее на голову одиночество. Но отчего-то совершенно не получалось. Она с ужасом замечала, как раз за разом глупо и позорно ошибалась, и от этого становилось не столько страшно – сколько стыдно. И только потому, что он всё ещё неотрывно наблюдал за ней, дрожащей от приближающейся истерики, в силу своей гениальности наверняка подмечая заметную неуклюжесть и нервозность знакомой. А знакомой ли? Когда два месяца назад эти люди приехали в большой Лондон работать по обмену, никто даже не подозревал, что другие, незнакомые, говорящие на другом языке и верящие в другую религию вынужденные коллеги станут по настоящему родными. Даже если некоторые из них всё же не хотели признавать свою искреннюю радость от нежданной встречи, все даже без лишних слов понимали – то, что они встретились – не что иное как беспощадная судьба. Она не щадит никого. Не пощадила и этих двоих. У каждого из них была своя личная, не всем понятная и, возможно, мало кому нравящаяся цель от этого недолгого сотрудничества. Она хотела расширения влияния организации и приобретения выгодных связей, для своего блага. Он же желал завладеть информацией другой стороны , найти выгодных ему союзников и просто немного расслабиться в кругу красивых девушек другой, неизвестной ранее страны. Но все их точные, продуманные планы оборвались, рассыпались на мелкие клочки порванной бумаги, как только каждый из них неожиданно увидел в другом уникальную личность, достойную не только заслуженного уважения, но и неподдельного восхищения. Она, медленно погружаясь в сладкую и вязкую, как мёд, атмосферу привычного танца, уже почти забыла о его неоспоримом, недавно до ужаса пугающем, присутствии. Несколько раз боязливо мельком глядя в большие зеркала, она с искренним удивлением замечала – он и правда не сдвинулся ни на милиметр, оставаясь всё таким же неподвижным. Можно было подумать, что на офисном стуле сидит прекрасная, идеально сделанная статуя древнего бога, когда то сошедшего со светлых небес и подарившего грешному миру свою неоспоримую красоту. Но его потрясающие глаза всё также точно повторяли каждое мелкое движение, будь-то изгиб или поворот, танцующей в вакууме девушки, немедленно заставляя её непослешное сердце биться чаще, громче, настойчивее, а сильное тело гореть с каждой секундой всё сильнее, будто проходят по нежной коже раскалённым воском. Танцуя уже так-же, как десятки раз до этого, девушка самозабвенно кружилась, соблазнительно изгибалась, почти приняв его всепоглощающий взгляд за должное, за что-то само собой разумеющееся в эти уникальные минуты, сопровождавшее её во время каждого такого танца до этого. Но странная реакция усталого тела благоразумно не давала потерять остатки нужной всем осторожности и укоренившегося за считанный минуты страха. Снова медленно развернувшись к кристально чистому зеркалу, она совсем неожиданно, но крайне ясно – до дрожи в сильных коленях, до пропущенного удара отчего-то ускорившегося сердца – почувствовала, как тяжёлое и без того дыхание непозволительно сильно участилось, сбивая с ритма, не давая слушать окружающий мир. Время остановилось, окончательно опустив сознание девушки в глухой, вязкий вакуум. Она встретилась с ним – его чётким отражением – взглядами. Мужчина внимательно смотрел, не отводя помутневший взгляд, иногда тяжело сглатывая, а после снова испытующе оглядывая тело танцующей девушки. Узкие, хитрые глаза были прикрыты небольшими ресницами, а тонкие губы сжаты в прямую полоску. Даже так он не терял своего особенного шарма, неоднозначный секрет которого она так и не смогла раскрыть. Девушка несознательно закусила нижнюю губу, смотря, как тонкая прядь непослушных волос выбилась из-за уха сидящего мужчины, а он лёгким, привычным для себя элегантным движением заправляет её обратно, сводя деву с ума, не позволяя оторвать от себя пожирающего взгляда. Задерживает взгляд помутневших глаз на длинных изящных пальцах, вдруг смущённо вспоминая, как эти пальцы прикасались к её пухлым губам и гладили её за тонкую талию. Время будто остановилось, и за прошедшие пару секунд, девушка могла в этом искренне поклясться, она потеряла рассудок окончательно и бесповоротно. Он соблазнительно, хитро улыбнулся, смотря на её смущённое, жаждущее выражение лица в большом зеркале. Хотелось посмотреть ещё, насладиться каждой возможной, скрытой для других, эмоцией, которую она могла показать ему здесь и сейчас. Только ему одному, специально для него. Наверно в нём снова взыграли давно забытые, твёрдо отвергнутые, собственнические нотки, всегда пугающие в нём других. Когда до сводящей с ума боли в сердце хочется запереть в укромном, недоступном для грязных существ месте, привязать к самому себе, провести чёткую, нерушимую черту между ней, чистой и непорочной, легко разбиваемой и убиваемой, и остальным грешным миром, что бы не дай бог намеренно не испортили, случайно не сломали. Он уже и не помнит совсем, когда в последний раз думал о таких неправильных, по его нынешнему образу жизни, вещах. Но всё же, пока беспощадное время милостливо позволяло, пока её томный, расшатывающий его крепкое самообладание взгляд был направлен только на него, он решил сделать себе мимолётную поблажку, открывая бетонные границы смелым и пугающим фантазиям, мерзкого содержания которых навеки останется только при нём одном. Тот момент, когда ты, известный своей сдержанностью и целомудрием, почти сорвался со собственноручно надетой на себя железной цепи, позволяя совершенно неправильным, нерациональным эмоциям, мыслям и желаниям взять вверх над собственным телом, поглотить холодный и расчёстливый разум и дать бесчинствовать сколько захотят, пока все закрытые за десятком замков желания не станут явью, окунающей в потрясающий, ранее не испробаванный водоворот настоящих чувств. А пока он просто позволит себе бесстыдно, оправдываясь благими целями, наблюдать за ней, подбираться всё ближе, не показывая своих истинных желаний, которые могут легко спугнуть её, такую лёгкую и нежную. Он видит, что она боится. Боится одного его присутствия, его холодного взгляда, жестоких мыслей, непредсказуемых действий... Мужчина просто не может глупо ошибиться сейчас, когда она так невообразимо близко, и всего лишь от одного неверного, сделанного по простой случайности, действия с его стороны, окажется на другом краю бесконечной пропасти, перейти через которую не представляется возможным. Поэтому он просто позволит себе растянуть этот сладкий момент чуть подольше. Пересохшие губы без полной на то воли шепчут: «Смотри мне в глаза...», – и они оба не понимают, почему она продолжает уверенно танцевать, не разрывая умопомрачительный зрительный контакт, не нарушая тонкой, желанной близости, почти физически ощутимой в ставшем удивительно душном, жарком зале. Она искренне не знает, почему ушёл привычный для неё в такие моменты животный страх, куда делась былая смущённая девочка, не способная пошевелиться под жаждущими, томными взглядами. А ведь сейчас он смотрел именно так. Желающе, будто перед ним находился шикарный, самый лучший из существующих в мире, десерт, обёрнутый в тонкую, золотую фольгу. Протяни ладонь и, кажется, она окажется прямо в его сильных руках – растает, как мороженое от переизбытка теплоты; сгорит как газ от палящего, обжигающего огня; умрёт, как будто ей не хватает спасительно кислорода. Смотрел так, будто он еле сдерживает себя от необдуманного поступка, будто ещё ничтожное мгновение и не в силах больше сидеть, ничего не делая, сорвётся, абсолютно готовый совершить непростительный грех, который может повлечь за собой ужасные последствия, но, кажется, ему было бы на это так чертовски плевать. Его ясные, хитрые, внимательные ко всему и в любое время суток, глаза, сейчас застилала мутная пелена, пугающая своей невообразимой глубиной, но в то же самое время сильно притягивающяя своей загадочностью и таинственностью. Он неожиданно перестал пугать её своей излишней в моменты проблем серьёзностью и непредсказуемостью. Перед ней сидел лишь прекрасный мужчина, смотрящий на неё так, как не смотрел до этого никто другой. Он тяжело, устало, но так притягательно дышал, всё чаще сглатывая, пока его тонкие губы жадно хватали кислород из тягучего и горячего воздуха. Выглядел так, словно ему нужна была помощь, словно он может умереть в любую минуту. Но девушка могла поклясться, что наверняка выглядела не лучше. Так же тяжело дышала, по телу скатывались капли солёного пота, а глаза потемнели, перестали чётко различать предметы перед собой. Голова отяжелела, и хотелось просто упасть. Она дико, до безумия, устала, но продолжала самозабвенно, соблазнительно танцевать, наслаждаясь застрявшим на ней вожделённом взгляде. И не думала, что это так, вопреки здравому смыслу, приятно. Хотя, возможно, всему виною то, что так на неё смотрит именно он – и никто больше. Она медленно закрыла мутные глаза, когда где-то за толщей холодной воды раздалась громкая мелодия последнего, самого любимого, припева. Даже не замечала, что музыка в эти минуты просто перестала существовать, настолько сильно она запрограммировала своё тело на повторение ненавистного танца. Хотя с точки зрения происходящей ситуации, готова была полюбить даже сегодняшний, убивший все нервы, концерт. Неожиданно на тонкую талию ложатся чьи-то изящные, слегка шершавые и огрубевшие руки – невесомо, совсем призрачно – но даже от такого лёгкого движения по чувствительному телу проходит быстрый молниеносный разряд, заставляющий задохнуться от непростительных эмоций, резко накрывших с головой. Она хочет остановиться, понять зачем он сейчас это сделал, хотя совершенно, до нервно сжатых губ и онемевших мышц, не хочется, что бы его руки, такие невероятные, уникальные, куда-то девались с её узкой талии, но слышит возле уха горячий, томный шёпот, сводящий несчастную с ума, напрягающий каждую клеточку женского тела: «Не останавливайся» Она слишком явно чувствует, что его руки мелко, почти незаметно, подрагивают, дыхание тяжёлое и сбивчивое, а вкрадчивый шёпот, как ни пытайся он это стыдливо скрыть, был больше похож на отчаянную мольбу наркомана, требующего своей жизненно необходимой дозы. От такого возбуждающего сравнению по телу проходит сладкая волна, когда она вновь с упоением понимает – такая его реакция именно на неё. Что именно она является его дозой, о которой он так униженно молит. Хочется дразнить его, уже почти дошедшего до края своего здравомыслия, ещё, заставить сойти с ума от всего сейчас происходящего вместе с ней, здесь и сейчас забить на свои моральные принципы и просто отдаться в лапы жестокому хищнику, невообразимо ловко схватившему её в свои смертельные сети. Но ведомая бархатным, низким и соблазнительным голосом стоящего сзади мужчины, девушка послушно подчиняется, получая за свою искреннюю, доставляющую ему удовлетворение, покорность ещё один томный, судорожный вздох. Она и впрямь чувствует себя потрясающе, когда стыдливо осознаёт, что сама же кайфует от его слишком реальной близости, от его рук, запаха, дыхания, роста, голоса... А ещё безумно захотелось ощутить его губы на своих, хотя бы на ничтожные пару секунд. Так, что бы он явно почувствовал её отличие от других. Её неповторимую особенность. И она танцует. Старается сильнее угодить ему, так же заметно вздрагивая когда нечаянно трётся своим полунагим телом о его. Поражается его стальной выдержке, когда он в которых раз только судорожно сглатывает, не смея сменить положение рук, не смея отвести вожделённый взгляд. О, как же она жалеет, что не может просто развернуться и на мгновение заглянуть в когда-то наглые и самоуверенные глаза. Что он просто трусливо опустил свою красивую голову, и даже в большое зеркало не видно выражение его лица, закрытого спадающими волосами. Боится показаться слабым. А лучше бы искренне открылся, чтобы она наконец почувствовала себя по настоящему кому-то нужной и желанной. Они знакомы всего месяц, но за это время успели неплохо узнать друг друга на работе. Ей безумно нравился его вкус в одежде, непринуждённое поведение в перемешку с острым умом, и невероятной харизмой. Его же привлекал её удивительный характер, способный меняться с удивительной для всех скоростью, хотя она всё время оставалось понятной – собой. Как по команде, он останавливает её, хватая за девичью талию и худую руку, не давая возможности обернуться или пошевелиться. Где-то на фоне слышна громко играющая музыка, заполняющая весь зал, но для неё это не имеет никакого значения. Удивлённо распахивает затуманенные глаза, когда возле чувствительного уха снова раздаётся его хриплый шёпот, не дающий и шанса на побег или какие-либо движения. Просто хочется отдать всё, что имеешь, только ради того, чтобы слушать его сбитый от волнения и напряжения голос ещё хоть раз. А лучше бы вечность. – Постой.., – будто успокаивающе говорит он, придерживая удивлённую его резким действием девушку. Звучит это и правда глупо, когда они оба не в силах шевельнуться от нарастающего томительного ожидания. – Последний ряд – там буду я, ты можешь смотреть мне прямо в глаза. – торопливо, как будто он пробежал километровый марафон без единой передышки, не имея возможности даже на каплю спасительной воды. Она тяжело, сбивчиво, из-за него, почти как он, дышит, пытаясь осмыслить его быстрые и важные для неё слова в пустой, заполненной совершенно другими, непристойными мыслями, голове. – Смотри, не опоздай. И она готова поклясться, что его сухие, тёплые губы коснулись оголённой нежной шеи – совсем невесомо, но так до сладкой истомы приятно, что уставшие от часов танцев ноги подкосились и больше не смогли удержать свою оглушённую желанием и удивлением хозяйку. Она чувствует, как последний, громкий аккорд песни пронзает музыкальный слух, и девушка громко падает на колени, не в силах перевести сбитое, тяжёлое дыхание. Перед глазами пелена, горло пересохло, сердце колотится, как бешеное, а конечности ватные и совершенно её не слушаются. Она прокручивает в туманной, не соображающей голове события последних двадцати секунд и, словно ища нечто важное, давно потерянное, резко оборачивается назад – туда, где всего мгновение назад стоял он. По залу вдруг проносится взволнованный, а после разочарованный вздох. Она медленно, словно в трансе, касается своей нежной шеи там, где горело мимолётное чувственное касание, оставленное как заботливое напоминание, что всё случившееся – не сон. Она снова оказалась в пустом танцевальном зале одна. Но теперь на неё больше не давило пугающее чувство неизвестного будущего и пугающего одиночества. Девушка вымученно, но счастливо улыбнулась, завалившись на гладкий паркет, не в силах больше шевелиться. Сегодня всё будет хорошо. Теперь она точно это знает.