P.S.

Если есть отдельный вид людей, о которых ничего нельзя точно сказать — Зарксис мог бы стать их королем. Будь он более амбициозным, конечно. Спокойный. Брейк редко выходит из себя. Даже убивая, улыбается. Только в красном глазу появляется какой-то другой блеск, словно отражение дней, о которых Шерон не хочет слышать. С тех пор, как Брейк обрезал свои длинные, мягкие волосы, Шерон не помнит, чтобы он кричал или злился. Бестактный. Издевки Шляпника были, пожалуй, известнее, чем он сам. Лиам и Гилберт знали об этом слишком хорошо. Брейк почти никогда не ставил себе ограничений в шутках, и субординация для него была вещью невозможно хрупкой и условной. Шкаф герцога — отличное место для появления, и возражать бесполезно. Сильный. Его тело слишком слабое. Намного слабее, чем сам Брейк. В красных глазах усталость, во рту привкус крови, но на губах улыбка. И ответ на незаданный вопрос, почти шепотом: -Я в порядке, Шерон. Шерон знает, что он врет. Смелый. Красный глаз не видит уже давно. Уже давно он в полной темноте. Один. Но при этом продолжает не только смеяться, доставать Пандору и защищать Шерон, но и лезть в самое пекло. Как будто ему и так жизнь дала слишком большой срок, который ему критически нужно сократить. Шерон бы очень хотела, чтобы это было так. Глупый. Упасть. Закашляться. Умирать от потери крови. Лежать на земле без сил, но улыбаться и говорить, что все в порядке. Брейк не умеет по другому. Всегда один. Сам прикрывает свою спину. Равнодушный. Заботливый. Забить на чужую заботу, просьбы и жизни, идя к цели, но отдать то, за что боролся последние десятилетия, в обмен на противоядие для нее — так мог поступить только он. Подумать только, он молчал о слепоте, чтобы она не плакала. Идиот. Шерон незаметно для себя начинает тереть глаза рукавом — смотреть на платки она еще долго не сможет. Всю ее жизнь именно он подавал ей платок. Мягкий, пахнущий мятой и карамелью, и всегда идеально белый. И всегда говорил немного растерянным голосом что-то о том, что плакать вредно. И быстро шел на поиски Лиама. Брейк никогда не знал, как поступать с плачущими детьми. И ненавидел, когда плакала Шерон. -Прости, онии. Я не сдержалась. — Шерон, уже давно не ребенок и не герцогиня, шмыгнула носом и встала с земли. Положила лилии — свои любимые цветы. У Брейка любимых не было. И тихонько шепнула себе под нос: -Я скучаю. Слишком скучаю. Когда она уходила с кладбища, ей почудился сладкий запах карамели и слишком знакомый горьковатый шепот: -Знаю.