Твою мать.
И здесь молчание для него сродни испытанию. Не то чтобы трудному, но отзывающемуся болью где-то в груди. И иногда просто касания не могут восполнить эту пропасть, которая словно образовывается между ними во время ссор. Он даже не помнит мотива. Он лишь знает, что теперь нужно что-то делать. И уверен, что Расиэль тоже, просто его упертость играет свою роль. Занзас стоит к нему спиной. Хмыкает еле слышно и подходит вплотную к сидевшему Расиэлю — наверняка тот слышит каждый его шаг по толстому ковру. А Расиэль и правда слышит. Но не поворачивается к нему лицом, потому что полностью доверяет. Скажи ему кто-нибудь, что спустя какое-то время он будет в подобных отношениях с человеком, который когда-то убил его во временной линии, причем убил довольно хладнокровно, он бы скривил губы в обычной презрительной усмешке. Потом, возможно, сделал бы что-то еще, но не суть. Просто не принял бы правду. А сказали бы Занзасу пару лет назад, что он будет не просто крутить романы — какое вульгарное выражение все-таки — а именно любить кого-нибудь по-настоящему, со всем прилагающимся, Занзас ничего бы не ответил и даже бы ершиться не стал. Такая чушь не стоила его времени и сил. Сейчас совсем по-другому. Смещены акценты и приоритеты. Он изменился, вероятно. Они оба изменились. Занзас кладет тяжелые горячие ладони на плечи Расиэля, проводит от плеч к шее и обратно, словно растирая и массируя. Это не эквивалент выпрашивания прощения. Просто у него есть потребность касаться его. Жадно и собственнически или нежно и заботливо — тут как карта ляжет.Не говорит ни слова. У них не принято.
Расиэль не понимает, как расслабляется. Даже перестает отбивать ритм мелодии, замирая. Руки Занзаса гораздо больше, чем его (наверное, стоило бы назвать их лапами паука, но слишком преувеличено), горячие, сильные и родные. Расиэль даже глаза от некого удовольствия закрывает, чуть откидывая голову назад: так приятно. Но почти сразу же приходит осознание и Расиэль снова выпрямляется, однако расслабленные мышцы уже трудно вернуть в прежнее напряженное состояние — слишком хорошо Занзас знает его. Занзас водит грубыми ладонями по шее ласково, согревает его кожу, пальцами массирует в самых закостенелых местах. Медленно и мягко, словно бы теплый мед, льющийся красивой бархатной лентой. Склоняется и утыкается губами в затылок. Волосы у Расиэля всегда ухоженные, пахнут чем-то приятным. Что отличается от его собственного подхода «налил шампунь, смыл и пойдет». Расиэль снова жмурится, снова открывает глаза. Забывается и вновь возвращается в сознание, с промежутком всего в несколько секунд. Но чувствует за эти несколько секунд столько, что обычному человеку и не снилось. Люди часто не задумываются над собственными эмоциями и испытывают их крайне поверхностно. Внутри у него, в некоторой степени, все трепещет, а ведь Занзас всего лишь подарил ему поцелуй в затылок. И пусть в этом жесте лишь своеобразная ласка, подобное для него было очень важно. Особенно с ним. Особенно сейчас. Занзас чуть улыбается видя его реакцию, прикрывает глаза несколько устало. Насыщенный был день. С ним можно было отдохнуть, пусть они и в разладе. Расиэль приоткрывает губы, будто бы желая что-то сказать, но ограничивается лишь шумным вздохом. И непонятно, что служит причиной — обида или же, моральное удовлетворение от нахождения рядом с Занзасом. Расиэль даже не шепчет, просто едва заметно шевелит губами, говоря что-то. Только для себя. Занзас вряд ли может читать по губам, но Расиэля это мало волновало. Пусть даже и прочтет — ему все равно. Губы складываются медленно в обычные его слова, которые он говорил бы чаще, не будь слишком упертым и горделивым. Веки будто бы тяжелеют, заставляя закрыть глаза и вновь забыться на какое-то мгновение. Тепло. Спокойно. И немного устало, ведь молчание выматывало и его тоже. Занзас точно знает, как наладить контакт между ними. Хотя бы на уровне эмоций, когда они уже наорались и намолчались. Когда уже почти успокоились и остается только сделать первый шаг. Через свои касания он передает нежность. А в коротком вздохе Расиэля слышится та же нежность в ответ.Прекрасно.
Занзас касается сухими губами его макушки и шелестит еле слышно: — Ты теплый. Даже если кожа холодная. Даже если он несколько отстранен из-за молчания. Расиэль для него всегда теплый и живой. Чаще всего Занзас берет на себя инициативу разговора. Хотя и Расиэль иногда. То в принципе не важно, кто делал это. Кто-то из них ломает стену молчания. И другой обычно поддается. Занзас продолжает нежно гладить, медленно обнимает его за шею руками и кладет голову на свое плечо, как раз рядом с его ухом. Выдыхает мягко. Такие вот у него методы. Расиэль плотно сжимает губы в тонкую полоску, все еще держа глаза закрытыми. Прямо как тогда, в тот день, когда назвал его чернью и посоветовал не подходить. Воспоминание неприятно елозит в мозгу, ерзает и трется, из-за чего он раздраженно фыркает. Не на Занзаса. На самого себя. Вновь поджимает губы и стыдливо краснеет от таких слов. Он привык, но разум его, видимо, еще нет. Редко кто говорит ему такое, а если быть честным, то вообще никто. Расиэль не знаток в отношениях, но с уверенностью может сказать, что в этих его все устраивает. Даже глупые ссоры по мелочам, даже следующее за этими ссорами молчание. Ему хочется прижаться теснее, просто поцеловать и забыть уже об этом. Расиэль слишком мнительный. И мнительность его ему постоянно мешает. Занзас выталкивает из нее. На удивление, нежно и терпеливо. Расиэль благодарен. Иногда благодарит молча. Расиэль снова шевелит губами, быстро произнося «люблю», будто бы немой, а затем снова замирает. Он подносит свои руки к его рукам, на мгновение касаясь прохладными пальцами. Тонкие, изящные. Излишне правильные и манерные даже внешне, сигнализацией вопящие, что их обладатель принадлежит к знатному роду. Расиэль слабо сжимает пальцами его руку, поглаживает. И не понимает, почему уперто продолжает молчать.Занзас терпелив. Очень.
Некоторые люди, которые знают его еще со времен его бурной молодости, наполненной черным гневом и адской злобой, скажут, что даже слишком, почти до патологического, мол, «а не ебнулся ли ты часом?».Занзасу на это плевать.
Его терпеливость в отношениях касается только лично его и Расиэля. Вот и сейчас Занзас не начинает скандалить, не требует никаких ответов, уж тем более не давит свои весом или раздражением. Просто ладонью убирает волосы и касается горячими и шершавыми губам его бледной мягкой кожи шеи. Сомневаться в благородном происхождении Расиэля и не приходится. Кожа цвета молока, гладкая, чуть прохладная, будто бы Занзас целует фарфор. Внутри теплеются и разгораются чувства к этому человеку. И сейчас у него острая необходимость озвучить их. — Я тебя люблю, — вкрадчиво шепчет на ухо, прикрыв глаза. Редко такое говорит. Все же человек действия, а не слова. Но так хотелось сказать это ему. Расиэль вновь выпрямляет спину. Не то чтобы он когда-то позволял себе сутулиться, это скорее нервное. Нервное и немного недоверчивое, за которое он готов перегрызть себе глотку и закопать в земле. Проще говоря — избавить от глупой мнительности раз и навсегда. Но все не так просто, как кажется. Куда более глубже. Расиэль нервно кусает губу, не замечая, как течет капля крови по подбородку, падает на белую рубашку, растекаясь пятном. Нет, даже ссора не может затмить того, что он испытывает. Даже чертовая гнилая мнительность — ничто, по сравнению с тем, какие чувства он к нему испытывает. — Я тоже. Тоже люблю тебя, — говорит тихо, чтобы услышал только Занзас. Потому что эти сокровенные слова предназначены только для них двоих.