***
— Уве! — Услышав с нижнего этажа окрик Сони, он в очередной раз суетливо сбежал по лестнице. Ну конечно же, это не волнение. А как может быть иначе? Уве просто в который раз за день заглянул в комнату, в которой сидела, покачивая на руках малышку, его жена Соня. Та просиживала возле розовой кроватки часами, потому что жене только и дай повод, чтобы понаблюдать за тем, как дышала их маленькая Хильда. Уве лишний раз не приставал. И всё равно, что Соня теперь стала кем-то вроде призрака, который вроде существует, но как-то… не совсем. Только и витала вокруг, молча утверждая о своём присутствии. Она совсем забросила уборку и стала куда меньше готовить. Вся её жизнь теперь заключалась в тихом наблюдении за маленьким ребёнком. Даже если их дочь просто спала. И Уве понимал её до невозможности. Он бы и сам так сидел, смотрел, наблюдал, дышал при том как можно тише. Но работа съедала большую часть времени. Строительство и ремонт впервые казались ему настолько безрадостными. Всё, чего ему хотелось каждый раз — скорее закончить смену, дабы приехать и вот так — что-нибудь подать да принести на очередной Сонин выкрик. Уве подошёл ближе, готовясь исполнить свой долг — отыскать какую-то вдруг неожиданно понадобившуюся пелёнку или книгу (Соня читала вслух сказки и каждый раз проходя мимо комнаты, Уве останавливался на несколько секунд и прислушивался к её тихому мелодичному голосу), но она только махнула ему рукой, мол, давай ближе, и Уве сделал несколько нетвердых шагов. — Только посмотри. — Прошептала Соня, медленно покачивая уснувшую Хильду. Та лежала спокойно, и только забавно корчила лицо, да тихо кряхтела, словно старушка. Уве почесал голову. И как только Соне удавалось её усыплять? Когда Хильду брал на руки Уве, та тут же начинала возиться и, раскрыв огромные синие глазенки, принималась неистово кричать. И тогда уже Соня, проснувшись после короткой передышки, звала Уве из спальни, и тот неловко клал ревущее создание ей на живот. А Хильда тут же утихала. Наверное, ему никогда не понять, как работают эти странные младенцы. Соня позже шутила, что для Уве дочь была неизведанным механизмом, в котором он долгие годы пытался разобраться. Но секрет, говорила она, заключается в том, что разобраться полностью невозможно. Ты просто живёшь и делаешь крохотные, иногда неверные, шаги. И смотришь, что из этого выйдет. Уве не нравились эти слова. У всего должен быть четкий график и способ использования. Определенная рутина или схема. И он знал, что рано или поздно отыщет нужную даже для этого странного ревущего ребёнка, который, если повезет, через несколько лет превратится во что-то разумное. Но пока… — Мне кажется, у неё твой нос. — Шепотом произнесла Соня под тихое кряхтение малышки. Уве нахмурился и присмотрелся. Нет, он же тысячу раз видел своё лицо в зеркале, и на его нос этот маленький отросточек — с мизинец! — не был похож не капли. Соня, наблюдающая за его сосредоточенным лицом, звонко рассмеялась. Уве почувствовал, что всё идёт так, как надо.***
— Мость, мама, мост! — Закричал детский голосок с заднего сидения автомобиля, и Уве взглянул на восторженное личико Хильды через зеркало. Та тыкала маленьким пальцем в стекло, а русые кудрявые волосы забавно топорщились в разные стороны. — Мост! — Важно повторила она, прижимаясь к стеклу носом, и Уве даже почти оторвался от дороги, чтобы посмотреть на это чудо-строение. Вот только Уве не может отрываться от дороги. Он везёт жену и трехлетнюю дочку, это исключено. Одна авария в его жизни уже была. Достаточно. — Конечно, дорогая. — Соня обернулась с переднего сидения. — Очень красивый мост! Нужно ли говорить, что никакого моста с её места и подавно видно не было? Но Хильда явно удовлетворилась этим ответом, и развалилась теперь на заднем сидении, закидывая на него ноги в грязных сандалиях. У Уве даже сердце почти не скрипнуло. Разве что совсем чуть-чуть. Ну почистит он потом это сидение, не обвалится. — Почему масина едет? — Вдруг по-детски спросила Хильда, и Уве ощутил долю уважения к этому странному маленькому существу. Многие люди даже его возраста (стыдоба) не интересовались вопросами о том, почему работают или не работают их дрянные автомобили, а Хильда, вон, в три года этим голову ломала! Может, человеком вырастет. Уве коротко взглянул на Соню, которая улыбнулась ему ласково и подмигнула. Вот и пришел его час. Он неловко кашлянул, прочистил горло и начал, кажется, говорить. Что-то о двигателях и топливе, он старался рассказывать громче, но больше бормотал себе под нос, и в какой-то момент Соня осторожно дотронулась до его плеча. Уве покосился на неё вопросительно, но Соня только кивнула на заднее сидение, и Уве снова уставился в зеркало, в котором отражалась его мирно сопящая девочка. Оказывается, Уве тоже умеет усыплять детей, пусть и не укачиванием да сказками, как это делала его жена. Он улыбнулся себя под нос и снова сосредоточился на дороге. Наверное, из этого следовало, что детям не так интересны автомобиля, как они могут то показывать, но Уве такую мысль откинул.***
— Ну мы опоздаем же! Пап! Новое школьное платье сидело на ней немного забавно. Наверное, так с непривычки казалось. Утро сегодня было особенное, потому что Уве отвозил своих девочек в школу. Соню — в её кабинет, в который она не ступала после рождения Хильды. Куча подростков тут же столпилась вокруг неё, восклицая что-то совсем неразборчивое, но похожее на радостное. Синие глаза её при том искрились весельем, на что Уве только голову почесал. Не понять ему, чего такого «прелестного» было в работе с этими сопляками. Только Хильда перепугалась — встала за его спиной, да смущенную лыбу давила, как будто не она минутой ранее смехом заливалась в коридоре — без стыда или чего-то схожего. Понятно, что она теперь школьница. Что для маленьких школьниц, старшеклассники — кто-то совсем далёкий и странный, непонятный и недостижимый. Уве и сам хорошо это помнил — сложновато забыть, как те же самые старшеклассники иногда зажимали его по углам коридора. А что ещё делать? Он младше, слабее. Но пусть кто-то из этих дылд с верзилами попробует подойти к его ребёнку — Уве будет плевать. И на то, кто их родители, и на то, что они ещё дети. Если его маленькую Хильду хотя бы пальцем тронут, он сдерживаться не будет. Непонятно с чего — Уве взял Хильду за руку. Осторожно и мягко, чувствуя тепло маленькой ладошки. Передавал ей свою уверенность. Он сам не знал как — просто делал это. И как будто Хильда даже улавливала это, стала намного спокойнее и глубже дышать. Они сказали Соне «пока», и вышли из класса, теперь им пора было добраться на третий этаж, доставить Хильду к её первому классу. Как-то само получилось, что Уве дочкину руку не отпустил, а сжал только сильнее, и они вместе поднимались по лестнице. Точнее — Хильда бежала своими маленькими, одетыми в новые балетки, ножками, бежала по ступенькам, а Уве плелся где-то позади. Потому что неловкая на публике Хильда вдруг превратилась в свою обычную реактивную версию, не обращающую внимания на всё окружающее, и уже чуть не сбившую с ног двух мимо проходящих мальчишек. Наверное, это рука Уве подействовала. Он не понимал как, и что именно ему удалось сделать. Он продолжал что-то тихо говорить ей о том, что времени ещё навалом, что они спокойно доберутся и без этой ненужной спешки. Но Хильда уже зарядилась. — Ну давай быстрее, пап! — Продолжала канючить она, оборачиваясь через плечо. И такое выражение было на её лице, что Уве даже без подсказки понял, что если тебе говорят торопиться в таких не слишком срочных ситуациях, пойти быстрее всё-таки стоит. И уже на входе в класс, Хильда, самая маленькая в собственной группе, улыбнулась ему широко-широко. И Уве почувствовал, как в груди разлилось что-то теплое и мягкое.***
Соня посмотрела на Хильду с тихим ужасом. В несколько секунд она подъехала к дочери и коснулась пальцами её израненного лица. — Что произошло? Милая, что произошло? Но Хильда только покачала головой и опустила голову. Уве так и застыл в дверях, внимательно наблюдая за всем происходящим, пока его руки медленно сжимались в кулаки. Кто позволил сделать это с его девочкой? — Хильда, дорогая! — Снова воскликнула Соня, стирая слезы с её припухшей щеки, прямо рядом с большим синяком под глазом. Разбитая губа подрагивала, но Хильда оставалась молчаливой и лицо её было похоже на каменное. — Кто это сделал? — Никто. — Пробурчала она и вдруг увернулась из-за Сониной руки и быстро юркнула мимо Уве. Он смотрел на удаляющуюся спину дочери, которая, в конец, скрылась за дверью своей комнаты. Наверное, он должен был её удержать? Но не сделал этого. Соня выглядела так, будто это её избили. Она смотрела на Уве с приоткрытым ртом и в глазах её отражалось такое страдание, что Уве ощутил, как всё внутри него упало и разлетелось на части. Он быстро подошёл к ней и присел рядом на корточки. — Я разберусь с ними. — Твердо сказал он, а Соня посмотрела на него беспомощно. Уве обернулся и взглянул на дверной проем. Всего пару минут назад там прошла Хильда, его маленькая побитая девочка, напряжение от которой распространялось с ужасной скоростью. Как будто мир вокруг должен был взорваться. Уве не знал, что именно он мог сделать. Он говорил Соне какие-то глупости о том, что всё будет в порядке и он разыщет этих… гадов. Но лицо Сони само собой вдруг прояснилось. Она внимательно посмотрела на него. — Ты должен поговорить с ней. Тебе она расскажет. — Но ты же обычно сама… — Уве неопределенно махнул рукой, но Соня только решительнее качнула головой. — Нет. Пойди ты. Так будет правильно. И Уве, конечно, не смог с ней поспорить. Пока Соня отправилась на кухню готовить ужин (её руки всё ещё заметно подрагивали. Уве тихо понадеялся, что у неё не будет проблем с тем, чтобы держать нож), он встал возле двери в комнату дочери, и занёс нерешительно руку. А что, если он скажет что-то не так? Что, если Хильда только сильнее разозлится или расстроится? Но Уве вспомнил ссадину на щеке дочери и намечающиеся фингал под глазом и прогнал невозможные мысли. Он должен был сделать хоть что-то. Короткий стук. Ответа не последовало. Тогда он медленно вошёл внутрь. Хильда сидела за столом, что-то или записывая, или рисуя. Её спина была сгорблена, а кудрявые волосы спутались. Хильда не обернулась, когда он мягко затворил за собой дверь и сел на её кровать. Игрушечный тигр возле подушки смотрел на Уве непонимающе. — Хильда… — Я не хочу вас с мамой в это втягивать! — Резко оборвала она и тут же обернулась. Лицо её выглядело виновато. Уве замялся, опуская взгляд. И что делать с десятилетними детьми, когда они не хотят тебе чего-то рассказывать? Не лезть? А если эти самые дети не хотят говорить о том, откуда у них этот синяк под глазом? Или царапины на лице? Уве снова посмотрел на Хильду. — Хильда… — Начал было он, но оказался перебит. — Я сама во всём виновата! Мне нужно было просто уйти, а я… — Хильда задохнулась. — Папа, я первая начала. Это я его ударила. — Почему? — Спросил Уве, вздернув брови. Он осторожно протянуть руку и заправить её волосы за ухо. Хильда опустила взгляд, её нижняя губа задрожала. — Они говорили, что машины — только для мальчиков. Что я не могу стать машинисткой. Что тогда я не девочка, а полубаба. Что у меня… Но она не закончила, а только прикусила губу и уставилась в собственные колени. Уве молча наблюдал за тем, как Хильда впивалась пальцами в край футболки. Уве подумал о том, что его девочка слишком сильная. — Я знаю, что ты не хотел… Чтобы я дралась. Я не знаю, как так получилось. Прости. И она снова зажмурилась, её плечи сильнее поникли. Уве приподнял Хильдину голову за подбородок и взглянул в бесконечно синие глаза. — Не слушай, что они говорят. Эти парни… Не видят дальше своего носа. — Они придурки. — Резко сказала Хильда. Уве помолчал несколько секунд. -…да. — Наконец-то ответил. — Но ты… Не должна быть как они. Не употребляться им. — Уподобляться, — улыбнулась Хильда. — Ай, — Уве махнул рукой. — Не будь как они, и всё тут. Живи по совести и не обращай внимания на… На остальное. Так намного проще. А мы с Соней всегда поддержим тебя, в любом твоём выборе. Если ты понимаешь… — Я понимаю. — Серьезно кивнула Хильда. Уве осторожно убрал руку с её лица и кивнул один раз себе. Как будто что-то подтверждая. — Я стану машинисткой, что бы эти придурки не говорили, правда? — Тихо спросила она и что-то в её огромных глазах было настолько… Невозможным, что губы Уве сами собой искривились в подобии улыбки. — Да. — Он кивнул. — Если не будешь драться. — Принято. — Кивнула Хильда, веселея. — Соня… То есть мама. — Он внимательно посмотрел на Хильду. — Делает ужин. Скажи ей все, чтобы она не волновалась. — Расскажу. — Кивнула Хильда и поднялась со стула. Она просто стояла и смотрела на Уве несколько секунд. А потом улыбнулась. — Только не ищи этих мальчишек, ладно? Они и так достаточно получили. Уве не понял, накостыляла ли им сама Хильда, или она имела в виду, что у этих детей просто отсутствовал мозг, но, сжав ещё раз руку в кулак, он наконец-то расслабился и смог подняться с кровати. Кивнул. Что-то подсказывало ему, что именно это сейчас было правильным.***
— Я вас ненавижу! — За этой вспышкой — громкий хлопок дверью, и Соня смотрела на Уве ошарашенный взглядом. Книга в её руках закрылась, и где-то на границе сознания Уве подумал, что теперь она не сможет найти нужную главу. Но это мысль тут же отлетела. Уве сел на диван и почесал затылок. Наверное, это ненормально, когда ребенок разговаривает со своими родителями так. И что нужно сделать Уве? Сходить к ней, спросить? А она станет слушать? Уве посмотрел на Соню, которая, казалось, наконец-то пришла в себя. — Да уж. — Только и отозвалась она, рассеянно листая книгу. Уве задохнулся. — И ты… — Это нормально, Уве. Хильда выросла. — Спокойно ответила она. — В моём классе и не такое случается. Надо привыкать. Уве поежился. В смысле «привыкать»? Значит теперь их милая маленькая дочь станет такой же как и эти сопливые подростки — будет ходить в коротких юбках, всё время простаивать у телефона и снова, снова огрызаться на них — своих собственных родителей? А Уве ведь не мог допустить такого. Хильда же… Другая. Он уставился на Соню, которая наблюдала за ним, прищурив глаза. — Ты ничего с этим не сделаешь, Уве. — Спокойно продолжила она, как будто прочтя его мысли. Уве даже не удивился. Иногда ему казалось, что Соня спокойно могла заглянуть к нему в голову. В любую секунду. — У неё переходных возраст. Даже если ты попытаешься что-то сказать, она не будет слушать. Подростки… Не любят, когда их учат. Всё, что можно, это закидывать удочки и ждать, когда они сами клюнут, захотят узнать больше. Или чем-то поделиться. Уве снова почесал голову и подумал о том, что Соня понабралась у своего покойного отца этих странных рыбацких метафор. А ему нужно чем-нибудь занять руки. Однозначно. К счастью, на кухне нашелся мерно капающий кран. Не что-то слишком глобальное, но минут десять займет. Уве, под все тем же пристальным взглядом жены, вернулся в гостиную за инструментами. Он раздумывал над словами Сони и параллельно думал: а с чего вообще это все началось? С мелочи. Это же была мелочь, правда? Просто Соня сделала пришедшей с прогулки Хильде замечание о её оценках по шведскому, а их дочь на это будто вспыхнула. Начала припираться. А Уве ещё и ума хватило Соне поддакнуть, вот тогда из Хильды правда как будто бес вышел. И всё. Она их ненавидела, она хлопала дверьми. А Уве сейчас чинил кран и ничего не должен был делать, хотя все внутри него так и болело зайти в Хильдину комнату, которая пугающе изменилась за последний год. Светло-розовые стены заполнились плакатами рок-групп, а ужасный беспорядок царил на каждой горизонтальной поверхности. Не стиранная одежда, пачки от чипсов и огрызки от яблок. Уве было неуютно находиться в логове его маленькой, вдруг резко выросшей дочурки. Он чувствовал, что это неправильно. — Да, да, пап, я знаю. Но мне так удобно. — Только пожимала она плечами в ответ и снова строила это ангельское личико, которое, однако, выглядело иначе с подведенными черным глазами. — Она растет. Путь делает это, как ей удобно. — Пожимала плечами Соня на его резкие вопросы. Уве снова собрал кран. Проверил, не капал ли он больше. Включил и выключил воду, вернул на место инструменты и снова посмотрел на Соню, которая так и не оторвалась от чтения, каким-то образом всё-таки найдя нужную страницу. — Если тебе будет легче, можешь сходить к ней. — Вдруг предложила она, не поднимая головы. — Только не дави на неё. Уве сделал вид, словно не услышал, но спустя минуту, всё-таки кивнул сам себе, поднялся и подошёл к Хильдиной комнате. Постучал в дверь. Никто не ответил. — Вообще-то, я тебя не ждала. — Вдруг послышалось за спиной, и Уве резко развернулся. — Хильда, я просто хотел поговорить. — Спокойно произнес он и вдруг застыл на половине мысли. — А что с твоими волосами? — А что с ними? — Хильда пожала плечами, как будто правда не понимала. — Твои кудри, Хильда коснулась волос одной рукой и тихо улыбнулась. — Выпрямила их, решила попробовать что-то новое. — А. Уве замялся, рассматривая собственные ступни. Вот если бы перед ним парень был — тут хоть понятно, можно было сходить саабом заняться, просто посидеть, помолчать, подумать… Хотя, постойте. — Машина барахлит. Не хочешь помочь с ней? Глаза Хильды загорелись на секунду, но она снова насупилась и отвернулась, прикусила нижнюю губу. — Что-то сложное? — Не сильно. — Хорошо. Хильда кивнула, и уже на улице Уве встретил её, одетую в клетчатую рубашку и брюки, без привычных черных полос на глазах. Уве приметил маленькую закрученную прядку возле её уха. В груди почему-то стало куда светлее и лучше.***
Она стояла у чемодана, всё такая же маленькая и слишком худая. В простом летнем платье и кофте, кудрявые волосы завязаны в хвост. Хильда широко улыбалась и глядела на них с такой счастливой миной, что Уве банально не мог не улыбнуться в ответ. Пусть даже ему было совсем не весело. Он стоял возле машины, Соня сидела на пассажирском сидении с настежь открытой дверью. — Тебя точно не провожать до вагона? — В очередной раз спросил Уве и кивнул на чемодан, но Хильда только мотнула головой, подошла и обняла его. Уве почувствовал себя, как не в своей тарелке. — Сама дойду, пап. Спасибо. — Да за что спасибо-то… — Отмахнулся он и посмотрел краем взгляда на Соню. — Мамочка… — Хильда бросила к Соне, обняла её крепко-крепко, и Уве постарался слишком пристально на это не смотреть, потому что, ну, неприлично как-то. Люди прощались, а он на них пялился. Поэтому только ковырял носком ботинка асфальт, да что-то внимательно высматривал у себя на руке. Наконец-то, обнимашки-поцелуи закончились, и Хильда вернулась к своему чемодану, взяла его за ручку и встала, словно картинка, в окружении этих снующих туда-сюда по улице людей — кто-то уезжал, кто-то возвращался. Бесконечная вереница передвижений. Их дочь снова неуверенно улыбнулась, ещё раз махнула рукой и наконец-то скрылась в здании вокзала. А Уве всё стоял и стоял, глядел и глядел на толпу незнакомцев, и лишь спустя десять минут вернулся в машину. Соня смотрела на него пытливо, но каменная маска на его лице ничего не выражала. Соня погладила его ладонью по щеке, но он ничего не ответил, наконец-то выехал с бесплатной привокзальной парковки и влился в дорожный машинный механизм. Мыслей — никаких. Только камень где-то в груди нарастал. Сегодня его девочка уехала в колледж.***
Ко всему привыкаешь. В том числе и к тому, что комната на нижнем этаже уже несколько лет пустовала, а в доме находились только они вдвоем — Соня да Уве. Смотрели телевизор, ездили в кафе. Соня слушала музыку, говорила и много читала. Уве слушал Соню, работал и ремонтировал дом. Ничего удивительного и ничего необычного, самая банальная жизнь банальных людей, которым пришлось расстаться с собственным ребенком. А что тут ещё говорить? Каждое утро Уве отвозил Соню на работу, помогал ей добраться до кабинета и подвозил её к учительскому столу, а сам ехал на очередную стройку. Каждый вечер, около восьми часов, им стабильно звонила Хильда, отчитывалась, что все хорошо, что она здорова и счастлива, что сдала или не сдала какой-то экзамен, что препод по какому-то предмету козел. И вообще говорила обо всем, словно это было самым большим свершением в её жизни. Первые зачёты, появившиеся подруги, друзья. Наверное, для неё это и было чем-то особенным. Всегда. С Уве Хильда висела на проводе каких-то десять минут, ему хватало того, что она кратко пересказывала ему все события, которые с Соней Хильда будет растягивать и смаковать, обсуждать, буквально, часами… Уве с неким страхом каждый месяц оплачивал счёт за телефон. Надо же так долго трындеть. И как только удавалось?.. Как только Хильда наконец-то заканчивала рассказывать эти её бесконечные истории, Соня принималась за свои. Говорила об учениках, о каких-то слухах, о том, что происходило в жизнях соседей. Уве обычно не слышал её слов, он только наблюдал и чувствовал её голос, пока делал вид, что читал газету или смотрел какой-то бессмысленный фильм по телеку. И примерно в десять-одиннадцать часов они наконец-то странно-скомканно прощались, и Соня лежала на плече Уве, пока они досматривали кино. В такие моменты Уве казалось, что они волшебным образом попали в прошлое, в то время, когда Хильда ещё не родилась, и они только-только переехали в новый дом. Это расслабляло. Такой спокойный порядок вещей. Но каждый раз, когда Уве смотрел на бывшую Хильдиной комнату, в его груди ужасно свербило, он почти запретил себе заходить внутрь. Соня заезжала туда с уборкой, но Уве за все шесть лет бывал там лишь несколько раз. Что-то внутри него не позволяло появляться в комнате Хильды чаще.***
Когда Хильда закончила колледж, она не вернулась домой. И только спустя несколько месяцев, Уве узнал причину. — Погоди, ты что сейчас сказала? — Ошарашенно переспросил он у Сони. — Какой-то повар встречается с нашей Хильдой?! — Вообще-то, Якоб пекарь. — Спокойно ответила она. Всё. Бум. Трагедия. Уве ходил взад-вперед по комнате, под равнодушный взгляд Сони, и битый час распылялся о том, что какой-то дрянной булочник недостоин их девочки, что он никогда не сможет полюбить их дочь так, как она того заслуживала, что он… — А откуда ты знаешь? — Хмыкнула Соня. — Ты же с ним даже не виделся никогда. Может, он хороший человек, и действительно её любит. — Конечно, — выплюнул напоследок Уве и ушел чинить поломанную ступеньку. Через час Соня передала ему от Хильды, что та приедет на выходных — знакомить Уве со своим ухажером. И Уве, конечно, не сидел на иголках, как рассказывала Соня подружкам, пока ждал это дрянное воскресенье, разумеется нет. Это просто лёгкое волнение перед встречей с дочуркой. И поэтому, когда они наконец поехал за ней, обнял ту очень крепко и постарался даже взглядом не удостоить огромного парня, который мялся, вот, рядом с ней. — Пап, это Якоб. — Широко улыбнулась она, подталкивая огромного мужика в плечо. — Здрасьте. — Неловко промямлил он, но Уве ему лишь сухо кивнул. Поездка домой была очень… Неуютной. Даже несмотря на то, что Соня с Хильдой трещали без умолку. Неуютная атмосфера плавно перетелка и за стол, за которым Соня закидывала Якоба вопросами, но вместо него неизменно отвечала Хильда. Уве же сверлил незатейлевого зятька взглядом, пока Якоб молчал, уткнувшись в тарелку. — А ещё , мы с Якобом в прошлом месяце купили машину! — Внезапно вставила Хильда и посмотрела на Уве, прищурившись. — У нас с ним сааб, папа. Уве посмотрел на Якоба и предложил ему перекурить. В топку, что никто из них сигареты в руках ни разу и не держал. Они стояли на улице, Якоб нервно почесывал ладони и они о чем-то, вроде, даже говорили. Уве не помнил и не понимал о чем: наблюдал за тем, как светлело лицо булочника при упоминании Хильды, как он становился веселее и улыбчивей. А потом просто проследил за тем, как Якоб на Хильду смотрел, пока она не видела. И кивнул сам себе. Ладно уж, пусть поухаживает. Но если хоть словом его дочку заденет - ему не жить. Так Уве и решил, и подошел, чтобы озвучить своё решение Хильде. — Ну как он, пап? — Нервно спросила она, лишь он приблизился, — Соня отправилась что-то показывать Якобу на кухне, которой он заинтересовался безумно, лишь разговор ушел в эту сторону. И сейчас Хильда глядела на Уве, переминаясь с ноги на ногу, да кусала нижнюю губу. Кудрявые волосы, остриженные по плечи, стояли дыбом. Уве кивнул и неловко начал: — Наверное, он не такой уж и… — Спасибо!.. — Хильда бросилась ему на шею.***
Как не успел даже сменить черный костюм, так и застыл за месте в испачканных кладбищенской грязью штанах, когда в дверь раздался стук. Слишком знакомый. Слишком похожий. Единственная, кто могла так стучать, уже лежала в земле. Уве расправил плечи, на которые легло что-то невыносимо большое и тяжёлое, и медленно вернулся к двери, не глядя открыл. И оторопел, уставившись на Хильду в черном платье. Щеки с носом красные, глаза воспалённые, круги под ними — огромные. — Папа… — Проскулила она и, как пьяная, шатаясь, вошла в дом. Кинулась ему на шею и разрыдалась. Уве показалось, что его сердце надломилось во второй раз, прижал к себе дочь ещё крепче, осторожно гладя её по спине. В свои двадцать шесть, она вдруг превратилась, снова, в маленького ребенка, в его шебутную энергичную Хильду, которую нужно обнять и успокоить. Но кто успокоит самого Уве? Он положил подбородок на плечо дочери и прикрыл глаза, всем телом чувствуя её дрожь. Хильды не было на похоронах. Но она стояла прямо сейчас, здесь, рядом с ним, и рыдала, уткнувшись носом в плечо. Уве не знал, что ему делать. Соня точно знала, но сказать теперь не могла, только наверняка наблюдала и слушала, как убивалась по ней её самая любимая девочка. Уве отстранился, возможно, слишком грубо. Заплаканная Хильда вся сжалась и глядела на него как перепуганный зверёк. Уве осторожно пригладил ей волосы. — Я, кхм, открою твою комнату. И ушел. Просто чтобы этого слишком похожего заплаканного лица не видеть. Чтобы огромные синющие глаза на него не смотрели и не прибивали гвоздями к земле. Чтобы самому ненароком слезу не пустить. Что он, совсем расклеился бы? При дочке-то? Уве вытер глаза. Выйдя из комнаты, он ещё слышал всхлипы Хильды за своей спиной. Он мог почти через стену видеть, как та приобнимала себя рукой и смотрела краснючими глазами в стену, в пол, да на что угодно, только бы на фотографии Сони не натыкаться. Уве вздохнул тяжело. Вот она — проблема «знания» своего ребенка. Ты в курсе, как он будет выглядеть в любой отвратительной ситуации, ты можешь досконально представить его действия или лицо. Плачущая Хильда продолжала стоять перед его глазами, пока Уве отпирал дверь в её старую детскую комнату. Они с Соней ничего не убирали, и не меняли тоже. То, что было внутри этого просторного помещения, оставалось той самой комнатушкой, которую Хильда покинула в свои шестнадцать лет, со всеми этими плакатами, с покрывшимися пылью книгами на полках. Как же давно он здесь не был. Уве подошёл к кровати и взбил хорошенько подушку. Достал из шкафа постельное и застрелил кровать, с маниакальным стремлением к идеалу. Разгладил каждую складочку. Почему-то от этого отмирали любые мысли. Почему-то становилось так невыносимо спокойно. Позже, после молчаливо-тихого вечера, когда они смотрели телевизор и ели мороженое, Уве ушел к себе в комнату. Переоделся в пижаму, откинул в сторону одеяло. Постель была невероятно холодной, а пустая сторона кровати — и вовсе льдистой. Уве закрыл глаза и постарался представить, что Соня была прямо здесь, тихо дышала и сопела во сне. Вообразил, как это обычно делают маленькие дети. С непривычки, получалось плохо, мозг отказывался признавать, что она действительно здесь, живая и теплая — лишь руку протяни и дотронься. Наверное, всё это было и правда не для него. Он медленно открыл глаза, с ещё живой, почему-то, надеждой. Но ничего не изменилось. Всё та же пустая половина кровати. Как же это всё глупо. Уве был никем до появления Сони. Значит, кто он теперь? Его жизнь имела хоть какой-то смысл? Хоть что-то отдаленно его напоминающее? Дверь резко распахнулась, и Уве уставился на застывшую в дверном проёме дочь. — Я… — Неловко начала она и поглядела на Уве огромными синими глазищами. Уве сглотнул. — Мне не спится. Можно… Поспать с тобой? И плевать, что ей двадцать шесть, и она давно не ребенок. И плевать, что она замужем, а всего неделю назад кричала на своих подчинённых за неправильно выполненную работу. На всё плевать. Она — дочь. Его малютка Хильда, до сих пор слишком низкая и тонкая, родившаяся с большим недовесом, с самого начала бывшая совсем крохой. Уве кивнул. Она быстро юркнула к нему под одеяло, не спуская взгляда с его лица. Такая молодая. Такая... маленькая. — Расскажи мне про машины. — Прошептала она в темноту. Уве неловко прокряхтел: — Да ты лучше меня об этих самых машинах знаешь… — Всё равно. Он замер на секунду, прокашлялся и уставился в стену за её спиной. — Ну, например, в саабе… Он так ничего и не знал. Он не знал, что сказать своей совсем взрослой дочке, чтобы ей было легче, он не знал, как вести себя с ней, когда главной женщины в его жизни больше не было. Он просто лежал, а его голос лился так тихо… И он не догадывался, что муж её дочурки сейчас переговаривался с толпой людей в белых рубашках, чтобы переехать в стоящий напротив дом и перевезти сюда их любимые работы. Он даже близко не подозревал, что сейчас их на кровати было трое, и что Хильда лежала с закрытыми глазами, аккуратно поглаживая при этом собственный живот. Разумеется, Уве не знал ни-че-го. Он просто устал. Такое тоже случается. Но его голос продолжал ровно и тихо звучать, отражаясь от стен опустевшей спальни. Неделю назад Уве потерял половину своего существования. И он очень боялся, что вторая половина исчезнет тоже. И это всё повторится вновь. Ведь кто знал, что бы с ним стало, не будь рядом его маленькой кудрявой девочки? Уве и сам не заметил, как вскоре уснул.