***
— Зря ты согласился, — как бы между делом произнёс за спиной Бомина какой-то парень, как только спортзал остался позади. Бомин обернулся на голос и увидел перед собой невысокого плечистого парня в фирменной футболке университета и широких спортивных штанах. — Думаешь, это правда твоя проблема, что он не может пройти отбор третий год подряд? Бомин прищурился, вспоминая, не видел ли он этого парня в зале, но, так и не придя к какому-то конкретному воспоминанию, позволил себе спросить: — А ты… — Пэ Сынмин, — протянув руку, представился парень, и его голос, сменивший тон, тут же показался Бомину чем-то глубоким и по-детски приятным, вызывающим если не доверие, то хотя бы в целом расположение. — Похоже, ты уже знаешь того хёна? — Наблюдал за ним, — не без улыбки отметил Сынмин. — За тобой, кстати, тоже. — Я заметил. — Так что насчёт шанса? Не хочешь побороться за место? — Да ну… — Бомин прикусил губу, подумав вдруг о том, что Пэ Сынмин, наверное, знал, о чём говорил, раз уж наблюдал за всем происходящим, да только чем его наблюдательность поможет, если Бомин уже забрал вещи и ушёл с отбора. — Уверен? Думаю, тренер согласится с твоей кандидатурой, если ты вернёшься. — Ты знаешь тренера? — С каждой новой репликой Сынмин выглядел всё более загадочно и одновременно важно: одет был соответственно участнику клуба, говорил уверенно и по делу, точно наверняка знал всё ранее происходившее, да только Бомин его решительно не мог вспомнить ни в зале, ни где-то ещё «поблизости» ни за сегодня, ни за вчера, ни за все просмотренные в последнее время записанные игры сборной. Сынмин улыбнулся и почти обречённо кивнул, а затем, не дав Бомину опомниться, протянул раскрытую ладонь. — Ты идёшь? Мне кажется, тебе всё ещё стоит вернуться и попробовать пробиться в команду. — Думаешь, мне будут там рады? — уже положив руку поверх, спросил Бомин. — Почему нет? Нам нужны те, кто умеет играть. — Кстати об игре… а ты, стало быть… — Либеро, — уже заводя Бомина обратно, наконец раскрыл свои карты Сынмин. — Я либеро, так что не страшно, что ты меня не особо замечал на поле. Не то чтобы не особо: Бомин вообще не замечал Сынмина, но теперь, как ему казалось, был обязан это исправить.***
Залебезив перед тренером, Сынмин довольно быстро уговорил его ещё раз присмотреться к Бомину, и тот даже сказал, что если Бомин правда передумал сдаваться и настроен на борьбу за место в основном составе, то ему однозначно туда и дорога. Безо всяких там «проб» и дополнительных испытаний. Внимательно слушавший его Сынмин улыбнулся вердикту, а следивший преимущественно за самим Сынмином Бомин ответственно кивнул: он безусловно согласен на такие поощрительные условия. — Спасибо, — едва тренер от них отошёл, всё же раздумывая и над другими кандидатами, шепнул Бомин. — Не за что. Всегда приятнее работать с хорошими спортсменами, чем с большими болтунами… Бомин усмехнулся, ещё раз бросая взгляд на Сынмина и убеждая себя, что он выглядит всё таким же маленьким, крепким и незаметным на фоне большинства людей, собравшихся в зале. — Так… получается, ты теперь мой сонбэ? — М-м, — сложив губы уточкой, как-то неверяще протянул Сынмин, — получается так. Но ты можешь обращаться ко мне «Сынмин-хён». — Хён? — Бомин не смог сдержать улыбки, представляя, что правда будет так обращаться при всех: Сынмин такой очаровательно спокойный и добрый, что, наверное, запросто разрешил бы говорить о себе и по имени, но, видимо, побаивался неспокойной реакции остальных, поэтому и просил, так неловко и неуклюже, называть его хотя бы «хёном». Но судя по вмиг исчезнувшей с его лица доброй всепрощающей улыбке, сам он, кажется, подумал, будто Бомин до сих не верил в его авторитет и снисходительно смеялся в лицо. — Именно так, — переводя обиженный взгляд в сторону, отозвался Сынмин, — хён. Я старше тебя минимум на год. — Хорошо-хорошо, — поспешил заверить Бомин, невзначай хлопая «хёна» по плечу, — я буду звать тебя Сынмин-хён, договорились. А ты меня можешь звать просто Бомином… — Я знаю, как тебя зовут. И Бомину только и осталось, что снова удивиться тому, как много знал и замечал этот парень, не замечаемый почти никем другим, и заодно пообещать себе не давать ему пропадать из виду.***
Сынмин любил нашивки с покемонами, которые прятал на внутренней стороне рюкзака, большие тёплые шапки, скрывающие половину его лица, и непривлекательно-серые куртки, за которыми можно было притворяться невидимкой. Сынмин любил всё очаровательное, милое и прелестное, как он сам, но очень стеснялся всего, включая самого себя, — Бомин следил за ним со стороны с того самого момента, как этот самый незаметный парень со своей лёгкой руки решил его судьбу. Весьма удачно решил: конечно, попасть в стартовый состав уже на первом курсе было маловозможно и труднодостижимо, но и на трибуне весь матч Бомин теперь мог не просиживать тоже, и заслуга в этом определённо была Сынмина. Такого же очаровательного и неприметного, как все его гиковские значки и растянутые толстовки. Такого же вдруг незаменимого, как все его наблюдения и подсказки. А ещё Сынмин любил непростительно тихо подходить из-за спины и, любопытствующе широко раскрывая глаза, за чем-нибудь наблюдать: галки на дереве, посты в Твиттере или ларёк с пуннопан¹ — неважно, Сынмин смотрел на всё одинаково внимательно и восторженно. И если спрятанные нашивки и надетую «на вырост» одежду Бомин своему спасителю простить мог, то прощать эти поводы для микроинфарктов не выходило даже при всей их очаровательности. И потому, когда Сынмин снова что-то неожиданно прокомментировал сзади, Бомин, не сдержавшись, стукнул его кулаком в плечо. Сынмин молча и почти без интереса отреагировал на это, лишь слегка дёрнув рукой на проверку, и виновато улыбнулся. — Прости, Сынмин-хён, — опережая если не извиняющиеся глаза, то хотя бы сами извинения, сказал Бомин. — Я был тебе… удивлён. — Ничего, — кивком принял его слова Сынмин. — Я привык. — Ахах, тому, что тебя бьют, привык? — вставил свои пять копеек до сих пор молча наблюдавший Джэхён — нечастый, но верный участник дуэта никем не замечаемых игроков первого состава: в отличие от Сынмина, он имел куда больший диапазон возможностей на поле, но очень редко к этому диапазону прибегал, отсиживаясь на лавочке почти так же часто, как новичок Бомин. — Думаю, Сынмин-хён имел в виду, что его присутствие сложно заметить… — Тебе лишь бы только за хёна ответить, а? — Ай, да чего ты цепляешься. — Нет, ну а что! Хён-хён… — Боже, вам лишь бы поспорить… Глаза у Сынмина, кроме того, что очаровательно удивлялись, ещё и очень показательно презренно закатывались в неловкие для него моменты разговоров. Точно он, стесняясь своих же слов или боясь обращать на себя лишнее внимание, жестами указывал на глупость ситуации. И именно теперь он, стоя всё так же рядом с Бомином, весьма правдоподобно и оттого даже смешно передразнивал говоривших сокомандников, только подняв взгляд за кромку века и сложив руки на груди. — …Сынмин, я всё вижу. — Я знаю. — Тогда прекрати кривляться. — А ты прекрати цепляться к новенькому. — Я не… — Он прав. — Вы сговорились, да? Сынмин наконец принял серьёзное выражение лица, покачал головой и только затем как ни в чём не бывало улыбнулся, сводя своим детским обаянием на «нет» весь конфликт. Бомин, так и не понявший, было ли только что брошено что-то в его огород — или напротив, сдержанно всем поклонился. — Ай, да не парься, — хлопнув по спине, заверил Джэхён, — они так шутят, ещё месяц-другой — и привыкнешь, правда, Сынмин? Скажи своему тонсэну, что вы с Чанджун-хёном так шутите, ну? Вместо этого Сынмин ещё раз, теперь очень дежурно, улыбнулся и протянул тому самому Чанджуну руку с фразой: — Хëн, давай не будем ставить под сомнение способности новенького только потому, что я уговорил его остаться? — Я… я не… Ай! Да как хотите общайтесь, ясно? Почувствовав, будто одержал очередную тяжëлую победу на поле, а не безучастно проследил за перепалкой старших сокомандников в честь него, Бомин неожиданно и крепко ощутил в себе необходимость обнять Сынмина, этот триумф обеспечившего. Со своими габаритами тот как раз удобно поместился меж сжавшихся рук, приняв вид не то героически страдающего, не то страдальчески геройствующего мученика. — Ты всё ещё не должен меня ломать, — немного хрипя в ответ на проявление вольностей со стороны Бомина, напомнил Сынмин. — Даже если я сказал, что нет ничего страшного в том, что ты меня ударил. — Сынмин-хëн. — М-м? — Спасибо, что заботишься обо мне. — Ничего, очень скоро прекращу, — отозвался тем временем Сынмин, всё так же болтаясь в руках Бомина. — Почему? — Очевидно потому, что ты планируешь раздавить нашего либеро! — смеясь, намекнул Джэхëн. — Ой! Прости, Сынмин-хëн, — возвратив того на место, оправдался Бомин, — я правда не хотел тебя поранить! Сынмин отряхнулся, встрепенулся и совершенно беззлобно отметил: — С этим я и сам прекрасно справлялся, спасибо. — Как насчёт кофе в качестве извинения? — Эй, а мне можно? Я, между прочим, тоже твой хён! — И когда это ты им стал? — Всегда! Я просто сказать стеснялся… Бомину не осталось ничего, кроме как засмеяться над «Джэхён-хёном» и кивнуть.***
— Сонбэ… — Не спорь со старшими, марш в строй! — Сонбэ, почему я должен отрабатывать подачу со всеми? — Я сказал, все подают — значит, все подают! — Но сонбэ, мне это не пригодится… — А мне вот рисование из школы не пригодилось, и что?! — Не парься так, — понимающе улыбнулся Сынмин после того, как их наконец отпустили в раздевалку. Хотя кому бы ещё впору волноваться, как не ему самому, нагло выжатому тренировкой, — бывает порой и такое. — И разве это нормально? — Все знали, что Сынмин — либеро. Это было понятно и по его росту, и по его скромным, но метким наблюдениям за командой, и даже, чёрт возьми, по его спортивной форме! И ровно так же, как все знали, что за позиция у Пэ Сынмина, все знали, что он, очевидно, ужасен в подаче. Всем, кроме оставшегося за старшего капитана. С ним спорил и сам Сынмин, и вице-капитан клуба, и даже Бомин, но Ли Дэёль остался непреклонен: раз все подают — значит, все подают. Сынмин отбил все ладони в попытках перебрасывать мяч через сетку как положено, разбил после неудачных прыжков колени — и всё равно улыбался, словно что-то было не так с ним, и даже утешал. — Не сказал бы, но и страшного ничего в этом нет, верно? Мы все должны тренироваться в разных ролях время от времени. — Знаешь, будет очень обидно, если из-за неправильно подобранной программы ты получишь лишнюю травму, — Бомин жестом указал на ноги хёна, которые пусть и были спрятаны за тренировочными наколенниками, всё равно теперь слегка подкашивались при ходьбе. — Да ладно, это даже не ушиб. Через час уже и думать забуду. «А я нет», — захотелось сказать в ответ. И всё же Бомин не сказал. Вместо этого он снова взглянул на Сынмина, уже бросившего их разговор и идущего наедине со своими мыслями, взвесил все остававшиеся у него силы и, решив, что однозначно не сделает хуже, резко и тесно обнял Сынмина, поднимая его над полом. Тот от неожиданности визгнул и подобрал под себя ноги, превратившись в маленький сжатый вокруг плотного кольца рук Бомина комок. Точно он, с одной стороны, не был готов к такому, а с другой стороны — именно для этого и был создан. Весь мир будто замер на доли секунд, позволив сильнее и крепче подтянуть к себе Сынмина, и тут же вернул свой привычный бег, обрывая краткий миг тишины: наконец отошедший от случившегося Сынмин рваным шёпотом спросил: — Что ты делаешь? — Несу тебя в раздевалку, — Бомин на пробу сделал шаг, но тут же понял, что находится в неудобном для этого положении, и снова остановился. — Я могу дойти сам… — А я не хочу, чтобы ты шёл сам. Замешательство Сынмина на этот счёт дало замечательную возможность обдумать, как получше его перехватить и усадить на руках, чтобы без проблем унести из зала. Возможно, даже насовсем. И вот уже Бомин шёл, почти гордо закинув смущённого хёна на плечо. — Ха, чтоб ты так на тренировке выкладывался, — у самой двери раздевалки, равняясь с ними, в шутку заметил Чжучан и, примерившись, тут же шлёпнул Сынмина по бедру. — Айщ! Ты кому говоришь?! — Уверен, я хорошо поработал сегодня. — Ахах, — Чжучан ещё раз, будто бы на поверку, похлопал по Сынмину, — не кричи ты так, не кричи. Я с твоим секьюрити разговариваю… — Спасибо, Чжучан-хён. — И где только слово такое выучил… — Хочешь поиграть в слова со мной? — Судя по его страдальческому лицу, которое вы изволили оставить позади, он хочет только встать своими маленькими гномьими ножками на землю и убежать от вас! — Джэхён!***
Когда старшие игроки вновь не поделили площадку и вице-капитан, собрав вещи, громко и показательно хлопнул дверью, стало понятно, что нормальной тренировки не будет. Снова. Бомин посмотрел на верх трибуны, где за всем с беспокойной и грустной миной наблюдал Сынмин, хмуря и без того всегда печально сведённые брови и кусая уже припухшие губы. Обычно Сынмин находился с какими-нибудь словами утешения или жестами, но теперь, очевидно, сам пребывал в состоянии, близком к обречённости, и только молча бегал взглядом от одного сокомандника к другому, стараясь ни с кем из них не встречаться взглядом. Даже с Бомином. И выглядело, и чувствовалось по итогу так, будто бы он и был виноват в не прекращающемся которую тренировку подряд конфликте, хоть и вчера, и сегодня всё, что он делал, — это позволял себе не вмешиваться, давая всем право разобраться самостоятельно. Джэхён, сидевший к Сынмину ближе и тоже вроде бы чувствовавший его ауру, уже похлопывал друга по колену. Бомину захотелось тоже. Взобраться на самый верх, обнять Сынмина покрепче и тихо-тихо, чтобы никто не подслушал, убедить, что он ни при чём. Они все молчали, когда Сонюн и Дэёль ссорились, значит, они все и были в равной степени виноваты. Они все и должны были разбираться с последствиями, а не перекладывать это на плечи болеющему за них Сынмину или чувствующему на себе ответственность за друзей Чжучану. С другой стороны, хотелось будто бы не утешить и не успокоить, а просто не дать этого сделать кому-то другому. Пусть даже Джэхёну. Единолично забрать себе, убаюкать, усладить и пригреть независимо от повода и обстоятельств. И кто Бомин такой, чтобы сопротивляться этому желанию? Пока все разбирались с тем, куда идти и что теперь делать, Сынмин начал спускаться с трибуны, и Бомин, едва не упустивший его за мыслями о том, что не хочет его отпускать, выставил руку на перехват. Сынмин вежливо, даже послушно остановился, с тёплой понимающей улыбкой во взгляде кивнул и положил ладонь поверх его руки. Помог встать. — Я собираюсь поесть сегодня токпокки², ты хочешь присоединиться? — едва Бомин поднялся, спросил Сынмин. — Хэй, ты обещал угостить меня! — Я знаю, — спокойно, немного равнодушно и всё равно ощутимо печально произнёс Сынмин, отвечая на негодования Джэхёна, — и нет ничего страшного в том, что кроме тебя я угощу нашего тонсэна. — Тогда бы ты мог угостить сразу всех? — до сих пор глядя на дверь, но не двигаясь, спросил Чжучан. — Может, хоть токпокки помогут нам. «Ну вот, — подумал Бомин, едва услышал слова сонбэ, — эти двое действительно пытаются держать команду в ущерб себе». — Конечно, думаю, мы должны собраться и покушать на выходных… — Если хёны настаивают, то я угощу всех токпокки после тренировки, — великодушно, но грубо заявил Бомин, опуская взгляд вниз и убеждаясь, что рука Сынмина до сих пор надёжно лежит в его ладони. — Только не забудьте предупредить, когда у нас будет настоящая тренировка. — Ты должен быть вежливее со своими сонбэ. — Оставь, он прав… — Чжучан махнул рукой в сторону капитана и сжал в кулак чей-то напульсник. Бомин почувствовал на своих плечах вину за то, что, снимая часть ответственности с одного сокомандника, перекладывает её груз на другого, но поделать ничего не мог, да и не хотел — если Чжучан сколько-нибудь был близок к ссорящимся старшим, он имел полное право быть за них в ответе, Сынмину же подобное должно было быть нипочём. — Конечно, мы обязательно соберёмся все вместе ради этого. — Ну… тогда мы пойдём. Всего доброго, — за всех поклонившись, Сынмин ухватился свободной рукой за Джэхёна и, возомнив себя маленьким паровозом, двинулся к раздевалкам с прицепом из двух сокомандников.***
— М-м! Если хёны помирятся до того, как мы упустим кубок, клянусь, я всех угощу мясом! — запихивая в свой безмерно растягивающийся рот очередной кусочек редьки, заявил Джэхён. — У тебя денег ещё меньше, чем у меня… — Айщ, да чего ты начинаешь?! Я пытаюсь нас поддержать, — поочерёдно ткнув палочками в Сынмина и Бомина, едва не роняя еду, оправдался Джэхён. — Да? Больше похоже на то, что ты убиваешь в нас всякую надежду на их перемирие. — Зануда… — Я согласен, — осторожно положив на стол палочки, вступился Бомин, — выглядит действительно так, будто ты не веришь, что они всё разрешат, и предлагаешь недостижимую награду за это. — Вы двое! Айщ… Сынмин-а, где ты нашёл такого преданного тонсэна, я тоже хочу! — На улице, — пожав плечами, ответил Сынмин. Несмотря на то, что угощение было его инициативой, сам он не ел. Только иногда припадал к стакану с тёплой водой и полоскал ею горло. Неужто правда копил на токпокки для всей команды? — Нет, — будто читая мысли Бомина, оправдался он, в очередной раз отставляя воду, — я просто не очень люблю острое… — Тогда зачем ты пригласил нас на токпокки? — Это я попросил, — наконец дожевав всё, что напихал себе в рот (и тут же начав тянуться за новым), признался Джэхён, — сказал, что помочь мне справиться со стрессом от ссоры Дэёль-хёна и Сонюн-хёна могут только токпокки!.. — Джэхён-хён, ты ужасен. — Ахах, я знаю. — Сынмин-хён? — М-м? Бомин развернул Сынмина к себе, убеждаясь, что занимает всё внимание своего хёна, и осторожно коснулся подбородка, указательным пальцем проводя линию до скул. — Даже если ты не любишь острое, ты должен заказать и покушать что-то другое… У тебя совсем худые щёки. Очень громко закашлялся редькой Джэхён. Сынмин же, напротив, замер. — Спасибо за заботу… «Конечно, спасибо, хён. Тебе спасибо». — Пока-пока! — Хён, тебя проводить? — У-у-у, точно пока! — Иди ты! — Иду, бегу, лечу-у-у! — Придурок… Сынмин с улыбкой пронаблюдал за тем, как Джэхён поскакал к остановке, и обернулся к Бомину. Его огромная шапка сползла почти на глаза, но так и не спрятала детской сентиментальности лица. Рука невольно потянулась хотя бы слегка поправить шапку, убрать её с совсем спрятавшихся бровей, но в итоге замерла, едва коснувшись. Сынмин крепко сжал ладонь Бомина, не убирая от себя, но и не разрешая более прикасаться. — Хён? — Я не знаю, что происходит, — вдруг признался Сынмин, отводя взгляд, — и я не понимаю, что должен чувствовать… но мне правда кажется, что это не совсем нормально. — Хён… — Нет, — рука Сынмина наконец опустилась и тут же спряталась в безмерных рукавах куртки, — давай мы не будем говорить об этом больше? Я имею в виду… совсем. Или хотя бы до тех пор, пока не разрешатся другие проблемы в команде, ладно? Он отступил на шаг, но Бомину показалось, будто их разделили километры. Сынмин, всё такой же маленький, трепетный и сильный, стоял так близко и вместе с тем так холодно отзывался о главном. Пропасть, которой, казалось, не существовало с самого знакомства, наконец дала о себе знать, и вся земля ушла из-под ног не только из-за отчуждённой просьбы Сынмина не говорить о большем, пока есть другие люди и другие проблемы (хотя какое, казалось бы, до них дело Бомину), но и от понимания собственных мыслей, разгаданных хёном раньше, чем им. «Не совсем нормальным» не был ни сам Сынмин, ни его чувства, неозвученные, но всегда ярко выражаемые на его лице; не совсем нормальным был Бомин, стремящийся к тому, чтобы обращать на Сынмина как можно больше своего и чужого внимания. Не совсем нормальной была раскрытая Сынмином симпатия не столько к волейболу, сборной и чему угодно другому, сколько к его дружелюбию. К нему самому. Бомин поджал губы и тоже молча отвернулся. Его рука, так недавно стремившаяся поправить шапку, осторожно, чтобы не задеть лица Сынмина, опустилась. — Хорошо, — ещё какое-то время постояв в напряжённой, но, как и всегда при Сынмине, обволакивающей тишине, принял очевидное Бомин, — давай не будем говорить об этом… до кубка, да? Сынмин дёрнулся, видно, не согласный с условиями, но тем не менее кивнул. До кубка. — Тогда, Сынмин-хён, давай приложим все усилия для того, чтобы его выиграть. — Угу, — сдержанно поддержал его рвение Сынмин и, наконец взглянув прямо перед собой, протянул на прощание руку.***
Старшие сокомандники неожиданно быстро помирились уже к следующей тренировке, и Бомин ощутил горечь от того, какие далёкие планы поставил: до кубка. Пусть они и были неплохой командой, имели и свой зал, и своё чётко распланированное личными тренировками расписание, до кубка ведь всё равно было как до луны. А сказал бы «до тех пор, пока не поладят капитан и вице-капитан», глядишь, и проводил бы Сынмина уже вечером. Хотя в чём-то, возможно, и было очарование далёкой, почти несбыточной цели «до кубка», её приятная мотивирующая ценность: у хёна было время подумать. Не так, чтобы просто сесть и прикинуть свои чувства перед сном, а основательно и серьёзно взвесить, пересчитать все варианты и риски и с успокоенной душой ответить. У самого Бомина, в общем-то, это время теперь тоже было — он только вчера распознал свои же мысли и теперь наверняка нуждался в распознании себя. Так что «до кубка» казалось пусть и далеко, но логично. И выкладываться мотивировало чуть больше, чем на все сто. — Так что… — замерев после очередного прошедшего мимо Сынмина мяча, растерянно спросил Ёнтэк — ещё один волновавшийся, но будто не слишком трепетно, за команду старшекурсник, — у нас типа не успели одни помириться, уже поругались другие?.. Сынмин со всей свойственной ему искренностью непонимающе выгнул бровь. — Ну вы… ты и, — Ёнтэк не нашёл ничего лучше, кроме как ткнуть пальцем в Бомина, пас от которого и ушёл в аут. — А-а… — Ёнтэк-сонбэ, ты не так понял, мы не ссорились. — Да ладно? — прижавшись носом к сетке, спросил с другой стороны Джэхён. — Я, если честно, тоже подумал, что вы… — Пф, а я смотрю, у нас много экспертов в ссорах нашлось с прошлого раза? — вставил свои почти насмешливо звучащие пять копеек Чжучан — и разом прервал почти весь запал на сплетни. — Мы правда не ссорились… я надеюсь, — пугливо улыбнувшись Бомину, точно они никогда и не общались нормально, заверил Сынмин, — мы просто решили сосредоточиться на игре. Отстранившись от сетки и возвратившись на свою позицию, Чжучан тихо усмехнулся. — Точно, на игре — всё равно не смея оставлять Сынмина один на один с пусть и снизившими свой накал, но не исчезнувшими совсем нападками, вновь встрял Бомин, — Джэхён-хён обещал угостить всех мясом, если и сонбэ помирятся, и кубок будет наш. — О-о-о, так чего вы сразу не сказали! — Ты! Айщ, предатель! — Точно-точно, так и было, так что мы с тонсэном просто отрабатываем повестку. — За мяско! — За кубок! — За мяско за кубок! — Придурки…***
И всё-таки без постоянного надзора Сынмина, и это заметили все, Бомину стало как-то… скучно. В отличие от твëрдо и сосредоточенно отрабатывающего не только основную программу, но и их маленькую почти ложь хëна, он с каждым днём хотел всё больше внимания. А заодно с тем объяснений, почему Сынмин-хён так сильно болел за всех, но не за их отношения. Открыто приставать, по собственному разумению, было нельзя — неспортивно, — но и в незнакомцев играть не выходило. Хотелось всё так же невзначай крутиться рядом, разглядывать значки на внутренней стороне его рюкзака — Бомин был уверен, там появились какие-нибудь новые пины или эмблемы, — хлопать по плечу или коленке и просить придумывать акронимы к смешным словам. И вскоре подвернулся замечательный случай исправить недостаток Сынмина в повестке: дважды за тренировку упавший Ёнтэк породил прекрасную в своей дружеской ущербности волну шуток о подгибающихся ногах, стремлении быть ближе к земле и попытках свалить с площадки ползком. А кто же мог быть приближен к этим фразочкам больше, чем сам Ёнтэк? Однако шутки, как бы сильно ни изгалялся в их придумывании Бомин, либо улетали в абсолютную пустоту — обиднее всего, конечно, было, когда именно Сынмин на них не обращал внимания, — либо сопровождались несмелыми попытками в смех от Джэхён-хёна. И после очередной такой, пролетевшей мимо, как тот пропущенный Сынмином мяч, Бомин всё равно сдался. А мяч, не то с досады, не то от отчаяния, пнул Сынмину обратно. И вдруг сработало. Хён, как собака Павлова, резко дёрнулся в его сторону, не сразу даже заметив, что и откуда летит, а когда заметил, со своей извечной снисходительной улыбкой спросил, что это было. Бомин благодарно и гордо ответил: — Я слежу, чтобы ты не забывал хорошо тренироваться! А то совсем играть разучишься скоро! — Если я вдруг перестану играть, уверен, ты заметишь. Сделав пару шагов к откатившемуся мячу, Сынмин поднял его, подбросил и зарядил подачу ровно в голову Джэхёна. Тот, изгалившись и словив стукнувший его мяч, передал пас на Чанджуна, но он, не успев словить ни шутку, ни передачу, матернулся и игру прекратил. Привлекать внимание внезапными попытками кинуть мяч оказалось не только эффективно, но и весело: если Сынмин-хён успевал реагировать, то начинал пасовать другим игрокам, и в течение следующих минут они активно включались не то в игру в волейбол, не то в вышибалы. Если не успевал (иногда даже специально провожал взглядом летящий мимо мяч и картинно закатывал глаза), то Бомин просто повторял попытку. Остальных вроде бы тоже устраивало, и пару раз Бомин даже слышал снисходительное замечание Чжучана: «Чем бы дитя ни тешилось…». В очередной раз почти обречённо засмеявшись на недолетевший до него мяч, Сынмин сказал, что шутки про его «половую жизнь» ему нравились больше, потому что хотя бы не были похожи на устраиваемый ныне детский сад. — Тогда ты должен был реагировать на них, а не на это. — Я могу ошибаться, но мне казалось, что смысл нашего уговора в том и был, чтобы поменьше реагировать друг на друга и разобраться с текущими делами. Уже через неделю четвертьфинал. — Конечно, Сынмин-хён… И я помню, что ты просил не говорить об этом вообще, но… я правда не могу так, — он попробовал повторить меланхолично-грустное выражение лица Сынмина и выставил перед собой палец: один. — Всего оди-и-ин маленький разговор за тренировку о чём угодно, и я не буду ни шутить, ни кидаться мячом. — Всего один маленький разговор? То есть как сейчас? — Да. Сынмин не согласился ни жестом, ни словом. Опустился на пол и хлопнул рядом с собой, приглашая к себе. Когда Бомин оказался достаточно близко, ухватился за его ногу и попросил присесть, чтобы затем, в самое ухо, втайне ото всех любопытных, прошептать: — Я не запрещал говорить со мной совсем, прекращай вести себя как дурачок.***
— Поверить не могу, финал, а ты не забил ни одного мяча! — Это не футбол, мам… — Какая разница! Такая игра, такой шанс, а мой сын ни очка не принёс!.. Только что вышедший из раздевалки Бомин услышал знакомый извиняющийся тон и поспешил ему навстречу: с того момента, как они, движимые победной эйфорией, убежали с поля, он не видел Сынмина и, конечно, не говорил с ним. А о чём явно было. — Я уже говорил тебе, моя задача не состоит в том, чтобы подавать мяч. — Тогда в чём она состоит, в том, чтобы коленки на полу протирать? — Мам… — Ты для чего в эту команду рвался, чтобы потом так позорить маму?! Знала бы, что ты за всю игру ничего не сделаешь, не звала бы тётушку Санхи… — Мам… — Госпожа… — Лучше бы выбрал другой университет, тогда бы хоть не так много платить за тебя пришлось! — Госпожа Пэ?.. — Поверить не могу! Столько прыгать, бегать, лазить — и так огорчить пришедшую на него посмотреть маму! — Мама Сынмина! Все замерли и обернулись наконец к Бомину. Он встал, грозно сложив руки на груди, всего в двух шагах от хёна и хмурым, давящим взглядом, в котором потерялся всякий блеск победы, с ног до головы оглядел женщину. — Ты погляди-ка, другие же вот, забивают! — будто совсем не успокоившись, а лишь приняв его наличие к сведению, продолжила мама: теперь у неё было наглядное пособие в виде Чхве Бомина, пусть и недовольное, но показательное. — Мам, у нас разные позиции. — Бомин выставил перед Сынмином руку, прося замолчать, и снова, уже злее и протяжнее, посмотрел на ругавшуюся на его хёна маму. — Ну ты погляди, тебя сейчас ещё и защищать будут? Ну давай-давай, что? Это твой сонбэ? — кивнув на собственного сына, почти спрятанного за широкой спиной Бомина, продолжила своё мать. — У младших бы уже поучился! — Мама Сынмина, дайте мне, наконец, сказать! — стараясь быть вежливым, но, очевидно, не очень хорошо держа себя в руках, воззвал к разумному Бомин. Женщина в недоумении застыла, а Сынмин, особенно громко и печально вздохнув, коснулся предплечья Бомина, осторожно поглаживая большим пальцем кожу и призывая к спокойствию. — Вы абсолютно правы, я намерен заступиться за Сынмин-хёна, так позвольте же мне это сделать. Следуя вашей логике, я чего-то сегодня добился, принеся несколько очков команде, так что услышьте меня: почти третью из этих очков мы все обязаны вашему сыну, а я, наверное, даже половиной… нет, за все заработанные очки я благодарен Сынмин-хёну… Потому что, хён, — Бомин развернулся и взял за руки Сынмина, забывая обо всей той злости, которая двигала им минуту или две назад. Вместо этого на него ливнем обрушивались мысли, с которыми он не так уж давно, как казалось, спешил: — Мы выиграли кубок и прямо сейчас можем поговорить о том, что меня ждёт за терпение. — Прямо сейчас? — слегка запоздало улыбнувшись, спросил Сынмин. — Ну… для начала можно покушать мяса, которое обещал Джэхён-хён. Мама Сынмина негромко, но очень настойчиво кашлянула, едва не вернув желание если не крикнуть на неё, то хотя бы обнять и спрятать от неё подальше самого Сынмина. С последним Бомин весьма неоднозначно справился, вновь прикрыв своей широкой спиной. Правда, саму женщину, а не Сынмина, отворачиваться от которого не хотелось. Да и почти не «моглось»: уличивший его план Сынмин взглянул исподлобья и, неловко улыбаясь, одними губами спросил: — Ты правда собираешься говорить об этом сейчас? Ну а когда ещё? — Сынмин-хён, ты обещал отложить до кубка. Кубок мы взяли, значит, я имею полное право говорить об этом. — Мам, я должен… Но мама, будто бы не услышав или не захотев слушать, громко и недовольно объявила, что её ждёт тетя Санхи и она лучше пойдёт к ней, чем будет что-то тут ещё выяснять. — Ты у меня взрослый мальчик, — добавила она, уже уходя, — как-нибудь сам разбирайся, что ты и кому тут наобещал. А затем ушла, не обмолвившись ни словом о том, гордится ли она самим фактом победы сына и есть ли ей дело до заступничества за него сокомандниками. «Наверное, нет», — бросив на неё взгляд на прощание, подумал Бомин. Сынмин же меланхолично и молча проследил за мамой, вздохнул, как только она скрылась в другом коридоре, и наконец уткнулся лбом в широкую, взволнованно замершую на вдохе грудь. — Так что, правда будем говорить? Серьёзно? — Ну-у, теперь я больше намерен отнести тебя в раздевалку, забрать вещи и пойти наконец гулять. — Пожалуй, первый пункт лишний, — не без улыбки отметил Сынмин, подняв голову. — У меня есть ноги, и я умею ими ходить сам. — Да? Какое совпадение: а у меня есть руки. И с ними срочно надо что-то сделать. Сынмин засмеялся, смех у него — как те вставки в ситкомах, неестественно громкий, неловкий, но милый. А руки — пусть маленькие, но крепкие, он ими обхватил ладони Бомина. — Я обычно прячу в карманах, очень помогает. — Я заметил, — раскусив план Сынмина не быть поднятым им на руки, довольно растянул Бомин и носом ткнулся в нос хëна. — Заметил, но сейчас всё равно сделаю так. И заключил, пока не началось сопротивление, в свои крепкие объятья. Оторвал от пола, держа, точно большого плюшевого медведя, и с улыбкой заметил, что Сынмин похудел. — Поставь меня на место. — Нет. — Ещё немного приподнять и закинуть на плечо — вот план Бомина. Потому что таких людей нельзя оставлять, однажды встретив. Потому что слишком заскучал. Да и Сынмин, говоря откровенно, мог бы возмущаться активнее, если бы правда хотел сбежать. — Ты должен поставить меня и дать мне высказаться. Вместо этого Бомин прислонил его к стенке, смотря, как оказавшийся в таком шатком положении хён растерянно округлил глаза и, будто никогда раньше не прыгал выше и не рассматривал мир сверху вниз, облизал губы. Снова в нём появился тот маленький, тёплый и непосредственный Сынмин, во взгляде которого восхищение мешалось с тоской, а безмерная детская радость — со взрослой понимающей грустью, который с первого слова, с первого жеста тет-а-тет привязал Бомина к себе. — Я слушаю. Сынмин улыбнулся, отвёл на секунды взгляд, ища случайных свидетелей, и, не найдя никого, скромно и осторожно коснулся губами подбородка Бомина. Почувствовал на своём лице его руку, которая теперь могла не держать хёна на весу, и почти сиротливо улыбнулся. — Кажется, — закрыв глаза и позволив очертить свои скулы и щёки пальцами, прошептал он, — я так много раз думал об этом разговоре и планировал его, что совершенно забыл, что именно хотел сказать. — Значит, не говори, — целуя каждый изученный фалангами сантиметр, заметил Бомин, — я всё равно уже не отпущу.