***
Движения Чуи были твердыми и осторожными, пока он зашивал глубокий порез на плече, который Акутагава даже не заметил раньше. Это напомнило ему о тех временах, когда Гин помогала ему обработать раны. Это было немного странно, но не неудобно. Это было не больно. И впервые за долгое время Акутагава почувствовал, как уголки его рта приподнялись в подобии легкой улыбке. — Чуя-сан? — Да? Их взгляды встретились, и он склонил голову. — Спасибо.Часть 1
15 марта 2021 г. в 17:09
Акутагава не боится боли, он боится неожиданного нежного прикосновения.
Дазай был холоден во время их тренировок. Холодный гнев под стеной безразличия, иногда едва скрываемый. Это насилие всегда проявлялось, когда они дрались, пронзительное и острое. И сегодня не было никаких ожиданий чего-то другого. В отличие от него, гнев Акутагавы пылал. Не направленный на своего наставника, а направленный на самого себя. И винить он должен был только себя. Это была его слабость и некомпетентность, его неспособность угодить своему наставнику. Снова, и снова, и снова.
Он видел это. Отвращение.
Он никогда не был достаточно хорош.
Кулак ударил его в челюсть, и он рухнул на землю, ударившись затылком о камень. Перед глазами взрывались белые звезды, в ушах зазвенело. Он едва слышал удаляющиеся шаги из-за пульсирующей боли в голове.
Дазай ушел. В конце концов, он того не стоил.
Это было вполне естественно.
Он подавил стон, пытаясь сесть и оттащить свое израненное тело к ближайшей стене. Он встанет снова. Он встанет, но сейчас это было просто невозможно. Как ни стыдно было это признавать, как ни противно было ему еще одно поражение с его стороны, он не смог бы стоять прямо, даже если бы попытался. Где-то снова открылась дверь, шаги эхом отдавались в воздухе, перекрывая стук его сердца. Возможно, Дазай передумал, так что если унижение не убьет его прямо сейчас, то, возможно, его наставник закончит работу.
Ему хотелось рассмеяться, но он не мог: не хотел. Вместо этого вытер кровь, запачкавшую левую щеку. Она была теплой и липла к его пальцам. Он смутно задавался вопросом, когда же последует еще один удар, может быть, на этот раз нокаутирующий его: не то чтобы он возражал — он с радостью примет бессознательное состояние. Подальше от боли; боли, которая охватывала его в эти дни не раз. Или, во всяком случае, это не сильно отличалось от того, что было до того, как он вступил в мафию. Он—
— Акутагава?
Он нахмурился. Где-то сверху кто-то звал его по имени и почти кричал.
Мягкие пальцы коснулись его щеки, как раз над порезом, оставленным пулей: он не успел вовремя увернуться от неё. Это было похоже на огонь. Он дернулся назад, в сторону, и его голова снова столкнулась с твердым и холодным камнем. Он застонал, кислая слюна быстро заполнила его рот.
— Черт, извини. Я не хотел тебя пугать.
Зашуршала одежда, кто-то присел.
— Чуя-сан? — он открыл слезящиеся глаза и уставился на расплывчатую фигуру рядом с собой, пытаясь дышать сквозь боль. Голос был не более чем хриплым шепотом, и он внутренне содрогнулся. Именно тогда еще одна часть его тела решила отказаться от него, и он едва успел наклониться в сторону, насколько это было возможно в его нынешнем состоянии, как его живот сильно дернулся. Он поперхнулся, выплевывая кровь вперемешку со слюной: желчь жгла горло. Еще одна боль в его длинном списке недомоганий. Это была мимолетная мысль, которая улетучилась, как только прорвался еще один толчок. В конце концов, он съел недостаточно. Только когда он закончил, то заметил руку, придерживающую его волосы; прикосновение было теплым. Это не было неудобно. И все же—
Он привалился спиной к стене, и, мгновение спустя, тепло исчезло.
— Ты плохо питаешься, не так ли?
Это был не вопрос.
Акутагава облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Он и не заметил, что закрыл их.
— На самом деле это не имеет значения, — он слишком устал, чтобы притворяться. Чуя нахмурился. И Акутагава не знал, почему это имеет значение, ест он или нет — почему это имеет значение для Чуи. Другое дело — Дазай. Потому что если он не будет есть, то будет только больше беспокоить его мнимое спокойствие во время тренировок.
Его желудок снова скрутило: одна только мысль о еде вызывала тошноту.
— Это имеет значение. По крайней мере, для меня, — Акутагава вскинул голову, не обращая внимания на дискомфорт, вызванный внезапным движением.
— Но..
Чуя покачал головой, придвигаясь чуть ближе.
— Здоровье окружающих меня людей — моя забота, — выражение его лица исказилось, и Акутагава понял, что это был гнев.
— Не все здесь думают, что быть гребаным мудаком во время тренировок — умно. Или вообще быть гребаным мудаком, — он глубоко вздохнул.
— Дазай сделал это с тобой, не так ли?
Это было утверждение, поэтому Акутагава молчал.
Рюноске никогда раньше не разговаривал с Чуей. В основном он держался на расстоянии. В конце концов, он рассматривал Чую как угрозу — еще одно препятствие на пути к признательности своего наставника. Он был почти враждебен в те несколько раз, когда они встречались, и все же—
И все же Чуя был…
Он был добр, понял Акутагава. И он задумался: когда в последний раз кто-то, кроме Гин, относился к нему так?
Это было давно.