Эгоистка.
30 июля 2013 г. в 01:38
Ночь медленно опускалась на город, окутывая все вокруг мягким покрывалом прохлады, темноты и тишины. Стихли разговоры и веселый смех студентов, сновавших по коридорам Эшвордской Академии. Смолкли трели птиц, щебетавших и носившихся за окном на протяжении всего дня. На смену им пришел мелодичный стрекот бесчисленных цикад, раздающийся в тишине. И даже ставшая привычной уже жара спала немного, уступив место ночной прохладе. Легкий ветерок, проникавший в комнату сквозь приоткрытое окно, колыхал тончайшие занавески из полупрозрачной ткани, заставляя их шелестеть. Звук выходил приятный. Убаюкивающий.
Казалось, что ночь дышала спокойствием, но на душе у маленькой слепой девочки, сидящей в инвалидном кресле у окна, все равно было тревожно. Нанали беспокоилась за Лелуша, который опять задержался затемно неизвестно где. То ли просто зачитался очередной книгой и, разомлев от жары, заснул на крыше, как это с ним частенько бывало. То ли, что более вероятно, опять отправился играть в подпольный шахматный клуб.
Впрочем, было и еще кое-что, тревожившее опальную принцессу. Что-то, в чем она не хотела признаваться даже самой себе. Ведь на самом деле гораздо сильнее ее беспокоило не где сейчас Лелуш, а с кем он? Впрочем, она и так знала ответ на этот вопрос. Учитывая, что Судзаку опять вызвали на службу, а Ривалл весь день крутился вокруг Милай, пока та не воспользовалась статусом Президента Студенческого Совета и не погнала его выполнять очередную общественно-бесполезную работу на благо Эшвордской Академии, Лелуш мог проводить этот вечер лишь в компании своей новой пассии. Таинственной незнакомки, называющей себя С.С.
Нанали глубоко вдохнула, ощущая сладковатый, немного пряный аромат ночных цветов, принесенный легким порывом ночного ветра. Она привыкла к тому, что вокруг брата всегда крутилось большое количество девушек.
Едва ли не треть женского населения Эшвордской Академии была заочно влюблена в Лелуша, но юная принцесса никогда не беспокоилась из-за них. Может потому, что он не отвечал на те знаки, внимания, что оказывали ему эти девушки, предпочитая проводить свое свободное время с ней или в обществе немногочисленных друзей. Временами ей даже начинало казаться, что так будет всегда и старший брат навсегда останется с ней.
Но с тех пор, как в их спокойную, размеренную жизнь вошла некая загадочная девушка, скрывающая свое имя за инициалами, Нанали все чаще ловила себя на странной мысли, которую всеми силами гнала прочь. Гордость аристократки, впитанная с молоком матери, не позволяла признать тот факт, что она страстно ревнует брата и хочет всецело владеть его вниманием; хочет, чтобы он был только с ней, а не с новой подружкой.
«Так нельзя! – убеждала себя девочка, до боли стискивая маленькие кулачки, лежавшие на подлокотниках инвалидного кресла, и острые ухоженные ноготки впивались в нежную кожу ладоней, раня ее до крови. Нанали говорила себе, что не должна вести себя как эгоистка. После всего, что брат сделал для нее за эти долгие восемь лет, после той заботы, которой он ее окружил, она не могла, не имела права отравлять ему жизнь. Ей не следовало трепать ему нервы своими капризами и портить его настроение необоснованной ревностью.
Поэтому Нанали глотала душившие ее слезы и встречала Лелуша с неизменно-доброй, чуточку грустной улыбкой. И не смотря на страх потери, сжигавший изнутри ее юную душу, девочка неизменно была ласкова и нежна с братом, даря ему тепло и заботу. Так было и сегодня. Стоило скрипнуть входной двери и щелкнуть выключателю в прихожей, как губы девочки непроизвольно растянулись в улыбке, а личико засияло радостью.
Развернувшись в своем громоздком, инвалидном кресле Нанали уже собиралась выкатиться в гостиную и приветствовать брата, но остановилась, услышав голоса. Лелуш о чем-то возбужденно разговаривал с С.С. и при этом смеялся как какой-нибудь злодей из второсортного кинофильма. Девочка так застыла на месте, не решаясь двигаться дальше. В голосе брата было столько воодушевления, столько юной, уверенной силы, что Нанали не могла заставить себя проехать ни дюйма. Ведь это значило бы вмешаться во что-то очень личное, возможно даже… интимное. Ей оставалось лишь грустно вздохнуть и сгорбиться в своем инвалидном кресле.
С самых первых мгновений своего знакомства с С.С., едва услышав тихие ее шаги и ощутив исходящий от нее тонкий аромат полыни, Нанали поняла, что это серьезно. Что это не просто сиюминутное увлечение, как было у Лелуша с этой глупышкой Ширли Феннет, которая теперь ходила по Академии и знать его не желала. Она только не могла взять в толк: почему? Да это было и не важно. Важно было другое: сейчас ее брат находился не здесь с ней, а там с С.С., которой, как и им, приходилось скрывать какую-то темную тайну.
«Сейчас Саэко предложит им поужинать, но они обязательно откажутся и закажут пиццу, аромат которой опять пропитает весь дом, и уйдут есть ее в комнату, где будут хихикать и разговаривать допоздна. А потом… потом они лягут спать…». Эта мысль кольнула сердечко Нанали острой иглой и девочка ощутила, как из-под отказывающихся подниматься век начинают сочиться слезы. Сбегая вниз, они оставляли мокрые дорожки на ее щеках, скатывались с подбородка, падали на грудь, постепенно пропитывая рубашку.
«Не должна плакать – шмыгнув носом, укорила себя Нанали – Мне следует радоваться, что у брата, наконец наладилась личная жизнь. Что он нашел себе девушку». Но радоваться, от чего-то, не получалась. Принцесса вспомнила, как ее передернуло от той странной фразы, что «их судьбы связаны друг с другом». Мысль о том, что брат может жениться была подобна разряду электрического тока, пропущенного сквозь хрупкое тельце.
— Нанали… – обеспокоенный голос Лелуша и скрип открывшейся двери вывел девочку из задумчивости, и она запоздало попыталась отвернуться к окну, скрывая слезы, сверкавшие на щеках подобно бриллиантам.
— Нанали, что с тобой? – парень стремительно пересек комнату, опустился перед сестрой на одно колено и, возложив руки на подлокотники инвалидной коляски, не дал ей завершить разворот. В следующую секунду его узкая теплая ладонь коснулась мокрой щеки. От этого простого проявления заботы слезы полились еще сильнее.
— Я… я… – только и смогла прошептать Нанали, в отчаянии протянув к Лелушу руку. Тот понял ее без слов и склонился, давая сестренке обвить свою шею и прижаться к нему дрожащим от напряжения тельцем.
— Тише, Нанали… тише… успокойся… все хорошо… – прошептал он, нежно поглаживая ее по спине.
— Брат… не оставляй меня одну… – девочка тихо всхлипнула, еще теснее прижимаясь к Лелушу.
— Никогда. Ни за что на свете. Ты смысл моей жизни, Нанали – стоило прозвучать этим словам, как она оказалась в объятиях брата, который легко поднял ее из опостылевшего кресла, мягко поддерживая за талию.
Несколько восхитительных, волшебных секунд она находилась в его руках, задыхаясь от восторга, вызванного простыми прикосновениями и мечтая только об одном: чтобы их объятие не прекращалось как можно дольше.
Но нет. Миг этого восхитительного единения оказался удручающе краток. Нанали почувствовала под спиной прохладу свежей простыни. Руки Лелуша начали медленно разжиматься, бережно опуская ее на кровать.
— Нет! – не помня себя, воскликнула девочка, крепко стискивая шею юноши тоненькими, но удивительно сильными ручками – Не уходи… Опальный принц, несколько обескураженный подобной реакций, не двигался, позволяя сестре просто висеть на нем. Затем раздался скрип пружин, и Нанали почувствовала, как просела под его телом кровать. Лелуш нависал над ней, опираясь о кровать локтями и коленями, а она прижималась к нему.
От двусмысленности этой позы по телу девочки пробежала волна сладостной дрожи, пронзившая до кончиков пальцев, до корней светло-русых волос мягкой волной ниспадавших на подушку. Нанали накрыла волна приятной слабости, и принцесса бессильно откинулась на кровать, потянув Лелуша за собой. Тот не сопротивлялся, покоряясь нежным прикосновениям. А девочка, захваченная новыми, необычными ощущениями, забылась, отпустила себя, позволив своим рукам, блуждать по телу брата. Гладила его спину, плечи и шею, зарывалась пальцами в волосы на затылке, с наслаждением перебирая мягкие, шелковистые пряди, пахнущие шампунем.
Щеки Нанали запылали, когда Лелуш неожиданно опустился на нее сверху, мягко прижимая своим телом к кровати. Их тела соприкасались так тесно, что она ощущала сквозь тонкую ткань каждый сантиметр его живота и груди, каждый рельефный мускул. От мысли, что брат так же ощущает ее тело, девочка смутилась. Поерзала, робко пытаясь отстраниться, что было решительно невозможно при таком тесном контакте.
А Лелуш, казалось, не замечал ее смущения или просто не придавал ему значения. Опираясь правой рукой на кровать, левую он запустил в ее волосы, перебирая их, заставляя скользить между пальцами. Его горячее, со вкусом фруктовой жвачки, дыхание пощекотало ее шею, полу-прикрытую расстегнутым воротом рубашки, стянутым зеленым галстуком. Как бы невзначай, коснулось заалевшего ушка. Так возбуждающе-приятно.
С губ сорвался тихий, испуганный стон и Нанали поспешно прикусила заалевшую губу, вдавив в нее ровные жемчужные зубки. Теперь происходящее пугало ее. То, что она сама начала, теперь выходило из-под контроля. Девочка чувствовала, что теряет власть над своим и без того бессильным немощным телом, отзывающимся на каждое, даже самое легкое прикосновение Лелуша. Не смотря на то, что ей было только четырнадцать, Нанали не была настолько невинной, чтобы не понимать, что именно означает эта конкретная ее реакция.
«Но ведь… неужели Лелуш нравится мне… как парень?» – мысль была странной, неправильной, но она, тем не менее, находила отклик в душе принцессы. Невольно всплыли в памяти воспоминания о далеких счастливых днях, проведенных на Вилле Ариесов вместе с Кловисом и Юфемией. Тогда они с сестрой частенько спорили и дрались за право в будущем стать невестой Лелуша, которого смущало их гипертрофированное обожание.
— Брат, я… – девочка откинула голову на подушку, тем не менее не убирая рук с его шеи. Парень замер, перестав ворошить ее волосы. Создавалось ощущение, что он пристально смотрит в ее раскрасневшееся лицо.
— Все хорошо… Нанали… – от звуков его хриплого, но по-прежнему ласкового голоса у нее все перевернулось внутри, и девочка резко подалась вперед, ощупью найдя губами губы Лелуша. Они с детства росли вместе и сестра часто дарила брату (как впрочем и другим своим родственникам) своим чистые, невинные поцелуи.
Но это не был поцелуй брата и сестры. Их горячие губы соприкоснулись с поистине обжигающей страстью, а языки сплелись и заскользили, извиваясь друг вокруг друга. Так страстно и, вместе с тем, так нежно.
— Постой, Нанали… мы не должны… – прошептал Лелуш, когда, к большому огорчению Нанали их поцелуй все же прервался и они застыли друг напротив друга, часто и хрипло дыша. Девочка озарила внезапная догадка.
— Брат… ты что, не любишь меня? – эта мысль была настолько же логичной, насколько и пугающей. Почему Лелуш вообще должен интересоваться ею, слабой, больной девочкой в инвалидном кресле, которая знает, как выглядит лишь со слов немногочисленных близких друзей, которые ни за что не стали бы ее расстраивать.
В том, что она может не нравиться брату как девушка, не было ничего удивительно. «Ведь у него такая потрясающая внешность». Последний раз Нанали видела его лицо восемь лет назад, и уже тогда девятилетний Лелуш был удивительно красив… А от мыслей, каким он стал сейчас, ее бросило в странный, приятный жар.
— Нанали… мне никто не нужен кроме тебя. – тихо ласково прошептал юноша ей на ушко, чуть задевая влажными губами чувствительную нежную кожу. И хотя его слова не до конца убедили ее, девочка вновь потянулась к его губам, одновременно пытаясь ощупь расстегнуть пуговицы его пиджака. Лелуш издал какой-то странный звук, похожий то ли на вздох, то ли на смешок, оторвал руки девочки от себя и завел их за голову, удерживая в таком положении. Затем скользнул руками по ее худенькому телу, стянув тонкую жилетку.
— Бра… – он не дал ей договорить, запечатав губы новым поцелуем, еще более глубоким и долгим, чем даже предыдущий. Сквозь шум крови в ушах Нанали услышала шорох одежд. Лелуш избавился от форменного пиджака и рубашки и теперь нависал над ней с обнаженным торсом. Одна мысль об этом возбуждала невероятно.
И пусть она не могла видеть его, но могла ощущать. Когда брат перестал удерживать ее руки над головой, девочка вцепилась в его плечи. Прикосновение – единственный доступный ей способ понять, как выглядит ее брат и Нанали пользовалась им на полную катушку, ощупывая каждый сантиметр кожи, исследуя его тело. Царапала, вдавив остренькие ноготки в спину, и провела ими вниз, оставляя отчетливые красные полосы.
Лелуш чуть слышно зашипел от боли, но его прикосновения остались такими же нежными и ласковыми. Тонкие пальцы, с ловкостью заправского пианиста порхали теперь по ее груди, расстегивая пуговички рубашки. Иногда они слегка задевали полушария маленькой, только начинающей наливаться груди и эти прикосновения отдавались в теле Нанали сладкими судорогами и приятным, тянущим ощущением в затвердевших сосочках.
А уж когда Лелуш захватил нежные вершинки и принялся катать их в пальцах, девочка издала глубокий, чувственный стон и выгнулась дугой. Как будто предоставляла грудь в его полное распоряжение, чем юноша не преминул воспользоваться, покрывая чувствительную кожу медленными, горячими поцелуями, поочередно даря соскам поцелуи, а иногда охватывая их губами и принимаясь нежно сосать. Забыв обо всем, Нанали стонала в голос и металась по кровати, извиваясь под прижимавшим ее к сбившимся простыням телом старшего брата.
«Где он этому научился..?» Мелькает в голове непрошеная мысль, но Нанали сразу же погнала ее прочь, отказываясь додумывать продолжение, которое ей явно бы не понравилось, и отдалась во власть Лелуша.
Девочку словно затянул какой-то безумный водоворот чувств и ощущений, и девочка, затянутая в его темные глубины, едва успевала замечать происходящее. Вот куда-то исчезли ее юбка и трусики, стащенные мужскими пальцами, а затем Лелуш широким, размашистым движением отбросил штаны, звякнувшие пряжкой ремня.
Затем была жгучая, быстро проходящая боль, которая пронзила ее, разлилась по телу и схлынула, сметенная катившимися вслед за ней волнами наслаждения. И были два разгоряченных тела, вплавляемых друг в друга общей судорогой, мечущихся по узкой кровати. И были руки, скользящие по влажной коже и расточавшие ласки, от которых плавилась кожа. И прикосновение жадных, ищущих губ, сливавшихся в затяжных поцелуях, которые юные любовники только для того, чтобы глотнуть воздуха. И были шелест простыней, и ритмичный скрип кровати и стоны наслаждения, носившиеся по темной комнате, вторя неистовому стрекоту цикад.
И когда их обоюдное удовольствие, растущее с каждым новым движением их слитых воедино тел, уже начало перехлестывать через край, готовое в любой момент взорваться ослепительный вспышкой, Нанали оторвалась от губ Лелуша и запрокинула голову. Какая-то маленькая часть ее существа, не охваченная пламенем страсти, безжалостно поджаривавшим ее хрупкое тельце, отчаянно желала увидеть лицо брата. Его потрясающие, аметистовые глаза, подернутые любовной поволокой, его улыбку, то как закусывает губы, сдерживая свои стоны. Почему-то, в момент близости оставаться одной в темноте, в которой она провела последние восемь лет, было особенно невыносимо, и Нанали в отчаянии попыталась поднять неподвижные, свинцовые веки.
«Должно же мне хватить сил хотя бы на это! Хоть столько силы!» – в отчаянии подумала девочка, когда ее накрыл первый в жизни оргазм, заставивший изогнуться на кровати, судорожно стискивая маленькими кулачками простынь и широко распахнув ярко-фиолетовые глаза. Блаженство, подаренное ей Лелушем было дополнено радостной возможностью вновь видеть этот мир. Очертания ее маленькой комнаты, приоткрытое окно, сквозь которое проникал лунный свет, серебривший газовое кружево занавесок и бросавший на пол очертания прямоугольного оконного проема. Видеть полыхающее россыпью звездных огней небо.
Чуть приподняв запрокинутую назад голову Нанали, наконец смогла посмотреть в лицо Лелушу, который, тяжело дыша после пережитого наслаждения, с любовью и тревогой вглядывался в ее лицо, словно никак не мог поверить, что все это (и то, чем они только что занимались и ее исцеление) не сон. Глотая воздух словно выброшенная на берег рыба принцесса все же смогла поднять руку и стереть катившиеся по его щекам слезы.
— Я люблю тебя… Нанали… только тебя – счастливо прошептал Лелуш, в перерыве между затрудненным, сбившемся дыханием. Затем поочередно поцеловал ее трепещущие, полуприкрытые от наслаждения веки.
— Я тоже люблю тебя бра… Лелуш. – вовремя исправилась девочка, прижимаясь к его груди. Лелуш лег рядом, обнимая ее одной рукой за талию, а второй за шею и прижал к себе. Но недостаточно тесно, чтобы иметь возможность смотреть в ее прекрасные, лучистые очи, света которых не видел долгие восемь лет.
— И знаешь… я солгала тебе… ну тогда… когда ты спросил меня о моем желании… не нужен мне никакой «добрый мир». Я просто хочу, чтобы ты был рядом. Мне будет этого вполне достаточно для счастья.
Лелуш на мгновение отстранился от Нанали и посмотрел на нее с таким видом, как будто она его ударила. Как будто все, во что он верил до этого момента пошло прахом из-за этих простых слов.
— Да… вот такая я эгоистка... – потупила взгляд Нанали, виновато пожав хрупкими плечами – Ты разочарован?
— Ты не эгоистка. – ласково ответил юноша вновь привлекая ее к себе и накрывая их обоих одеялом – Ты очень хороший человек. Мой любимый человек. - Девочка счастливо улыбнулась и, пристроив голову на плече брата, сомкнула глаза. После всего, что случилось этим вечером, она чувствовала себя выжатой как тряпка. Лелуш, тоже устал настолько, что не предпринимал никаких попыток встать и уйти в свою комнату.
Брат и сестра, хотя теперь правильнее было бы назвать их возлюбленными, погрузились в тихий спокойный сон. И стрекотавшие под окном цикады пели оду их запретной, но такой прекрасной любви…