***
Чуя не помнил, когда последний раз его спина с такой силой соприкасалась со стеной. Кажется, когда он поцапался в небольшой каморке из-за какой-то стратегической ерунды. Платок с бережно хранимыми петуньями давно смят и валяется на полу. Накахара вновь встал на ноги, потирая щеку, она наверняка скоро покраснеет. Не было времени сухо усмехаться, как он привык, его взгляд всё снова и снова буравил мужчину рядом. Возможно, тот думал, что мальчишка разревется не с первого, так со второго удара, но выражение лица становилось лишь холоднее. Строже. Опаснее. Только вновь вставал, цеплялся за одежду, преграждая путь к брату. У Накахары не было плана, когда он влетел в комнату, кроме того, чтобы не изображать из себя ребёнка. Потому без слез или мольбы потребовал оставить брата в покое. Затем просто пнул мужчину. Эффект слабый, но, прикинув все возможности, а точнее, их полное отсутствие, вариант показался наиболее верным. Руки ещё слабы, да и до чего-либо, что не жалко швырнуть не дотянется, бежать не было времени — Горо нужно было оттаскивать от Дазая как можно скорее. Не знал, как ведёт себя в такие моменты Осаму, но его спокойствие настораживало. Даже несмотря на то, что он безэмоционален в любое другое время. — Отойди от моего брата, — Чуя знал, что его рычание не способно навести ужас, но других возможностей в арсенале не было. Потому только и мог, что вновь встать перед Дазаем. Уж лучше он, чем мальчишка. — Пошёл прочь, — гаркнул на него отчим и в очередной раз замахнулся. Чуя не отскочил, но смог дотянутся до книги, которая когда-то лежала на журнальном столике. Сейчас он был перевернут. Не хотелось давать Дазаю пример, как работать с литературой в таком ключе, но если тот возьмёт этот пример в качестве самозащиты, то пускай. Лицо болело, а ребра противно изнывали. Но рыжий надеялся на синяки, нежели на переломы. Все же рука у взрослого тяжёлая, но сам он слишком распалён, отчего удары нецелостные. В Горо больше эмоций и ярости, чем силы. Кажется, тот вел только одни неравные бои с детьми. В частности, с одним. Потому, будь Чуя в прежней форме, противник из мужчины вышел бы не ахти, но для ребёнка это все равно слишком тяжело. — Отродье! — От ублюдка слышу, — огрызнулся Чуя, распаляя мужчину сильнее. Промах, но что поделать, если такова привычка. Впоследствии за привычку поплатился кровью, что водопадом ливанула из носа. Но зато к Осаму больше не подходили. Так и остался сидеть у стены, изредка потирая ссадину. — Если будешь ябедничать. — Только если Сатане, — Чуя никогда не мог удержаться, чтобы что-нибудь не сказать. Почему-то это поддерживало его эго и самооценку, позволяя наносить последний удар, даже будучи поражённым. Словно не добили, — вы с ним все равно скоро увидитесь… Накахаре всегда казалось, что пинать лежачего — низко. Подло. Да ещё и неприятно. Но довольно эффективно, когда ты хочешь кого-то заткнуть. — Что б я тебя не видел. — Пока не отстанете от брата, — протянул Накахара, стараясь не показывать, что, сука, это было все же больно, — во сне спокойствия не увидите. Мужчина ничего не ответил. Может, было тупо нечего сказать, а может, в этот раз в порыве чешущихся кулаков был виновен алкоголь, который уже жаждал выхода. Чуя не обратил внимание, был ли мужчина пьян. В таком случае, рыжий беспокоится за Кирако. Нужно непременно к ней сходить, хоть в таком виде и не шибко хочется. Проверить ее, да и мази, которые не числятся в его комнате, не помешают. Плюс, пора оповестить взрослых о том, что ребёнок в курсе происходящего, и начать кооперироваться вместе, без глупых предлогов. Но это все потом. Сейчас главное — Дазай, который вновь молчит и тупо сидит, подобно поломанной игрушке. Чуя так же молча поднялся, стараясь не шикать, все же телу сейчас пять, и оно впервые пережило избиение. Остается надеется, что детская кровь выведется с ковра и отстирается от одежды. С носа нехило покапало на воротник. Дазай выглядел получше, если не считать наличие помятых бинтов, под которыми вполне возможно что-то есть. — Братик, как ты? — Чуя впервые опасается навредить человеку простым нахождением рядом. Что обычно говорят детям, которые пережили насилие в семье? Накахара прикусил нижнюю губу со вкусом крови, немного морщась. Ноги прирастают к полу тугими корнями, а тонкие стебли спутывают легкие и горло. Может, это эффект от травм, хотя, скорее, психологический ступор. Но подойти все же нужно. Маленькая нога отрывается от пола и делает шаг в сторону мальчишки. Затем еще, пока колени не сгибаются, и рыжий не садится рядом с братом. — Нужно чем-то помазать, — Чуя правда не знает, что говорить. Стоит ли поинтересоваться, давно это происходит? — Сильно болит? Шатен молчит, в глаза не смотрит. Рыжий тоже опустил взгляд на колени, упираясь в них руками. — Ты можешь встать? При попытке коснуться, желая оказать поддержку, от него сильнее отвернулись. Голубые глаза снова уставились в пол. Уйти сейчас будет ужасным решением. Накахара достаточно уходил в прошлом. Нельзя так. — Знаешь, — начал рыжий, — я ведь их нашел. Ну, помнишь, мы говорили о петуньях? — «Мы говорили» — скорее я говорил, а ты страдал. — Оказывается, в саду кустарник распустился. — Чуя уставился на него с блестящими глазами и слабой улыбкой. Наверняка удручающее зрелище с его видом. — Представляешь? Я для этого и пришел… сейчас, подожди. Рыжий подскочил и забегал взглядом по комнате. Не дождавшись результата, стал бегать уже ногами. — Где же они… где-то, — рыжий рыскал по комнате, а затем демонстративно выкрикнул: — Нашёл! Осторожно поднял платок вместе с некогда прекрасными цветами «Черной вишни». Сейчас некоторые лепестки были смяты, а бутоны поломаны. Чуя тоскливо выдохнул. Не уберег. Ну, какой из него ухажер, а?.. Одно посмешище… — Вот, — Накахара вновь подсел к Осаму, осторожно раскладывая перед ним презент, — помнишь, я говорил о Петуньях? Это — Черная Вишня. У нее красивый оттенок, он схож с цветом твоих глаз! Мисс Харуно тоже говорит, что они похожи! Так вот, цветут они очень красиво. Давай вместе сходим посмотрим! Братец Кенджи говорит, что они будут цвести долго. Эти немного помялись… Чуя замолк, когда Дазай перестал играть роль слушателя, вернее человека — я здесь ни при чем и просто сижу. Рука больно ударила по руке, опрокидывая и без того настрадавшиеся цветы. Осаму просто повалил брата на пол, принимаясь яростно колотить. Накахара не сразу заметил детские слёзы. Не сразу осознал, что его обидно называют «собакой». Это все же не то, на что ты обращаешь внимание, когда тебя мутузит ребёнок, который не так давно сам пережил избиение. Чуя в мыслях выдохнул. Довели пацана. Но Накахара не был бы собой, если бы оставил подобное без внимания. Зарядив в ответ кулаком по лицу и схватив дезориентированного брата, который явно не ожидал, что ему ответят, притянул к себе и крепко, насколько мог, обнял. Дазай что-то закричал и продолжил биться, но Чуя держал слишком крепко для своего возраста. — Извини, — начал рыжий и по-родительски погладил пленника принудительных объятий по кудрявым волосам, — мне нужно было прийти раньше. Ты столько всего перенёс, — Чуя понимал, что просить прощение глупо. Но все же. — Мне жаль, что с тобой это случилось, братик. — Накахара никогда не был силен в словах утешения или успокоения. — Но теперь ты не один. Осаму постепенно прекращал биться и вместо этого лежал на нем и тихо плакал, пока брат продолжал гладить. — У тебя теперь есть я, — Чуя решил следовать детской логике и взрослой поговорке «кто не рискует — тот не бухает», — А у меня ты. — Волосы Осаму приятные на ощупь. — Я останусь рядом. При всей черствости и при всём лицемерии, а также ненависти к прошлому образу Дазая, Чуе больно от рыдания ребёнка, которого он успокаивающе гладил и обнимал. Твою мать, Горо, будь ты проклят тысячами язв за издевательство над шестилетним мальчиком! Дазай — ребёнок! Он должен делать глупости, совать свой нос во все подряд, учиться и смеяться, а не нести на себе такое бремя. Он должен получать нагоняй от нянюшки за разбитую вазу или стекло, сидеть и прятаться от неё в большом отцовском шкафу и таскать подсигарник деда, воображая себя взрослым. Должен разбить коленку, катаясь на велосипеде, и гонять куриц во дворе, пока не позовут обедать. Должен придумывать невероятные истории и влипать в мелкие неприятности с друзьями. Чуя не может сказать, что у него было так, но всегда казалось, что должно. Он вырос неплохим человеком, но Осаму нужно нормальное, счастливое, наполненное и небольшими горестями, и щедрой долей озорства детство. В идеале всем нужно такое детство. Но Накахара отвечает не за всех, сейчас на совести только брат. — Я рядом, Дазай. И никуда не уйду. — Чуя не любит абсолюты, а точнее, не верит в них, потому добавил: — Пока сам не погонишь, — ну, или пока не выбесишь меня, что аж тошно, но Накахара оставит это замечание на потом. — Мисс Харуно, дедушка Хироцу и братец Кенджи тоже рядом. Все же взрослые. По крайней мере, можно точно сказать, что Кирако старается помочь. Да и Рюро с Миядзавой не в восторге от подобного. Потому на их поддержку Осаму тоже может рассчитывать. — Теперь, все будет иначе, — не совсем, но Чуя постарается немного улучшить происходящее. — Ты больше не один. Накахара не знает, сколько они так пролежали, пока Осаму не затих, уткнувшись в его плечо, но ноги ощутимо затекли. Продолжил объятия, периодично срываясь на успокаивающие махинации, гладя по взъерошенным кудрям. Тихий стук в дверь заставил Чую вздрогнуть внутри. Но руки не убрал, продолжая выводить узоры, только немного повернул голову, встречаясь с шокированными глазами, припрятанными за оправой очков. — Боже-правый. — Харуно, только ты не начинай рыдать. Дверь тихо, но быстро закрылась за спиной девушки. Чуя ощутил некую хрустальную тишину, которая оказалась настолько густой, что в глубине её начал мерещиться перезвон хрусталя. Только такой звон приятный, а этот раскачивает стекло во все стороны, в бесшумном шторме. Харуно села рядом, тонкая полоска губ дрожала. — Мисс Харуно, — Накахара отнял руку от мальчика и коснулся воспитательницы, передавая касаниями намного больше, чем мог сказать, — кажется, братику сильно досталось, он не может встать. Девушка сглотнула. — Он, — кажется, старшей сестренке тяжело сдерживать бурю, — уснул, Чуя. — Правда? — невинно переспросил рыжий. — Ясно. Заманали парня совсем. После истерики и всех потрясений немудрено, что ребенок тупо уснул. Пускай и в такой неудобной позе, на полу. — Давай, сейчас, подожди, — Харуно терялась, как не пойми кто, наверняка не видя ничего дальше из-за пелены, застелившей глаза. — Нужно, в шкафу, Чуя, там, в шкафу… Накахара кивнул головой. Очевидно, объяснения и помощь подождут. Тут еще один плаксивый человечек нарисовался. Громкое и неправильное обозначение, но мозг рыжего соображает недостаточно для точных выражений. — Хорошо, Мисс Харуно, — ребенок кивнул и постарался встретиться взглядом с няней, что шебуршала, но ничего не делала, — давайте вы сходите к шкафу, а я уложу брата. Только помогите нам встать, пожалуйста. На более детальную инструкцию Кирако ответила ответственно. Собралась и выдохнула, приходя в себя. Тащить было тяжело. Некатастрофично, но детское тело и так натерпелось, отчего сейчас чертовски сильно тянуло лечь. Так что «своя ноша не тянет» не действует. Благо, расстояние небольшое. Кирако подскакивает быстро, окончательно выпадая из ступора. Нет стеснения, когда торопливо пробегается по синякам и ссадинам, тихо ощупывая. В гвардии с оказанием первой помощи было неважно, а с обнаружением переломов — вообще беда. Но с его скудными умениями ничего такого печального обнаружить не удалось. Накахара так и молчит, когда Кирако выполняет похожие действия вкупе с баночками мазей. Кажется, сегодня Чуя действительно подошел вовремя, ибо в глазах Харуно читается заметное облегчение. Но это не отменяет дрожащих зрачков, когда она смотрит в сторону Накахары. Рыжий и сам бы не знал, что делать в такой ситуации. Ладно, если бы ребенок плакал — первым делом следовало бы успокоить, а затем заняться физическими и психологическими травмами. Но сейчас он молчит. Спокойно сидит, только обеспокоенно смотрит на старшего брата. Словно все так и должно быть. Это выбивало еще больше, ведь чем тише, тем глубже.***
Как только дверь закрылась, Кирако сломалась окончательно, обессиленно упав на колени и стиснув рыжего в своих руках. — Прости, Чуя, прости меня, — Накахара предполагал нечто подобное, но даже не мог представить, как больно это будет, — я должна была остаться с вами, я… — Мисс Харуно, — с небольшим криком, строго обратился Чуя, неожиданно для себя привлекая внимание, — здесь нет вашей вины! Мисс Харуно, пожалуйста, прекратите. — Но… — Мисс Харуно, вы не можете брать на себя все, — честно сознался рыжий, так же неумело гладя Кирако по голове. Кажется, сегодня он здесь единственный взрослый. — Вы сами в порядке? Кирако рьяно закивала головой, не в силах выдавить из себя и слова. — Это радует, — это действительно охуеть как радует. — Мисс Харуно, — разочаровано обратился Чуя, когда ушей достигли всхлипы, — вы же обещали не плакать. Не плакать без надобности, помните? Мама говорит, что не держать данное тобою слово плохо. — Как? — Накахара действительно не любит чужие слезы. Да и кто их любит? Особенно когда слезы принадлежат дорогому и любимому человеку. Кирако давно попала в список «дорогих людей». У Накахары он был небольшой, и все эти люди сгинули в ложных воспоминаниях прошлой жизни. Здесь нет никого… снова. А Харуно… Харуно как старшая сестрица, как заботливая тетушка, как… мать, которую рыжий никогда не имел. Кирако — нечто нежное и сокровенное, что по воле случая попало в эту историю и не может выйти из нее из-за своей доброй природы. Слезы такого прекрасного человека, который, несмотря на все это, находит в себе силы смеяться и улыбаться с ним, распевая детские песни, словно ничего вокруг не происходит, видеть больно. У человека просто сдают нервы от банальной безысходности. — Как же мне не плакать? Мне ведь больно, Чуя… — У вас что-то болит? — рыжий очень надеется, что Кирако не было в тот момент, когда у Горо чесались руки. — Нет, что ты, я в порядке. — нет, Харуно, ты не в порядке. Прежде чем она успела продолжить, рыжий вновь взял вожжи этой кареты. — Мисс Харуно, пойдемте куда-нибудь присядем, — стоять в коридоре и выяснять отношения не особо комфортно. Особенно, когда тебя не так давно прессовали сразу двое: отчим и брат. — Пожалуйста.***
На кровати в комнате Накахары расположились склянки с ватой. Наверное, ему стоит упросить Харуно позволить хранить подобное в комнате, как у Осаму. Всегда под рукой, да и в хозяйстве пригодится. А не бегать к няне за помощью с каждой царапиной. Будь он обычным ребенком — пожалуйста. Но в его ситуации, да и с его вечным шилом в жопе, стоит дружить с аптечкой. Переломов, к счастью, нет, только синяки и пару ссадин, которые были спрятаны под белыми полосами. Немного, но имеется. Как только кровь немного успокоится и схватится коркой, можно будет избавиться от неприятных полос. И как Дазай ходит в них целыми днями? Накахару уже бесит. Харуно молчит. Чуя тоже. Что говорить оба не имеют понятия. Первым не выдержал Накахара. Все же он здесь взрослый, мужчина и зачинщик балагана. Кирако наносила мазь на ушибленные коленки, где неприятно содралась кожа. — Мисс Харуно, — руки у той все же дрожали, — не убивайтесь так. Рыжий осторожно спрыгнул с кровати, оказываясь на одном уровне с Кирако. — Вы ни в чем не виноваты, — рост мог позволить немного, но мальчик все же умудрился как-то по-родному обнять ее. — Мисс Харуно, я сам решил остаться там, — настаивал рыжий, — просто Дазай там, ему было больно, а я ничего не мог сделать, — беспомощность убивает, — для брата, для вас, простите меня, Мисс Харуно. Ничего. Чуя ничего не сделал в прошлом. Он выбрал — запереться в комнате, откреститься от всего, словно все это касается кого угодно, но не его. Конечно, он был простым, испуганным ребенком, который просто защищался… Рыжий увидел свое отражение в женских очках. — Мисс Харуно, я ведь все прекрасно видел! Мне же… — Чуя хотел было выкрикнуть, что ему не пять и он все прекрасно понимает. Но вовремя спохватился, — я же не такой маленький! Дазай смотрит по сторонам, всего шугается и не выходит из комнаты, избегая, — не знал, как ему следует обозначить отчима, потому сглотнув, выдал абстрактное: — его. Накахара не разжал рук, продолжая обнимать в ответ. Такого количества нежностей он не дарил еще никогда. Сложно привыкнуть. Но, черт, это сейчас необходимо всем, и ему в том числе. — Я не знал наверняка, но предполагал, что что-то связано с ним. Кирако тяжело, он это осознает и может помочь в будущем, но чинить то, что уже давно сломано — трудно. — Я не хотел, чтобы это оказалось правдой, но очевидно… Мне очень жаль, мисс Харуно. — Страдал не только единственный сын этого ублюдка, но и все его окружение сгибалось и выворачивалось наизнанку. — Вы столько всего перенесли. Я бы так не смог, вы такая сильная, но такая… несчастная. Чуя не знает, сколько ушло времени на банальные слова утешения. Они все равно не помогут, но лучше попытаться что-нибудь сказать. Хоть что-то. Молчать в таких ситуациях слишком жестоко. Как и игнорировать телесный контакт с человеком. Потому и позволял обнимать себя и отвечал теми же успокоительными махинациями. Харуно кажется такой хрупкой, чертовски слабой. Все они, по сути, слабы, все эти люди — это просто, твою мать, люди! Не столбы, а такие же страдающие души, которые просто пытаются держаться. Возможно, когда-то этот дом был наполнен совершенно иной атмосферой. — Мисс Харуно, — они сидят на полу слишком долго. И если для нее это глоток свежего воздуха, то Чуя, не привыкший к подобному, порядком измотался. Нет, серьёзно, он сейчас истратил свой годовой лимит нежности, а еще не конец лета, — давайте напьёмся. Накахара должен был это предложить. Душа болит, и Кирако, как его товарищ, а вернее, ветеран этой службы, должна его понять. — Чуя, — два совершенно разных тембра голоса сплелись в одном единственном имени, перекрашивая его к концу короткого слога, — ты где подобного нахватался? Кирако-Кирако, для тебя же стараемся. — Если я ещё раз услышу от тебя подобное, — Харуно, не бери грех на душу, — на одном молоке неделю будешь! — Нет! Мисс Харуно, пожалуйста! Только не молоко! — няня играет грязно. Безжалостно. Пиная лежачего и разбивая очки. Одна из вещей, что приглянулась Чуе в жизни ребёнка: перевод стрелок. — Но взрослые все время так говорят! — Кто тебе такое сказал? Так, быстро! Кенджи или Хироцу? Кенджи или Хироцу? Кенджи или Хироцу? Миядзава ещё молод, мог не знать и ляпнуть сгоряча, но откуда дитю леса в голову взбредут подобные мысли? От Рюро подобное ожидать вполне возможно. Но деда-то жалко. Кенджи или Хироцу? Кенджи или Хироцу? Кенджи или Хироцу? — Я в книжке читал, — своих не подставляем! Ребятам в будущем ещё воздастся за плохой пример. Если есть возможность, то лучше отвести опасность в лице обеспокоенный няни. — Чуя, не читай больше таких книжек, — выдохнула Кирако, и рыжий помолился, чтобы она не попросила показать эту книгу, дабы придать ее огню. — Ладно, — уныло, но послушно протянул. — Мисс Харуно, — Накахара решил воспользоваться сменившимся настроем воспитательницы и увести от темы окончательно, — а вы умеете готовить яблочный компот? — Конечно, — отозвалась няня, ещё не понимая, куда её втянут. — Правда? Как здорово! — выкрикнул рыжий, блестя глазами и мило улыбаясь. — Я всегда хотел его попробовать! Тётушка не умела, а мама готовит так, словно пытала кого в процессе. Вы можете приготовить? Мы с братцем Кенджи насобираем… А пойдемте с нами! — Чуя, уже вечер… — А завтра? Завтра вы пойдете с нами? — Чуя, мне нужно… — Хотите посмотреть, как я яблоками жонглирую?! — пиздец, ещё бы уметь это делать не мешало. А так план рабочий. — Братец Кенджи говорит, что у меня талант! Харуно, прости, но я вру самым страшным и позорным способом. — Хорошо, — наконец согласилась она и кивнула, — но только ненадолго. Накахара довольно кивнул головой. Завтра. Все завтра. На сегодня навалилось слишком много, и, подобно старшему брату, Чуя вскоре отправился в беспамятство.