Её душа

       В день, когда она появилась на свет, шел снег. Именно так назвал Мастер те белые хлопья, что кружили за окном. Раймонд – человек, создавший её, – зябко кутался в шерстяной платок, расхаживая по небольшой мастерской. Везде, куда ни кинь взгляд, валялись заготовки для кукол – её сестер. Округлые заготовки голов, тонкие ручки с пальчиками-паутинками, легкие бледные ножки, небольшие аккуратные тельца – все то, из чего была сотворена и сама она.        Нагая, с удивлением глядя на шарниры, заменявшие ей суставы, кукла сидела на подоконнике. У Мастера не было шарниров – она это видела. Он был целиковым, в отличие от нее, и это немало её удивляло. Её голова на тонкой шее была повернута к стеклу, и перед глазами то и дело мелькали белые хлопья снега. Оконное стекло отражало её – хрупкую и беззащитную с фарфоровой кожей нежного молочного цвета. Аккуратный розоватый румянец слегка покрывал её щечки, придавая лицу-сердечку несколько взволнованный, смущенный вид. Крупные светло-серые глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, смотрели на мир несколько удивленно, с интересом. Аккуратный вздернутый носик и пухлые губы, окрашенные нежным розовым цветом, растянутые в легкой кокетливой улыбке – её лицо ей нравилось. Прямые белоснежные волосы были длинными и с легкостью прикрывали её маленькие грудки. Когда Мастер поддерживал её, позволяя касаться подоконника лишь ступнями, они ниспадали почти до её колен. Пышная челка прикрывала высокий лоб.        Мастер называл её красавицей, легко касаясь пальцами её прохладной щеки. Эти прикосновения были ей приятны; теплые, они вселяющие в её душу умиротворение и радость. Он доволен ею! Она ему нравится! От этих мыслей душа пускалась в пляс, а улыбка словно становилась шире и теплее. Крошечной пушистой щеткой он любовно расчесывал её волосы, шепча что-то приятное, доброе, наполненное любовью и заботой. Она не слишком-то понимала его слова, но интонацию улавливала прекрасно, и от этого душу переполняло счастье. После, когда за окном ещё стемнело, а снег перестал падать с неба, он уложил её на мягкую бархатную подушку, укрыл небольшим лоскутом ткани и ушел, выключив свет. Мир вокруг погрузился во тьму. Она пролежала в одиночестве долго, с закрытыми глазами, вслушиваясь в звуки ночи – тревожные и страшные.        Когда за окнами забрезжил рассвет, Мастер вернулся. С ним была немолодая женщина с одутловатым лицом, покрытым многочисленными морщинами. Она взяла её в свои большие руки и долгое время осматривала, тиская то руки, то ноги своими жирными, похожими на сосиски пальцами. Мастер что-то оживленно говорил ей, воодушевленный и счастливый. Пухлая женщина отвечала нехотя, медлительно вытягивая слова из своей утробы. Тонкой лентой она долго измеряла куклу и заносила результаты в свой пухлый блокнот. А потом они ушли, вновь оставив её одну.        Солнце зашло и снова встало, и начинало уже повторно клониться к закату, когда её навестили в следующий раз. Та же женщина несла что-то в руках. Это было её платье. Белоснежное, расшитое кружевами и светло-голубыми рюшами, оно было прекрасно. Крошечные точечки на подоле переливались, подобно снегу, а лиф был расшит мелким бисером. Пышные полупрозрачные кружевные рукава-фонарики скрывали её шарниры, делая её тельце ещё прекраснее. Тонкие ручки одели в легкие длинные перчатки из гладкой прохладной ткани. Волосы заплели в диковинную прическу, оставив свободными лишь несколько прядей, ложившихся ей на плечо и ниспадающих на грудь. Кружевные бантики украшали её голову с двух сторон, касаясь длинными концами её плеч. Ноги её обули в легкие сапожки на шнуровке.         – Моя милая Декабрь, - мягко произнес Мастер, когда оказался наедине с ней. Легкий поцелуй коснулся её щек, наполняя душу счастьем. – Прекрасна! Ты просто прекрасна, моя милая!        Будь у нее сердце, сейчас бы оно стучало, словно заводное. Часто-часто. Покружив её какое-то время, Мастер посадил её в шкаф и отделил от всего мира стеклянной дверцей – боялся, что с ней что-нибудь случится.        Она пробыла с ним долго. Каждый день он разговаривал с ней, ласково-ласково, называя её приятными теплыми словами. Мир за окном окрасился в нежно-зеленые цвета весны, и в мастерской стало куда светлее, теперь он не зажигал лампу, чтобы работать по вечерам. У Декабрь появилась сестра – маленькая, ещё более беззащитная, чем она сама. Она смотрела на мир большими светло-зелеными глазами, удивленная и испуганная окружающим миром. Её золотистые волосы, напоминавшие солнце, были короткими и торчали в разные стороны, вызывая у Декабря легкие смешки. Всё та же пухлая женщина одевала новую куклу, названную Мартом. Поверх легкой шелковой блузки с рюшами надели бархатную зеленую жилетку с золотистыми пуговками. Из того же зеленого бархата были сделаны и забавные шорты, напоминавшие два сшитых вместе складчатых шарика. На ноги ей надели легкие башмачки поверх полосатых розово-зеленых чулок. На голову повязали розовую ленточку. Теперь их было двое и они сидели в шкафу, прислонившись друг к другу плечом и переплетя фарфоровые пальчики.        Однажды в мастерскую зашел незнакомый мужчина – толстый, в темном костюме. Он долго кричал на Мастера, что-то требуя от него решительно и властно. Сквозь стеклянные дверцы он поглядел на них, долго и грозно, а после ушел, сплюнув и хлопнув дверью. После этого Раймонд словно забыл про Декабрь и Март, не говорил с ними больше и лишь делал новых кукол, одинаковых и бездушных. В них не было ничего своего – те же черты лица, что и у других, та же глупая однообразная одежда. Сестры не могли разговаривать с ними, ведь у них не было души.        Вскоре тот человек пришел снова, с большой группой людей за спиной. Он забрал всех кукол, что успел сделать Мастер, но не успокоились. Двое людей, взяли Раймонда под руки и отволокли в угол, пока страшный человек доставал Декабрь и Март.         – Нет! Они не продаются! – закричал Мастер, пытаясь вырваться.         – Они просто куклы, не напрягайся так, - грубо ответил ему мужчина, внимательно разглядывая их. – Но над ними ты и правда неплохо поработал, они лучше всех остальных.         – Саймон, они мои! Они не такие как другие!        Страшный человек развернулся, смерив Раймонда презрительным взглядом.         – Ты все ещё никак не успокоишься насчет этой своей души? – фыркнул он надменно. – Успокойся уже. Куклы – это просто куклы. Ничтожные куски дешевых материалов, за которые можно получить неплохие деньги. У них не ни души, ни чего-то ещё.        – Ошибаешься! Ты сильно ошибаешься!        – Это уже мне решать, Раймонд. Твоё же дело простое – делать этих чертовых кукол и помалкивать.        Мастер все же смог вырваться из рук державших его мужчин и бросился на Саймона, повалив его на спину. Март выскользнула из его жирных пальцев и рухнула на пол. Длинные толстые трещины поползли по её телу, а светло-зеленый глаз покатился по полу. Душа её вспыхнула в последний раз – испуганная, отчаянная – и навек угасла. Душу Декабря стиснули плотные тиски страха. Они такие хрупкие. Один удар с такой легкостью может прервать их жизнь…        Мастера оттащили от брыкающегося и орущего Саймона. Страшный человек поднялся, отряхивая костюм и крепко стискивая Декабрь в потной руке.         – Мне жаль, Раймонд. Ты хороший мастер, но ты слишком много себе позволяешь, – прорычал он зло. – Кончайте его.        Решительным шагом он направился к выходу, а Мастер кричал ему в след. Декабрю тоже хотелось кричать, бить его ногами. Она ненавидела его. Он причинил боль её отцу и уничтожил её сестру. За спиной ещё слышались крики Мастера, когда они вышли на улицу, но потом громкий резкий звук прекратил их. Душу обуяло странное чувство – отчаяние. Теперь она совсем одна – поняла Декабрь и глаза её, прежде любопытные и радостные, утратили свой блеск, остекленев.        Потом её посадили на подушку на дне небольшой стеклянной коробки под ярким светом лампы. Скучное и гиблое место, в котором совсем не было жизни. В магазине появлялись и исчезали куклы, за окнами сначала зацвели деревья, затем они пожелтели, и листва – красивая и яркая – упала на землю. Потом все вокруг покрыл снег, а затем сменился нежной весенней зеленью. Много детей и взрослых смотрели на нее, тыкали пальцами в её стеклянную тюрьму, смеялись и уходили прочь. А она смотрела на них своими безжизненными серыми глазами, вновь и вновь переживая смену времени года. Она не знала, сколько раз выпадал и вновь таял снег, но годы шли, а она так и не покидала своего места. Саймон постарел и умер, а его место занял Глен – молодой и подвижный юноша. Вечерами, когда магазин закрывался, он доставал её с витрины и сажал подле себя. Он разговаривал с ней, будто бы желая вновь пробудить в ней душу, подаренную ей когда-то. А она просто смотрела вперед равнодушным взглядом. Его прикосновения были неприятны, хоть он и старался быть нежным. Мыслей её не покидали Март и Мастер. Как бы она хотела, чтобы все люди исчезли и остались только они втроем. Никаких покупателей, никаких стеклянных коробок, только они. Счастливые, радостные, довольные своей жизнью и друг другом. Мастер бы, как и прежде, говорил им какие-нибудь глупости, рассказывал о мире за окном, делал бы им сестер – счастливых и красивых. И они засыпали бы ночью, переплетя друг с другом пальцы.        Мечты и воспоминания больно кололи душу, срывая тонкую коросту со старой раны. Это было невыносимо печально. Она совсем одна и теперь у нее не будет ни сестер, ни отца. Одна во всем целом свете. Соскользнув спиной, она упала на спину, закрыв глаза.        Сезон сменился ещё дважды, когда её решили купить.         – Мама! Мама! Хочу эту куклу! – кричала девочка, тыча пальцем в её стеклянную тюрьму.         – Хорошо, дорогая.        Мать девочки устремилась к прилавку, за которым стоял Глен. Говорили они недолго, и вскоре стеклянная стенка над Декабрем поднялась, и тонкие пальцы продавца легко обвили её за талию. Её подняли в воздух, и маленькая девочка тянула к ней руки, смеясь. Как все они были ей противны. И Глен, и девочка, и её мать. Она не годилась для покупки; кукла, обретшая и потерявшая свою душу. Одинокая, всеми брошенная. Этот мир был уже не дня нее.        Маленькие пальчики взяли её неуверенно и робко, нежно и пугливо сжимая её тельце. Отвлекшись на что-то, девочка выронила её. Декабрь, хрупкая и беззащитная, устремилась к полу. Глядя на мир серыми глазами, она на какой-то момент испугалась, а потом закрыла глаза, отдаваясь судьбе. Сломанная и физически она умрет, как умерла Март. Пусть так. Она устала. Так невозможно устала.        Долгие годы сделали свое, и ослабевший материал не выдержал даже такого падения. Шарниры хрустнули, красивое личико перечеркнула глубокая трещина. Боль. Невыносимая боль пронзила душу, а потом ничего не стало. Декабрь лишь едва успела услышать плач опечаленной девочки, а потом она перестала быть Декабрем.        Сломанная, с разметавшимися по полу волосами, она лежала, совершенно мертвая, как и все другие куклы. Потерявшая тело, но счастливая душой. Она воссоединилась со своими родными – отцом и сестрой. Её переполняло счастье, счастье, от которого хотелось смеяться и плакать. Счастье, дававшее ей крылья. Над её тельцем ревела девочка, но кукла улыбалась ей мягкой кокетливой улыбкой, переполненная счастьем, как в тот самый момент, когда увидела мир, когда почувствовала прикосновение Мастера и услышала его голос. Она снова с ними. Не телом, душой, которую ей подарил её любимый Раймонд.