Фатально летально

И тут он подходит, тычет ему в лицо дулом автомата, ждет повиновения, так сильно жаждуемого им подчинения, хотя бы намека на страх, но Нираги ничего из этого не получит, потому что все о чем думает Чишия, смотря на оружие — это как бы заглотить этот ствол, а следом и ствол того, кто ему в подбородок им и тычет. Когда именно все это началось между ними — сложно сказать. В этом дурмане нарочито показной ненависти и всепоглощающей похоти сложно уследить за временем, так же как и за синяками, расцветающими на обоих, потому что Чишия любит жестко, а Нираги по-другому не умеет. Первый раз случился спонтанно, прямо в коридоре отеля, когда практически все ушли на игры, чтобы продлить свои визы. Чишия просто выпалил, что однажды не устоит и отрежет длинный язык Нираги, который не помещается тому в рот, а Нираги решил наглядно продемонстрировать ему, чего в этом случае Чишия себя лишит. Одним языком не ограничилось, Чишия разодрал себе лоб, которым упирался в железную дверь, пока Нираги, нагнув его там же, остервенело долбился в того, кого демонстративно ненавидит. Эта ненависть и делает их секс безумным, сжигающим обоих до пепла. Ненавидит, но вгрызается, оставляет следы на теле, которые не проходят неделями, до боли оттягивает убитые пергидролем волосы, и на каждом сантиметре кожи оставляет «мое». Жажда Чишии в Нираги переплетается с жадностью. Его и только его, «моя кровь и моя плоть», повторяет Нираги, кончая в него, а Чишия подставляется, не спорит, потому что в минуты, когда он, разложенный под ним, отдается огню порочной страсти, кремирующего его живьем — он согласен и на это. Его, и только его, потому что Чишия прекрасно знает, кому этот психопат с проколотым языком принадлежит. Как только собрание, на котором Нираги, как обычно, нервно размахивал автоматом, заканчивается, Чишия, толкнув висящую на одной петле дверь после очередных разборок, выходит на воздух. Жара на улице не помогает, и пожар внутри все больше разгорается, но это все же лучше, чем стоять среди всех остальных, кто убежден, что они рано или поздно перегрызут друг другу глотки, и пытаться спрятать стояк, чувствуя вкус Нираги на языке. Тот выходит следом, небрежной походкой двигается к нему, поднимает глаза к небу, щурится из-за солнца и наконец-то оборачивается к стоящему с руками в карманах бежевой худи блондину. Ничего не говорит, не пытается, как обычно, уколоть ядовитыми словами, просто смотрит, и Чишия видит в его глазах, что там, в холле, он думал о том же. Чишия растягивает губы в кошачьей улыбке и, отвернувшись, медленно двигается к подсобке, где они хранят припасы. Пока остальные находятся в разгаре жестоких игр в разных аренах Токио, времени, чтобы взять в рот, точно хватит, может повезет, он его еще и оседлать успеет. Только Чишия заходит в затхлую подсобку, как дверь за ним сразу же захлопывается. Солнечного света, проникающего в окно, достаточно, чтобы увидеть в глазах остановившегося напротив Нираги безумное желание. — Ты хочешь мой ствол? — поднимает пушку Нираги, машет ей перед лицом закатившего глаза блондина. — Я хочу твой ствол, — урчит Чишия и, опустив взгляд к его ширинке, облизывается, у Нираги слюна с подбородка капает. Он рывком подается вперед, грубо обхватывает пальцами лицо Чишии, толкает его к стене, и последний не успевает выругаться, как тот засовывает ему в глотку длинный язык и заставляет задыхаться. Автомат с глухим стуком падает на пол. Чишия тоже не простак, он сразу тянется к его ремню, продолжая вылизывать его рот, расстегивает его брюки, довольно ухмыляется пытающемуся сожрать его губы парню, и скользит вниз. — Сука, как же блять, ты… Остальные слова Нираги не различить, потому что Чишия заглатывает. Только он так умеет — сразу на язык и дальше до самой глотки, припадает к чужому члену, как к источнику жизни, и причмокивает от удовольствия. Время Нираги биться лбом о стену. Он, оперевшись одной рукой о стену, второй зарывается в волосы, которые струятся сквозь пальцы как песок с пляжа, и трахает Чишию в рот. Удовольствие между ними двумя всегда смешано с болью. Нираги не рассчитывает силу толчков, Чишия задыхается, но член изо рта не выпускает. Нираги толкается ему за щеки, выходит, снова толкнувшись, одним движением погружается в расслабленную глотку и еле сдерживается, чтобы не расслабиться, не кончить так быстро. Он ведь кончал ему на лицо, слушал потом как этот высокомерный блондин матерился, как проклинал его за то, что все волосы слиплись, но прекраснее картины не видел. И сейчас бы кончил, запихал бы в его глотку гордость и высокомерие своим членом. Как же он ненавидит блядского Чишию, который не просто кажется умным, он и есть умнее их всех здесь собравшихся, но похуй на его айкью, когда он визжит как сука в течку, пока Нираги долбит его в задницу или спускает ему прямо в глотку. Здесь, когда они обнаженные прижимаются к друг другу, не важно, что во всем остальном Чишия на шаг впереди. Здесь Бог Нираги. Чишия возится внизу, сосет член, облизывает его по всей длине, а второй рукой к себе в шорты лезет, изнывает по ласкам. Он знает, что получит то, чего жаждет, что эта изображающая невозмутимость глыба льда, которая вскипает от запаха крови, оттрахает его до дрожащих ног, но все равно не терпится. Нираги будто бы слышит его мысли, тянет его за волосы наверх, впивается в губы, блестящие от смазки и слюны, а потом разворачивает. — Никаких царапин на моём идеальном лице, — ноет Чишия, вжавшись щекой в прохладную стену. Лицо у него и правда богически прекрасно. Нираги в пик их скандалов приходится найти любую точку, куда смотреть, только не на него, потому что спорить, ругаться, драться тем более с ним не хочется, хочется вжать его голову в пол, задрать задницу и засадить по яйца, объясняя все действиями, а не словами. — Хочу тебя оседлать, — тянет в присущей только ему манере Чишия, и пусть скажет таким же голосом «вырви сердце и сожри его», Нираги медлить не будет. Похотливое божество, которое одним своим голосом превращает психопата в шелкового ручного зверька. Чишия стаскивает с себя шорты, перешагивает через них, а Нираги садится на грязный пол, обхватывает его голые ягодицы ладонями и тянет на себя. Удобно устроившись на нем, Чишия заводит руки за спину и, засунув в себя сразу два пальца, растягивает. У них отточенная схема, наедине остаться удается все меньше, и оба научились действовать быстро, не терять время на прелюдии и долгие игры. Нираги целует его покрытые синяками колени, каждый синяк он сам лично оставил. Этот, совсем свежий, на правой чашечке, появился позавчера во дворе, пока Нираги трахал его в коленно-локтевой прямо на обочине, по дороге с задания. Нираги облизывает каждый, прикидывает в голове, где сегодня появятся новые, и, задрав его потрепанное худи, поглаживает бока, впалый живот. Он рычит от нетерпения, царапает ногтями нежную кожу, но даже у жесткости и грубости с Чишией есть предел. Нираги хочет думать, что ведет он, но он прекрасно знает, что главный всегда Чишия. И даже сейчас Чишия награждает его недовольным взглядом из-под челки, когда Нираги пытается от нетерпения его ягодицы развести, и тот руки убирает, терпит пытку, в которой его полуголый фетиш, сидя на нем, себя растягивает, для него готовится. Чишия нарочно медлит, пока голосов с улицы не слышит, мучает Нираги, и безумие последнего готово оковы сбросить, вырваться наружу и взять то, из-за чего он порог подсобки переступил. Нираги бесится, выругивается, не понимает, зачем медлить, его с ума сводить, ведь если он прямо сейчас его не трахнет, он на куски развалится. Чишия дальше идет, мало было медлительности, так он еще напевает, он нарочно с него цепи срывает, чтобы глотал, не пережевывая, чтобы обоих в грязной похоти утопил. Нираги уже на пределе, его и так нестабильная психика не выдерживает, похуй, что Чишия шипеть и ругаться будет, он обхватывает его за поясницу и, несмотря на, как ни странно, слабый протест, поднимает и сажает на свой член. Он проталкивается все равно с трудом, будто в первый раз в него заходит, так и прижимая к себе, сразу двигается. Нираги от удовольствия, прошибающего каждую его клетку, рычит в голос, а Чишия, откинувшись назад, двигается на его члене, еще и умудряется продолжать напевать. — Кончай, блять, петь, — шипит Нираги, не останавливая размашистые толчки, а потом поворачивается, укладывая блондина на лопатки. — А ну вернул меня на себя, это я тебя трахаю! — возмущается Чишия между стонами от особо глубоких толчков. — В тебе мой член, блять, сука, а ты поешь, — давит на его колени Нираги, шире разводя ноги. — Похуй, что во мне твой член, управляю им я! — кусает в горло его Чишия. — Или посадишь меня на себя, или дрочить будешь. Нираги подчиняется. Тот самый Нираги, который никогда никому не подчинятся, послушно ложится на спину. Он до впившихся в плоть ногтей сжимает кулаки, не прикасается, не дергается, позволяет Чишии водрузить на голову корону и взять бразды правления в руки там, где никто из них не любит уступать. Нираги тяжело дышит, смотрит прямо в глаза нависшего сверху блондина и представляет, как уложит его лицом вниз, вытрахает из него все его долбанное высокомерие, покажет, кто здесь Бог и кто Дьявол. Но не сегодня. Пусть Чишия сегодня насладится, Нираги всегда может отыграться. Чишия и сам не железный, он скачет на нем без передышек, облизывает свои губы, любящие плеваться ядом, Нираги тянет его на себя, сосет его язык, который клянётся однажды точно отрезать, и глубже толкается. Чишия стонет в поцелуй, Нираги обхватывает его член пальцами, каждый из которых уже побывал во рту блондина, надрачивает. Чишия чуть ли не воет от удовольствия, просит не останавливаться, но Нираги его дразнит, делает паузу, с триумфом смотрит в полный ненависти взгляд, поглаживает головку. Чишия кончает так же, как разговаривает, как ходит, как убивает. Кончает красиво. Его обнаженное горло блестит из-за пота, волосы прилипли ко лбу, губы полуоткрыты. Нираги вновь тянет его на себя, проталкивает ему в рот свой язык и, до синяков сжимая его ягодицы, кончает. Еще пара толчков по своей же сперме, Нираги выходит и встает на ноги, а Чишия соскальзывает с него и садится на пол. Никаких ласк после. Нираги сразу заправляется, Чишия, услышав шум, подрывается следом, второпях натягивает шорты. — Ну что, готов? — смотрит на пытающегося привести в порядок волосы блондина Нираги и поднимает автомат. — Ненавидеть тебя я всегда готов, — облизывает искусанные губы Чишия. — Я тоже. Так сильно ненавижу, что готов в твою глотку реальный ствол запихать и курок спустить, — машет перед его лицом автоматом Нираги. — Я ненавижу больше, — задерживается у двери Чишия и, поднявшись на цыпочки, оставляет короткий поцелуй на его губах. — Моя ненависть могла бы спалить тебя дотла, но я хочу еще с тобой целоваться, так что живи пока, — подмигивает. — Белобрысая сучка, ты меня и так дотла сжигаешь, — сильно сжимает его запястье Нираги, чувствуя, как никогда не спящий голод в нем вновь просыпается. Чишия тоже чувствует, поэтому отталкивается и, хохотнув, выбегает за дверь. Нираги идет следом, разыгрывать энный акт пьесы «я ненавижу высокомерного ублюдка Чишию, целуя которого я не хочу убивать».