Maus

Генералы дали четкий указ: брататься с вражеской армией запрещено. А еще генералы так же четко говорили, что война будет длиться не дольше трех месяцев, и Артур не сильно больше им доверял. Когда-то он безоговорочно выполнял любые приказы — но год в окопах взял свое. Половина ребят из полка, с которыми он проходил обучение, были мертвы. Его лучшего друга в прошлом месяце отправили домой без обеих ног. С октября они жили в ледяной грязи по колено, и те, кто еще не заработал грибок или обморожение на ногах, мучались от вшей. Артур устал, замерз, и, честно говоря, прихоти генералов, которые сидели в тепле и сухости в базовом лагере за много миль отсюда, мало что теперь для него значили. Поэтому, когда рядовой Мордред нервно выкрикивал перевод фраз, которые передали немцы из своей траншеи — Они просят перемирия на Рождество, хотят встретиться на ничьей земле — капитан Артур Пендрагон впервые в жизни ослушался прямого приказа начальства. — Скажи им, что мы согласны, — сказал он. Ответ Мордреда громко прозвучал в морозном воздухе, и они стали ждать, глядя в перископы. С минуту не было видно ничего, кроме падающего снега и линий колючей проволоки, прорезающих тусклое небо. Затем, медленно, неуверенно, стали появляться они — вражеские солдаты. Поначалу они осторожно высовывались из-за наваленных на траншее мешков с песком, будто опасаясь ловушки. Затем, смелее, стали выползать на слабый зимний солнечный свет, и вот они уже шагали через запретное пространство — землю, за которую они так долго воюют. Артур вывел своих людей навстречу, и солдаты двух армий остановились друг напротив друга в напряжении. В прошлом году перемирия были не редкостью, но тогда война еще только начиналась, и все были уверены, что будут дома к Рождеству. Теперь они были не так наивны. Все же они официально пожали друг другу руки, будто эта формальность хоть что-то значила в этом месте. — С Рождеством, — сказал один из немцев. — Frohe Weihnachten, — ответил Мордред. Повисла неловкая тишина. Затем вперед выступил стройный молодой человек. — Играть? — спросил он, поднимая поношенный кожаный футбольный мяч. Солдаты повернулись к Артуру, ища одобрения. — Да, — сказал он. — Ja. Danke. Все задвигались, и напряжение вдруг испарилось. Двое немцев отошли назад, изображая импровизированные ворота; Персиваль и Мордред встали так же с другой стороны. Остальные быстро разошлись, и Артур остался лицом к лицу со стройным мужчиной с мячом. Он неловко откашлялся. — Кхм. Что ж, удачи. Стройный мужчина склонил голову набок, и Артур подумал, что тот не понял его — но затем на лице мужчины появилась озорная усмешка. — Удачи нам не нужно, — сказал он и подмигнул Артуру. А затем, без предупреждения, он бросил мяч и проворно увел его в сторону. — Ах ты маленький... Артур бросился в погоню, мужчина засмеялся, и Артур в честной борьбе отвоевал у него мяч. Большую часть игры Артур держался близко к нему; было что-то заразительное, притягивающее в его улыбке и быстрых, легких движениях. Они играли до перерыва на обед. Некоторые солдаты вернулись в свои окопы и принесли подарки для другой стороны — пуговицы, табак, квадратные кусочки шоколада. По оловянным кружкам разлили ром и передавали выпивку из рук в руки; Артур принял свою кружку и встал в стороне, уже не заботясь о соблюдении порядка, и смотрел, как смешиваются солдаты из разных армий. Первым начал петь немец, и, даже не понимая слов, Артур узнал мелодию «Тихой Ночи». Англичане присоединились к пению, и две версии смешались в воздухе в хрупкой гармонии. Артур слушал пение со стесненной грудью, а когда повернулся, увидел рядом с собой все того же стройного мужчину. — Мне это нравится, — сказал тот, запинаясь. — Да, мне тоже нравится эта песня, — сказал Артур, стараясь произносить слова разборчиво. Он пожалел вдруг, что не говорит по-немецки лучше, но в их отряде только Мордред знал язык бегло; Артур изучал его в школе всего год. И все же пару предложений он мог сказать. — Ich heiße Arthur. Мужчина принял его протянутую руку. — Меня зовут Мерлин. — Мерлин, — повторил Артур, пробуя имя на языке. Ни один из них не указал свои звания. Они сейчас, кажется, не имели значения. — Хорошее имя. Когда Мерлин улыбнулся, уголки его глаз приподнялись, и Артур почувствовал знакомое крутящее ощущение в животе. Он отвел взгляд и нервно глотнул рома, чтобы успокоиться. Он протянул оловянную кружку Мерлину и глядел на белизну его шеи, пока тот пил, запрокинув голову. Вблизи он выглядел молодым, даже моложе Мордреда, и Артур подумал, не новичок ли он на фронте. — Сколько тебе лет? — спросил он. — Девять, — с готовностью ответил Мерлин, и Артур рассмеялся. — Девятнадцать? — А! Да. Девятнадцать. Мерлин, казалось, не был смущен своей ошибкой; она его развеселила. Так же он играл в футбол: его энтузиазм восполнял то, чего ему не хватало в мастерстве. Замечательное качество, подумал Артур. — А ты? — спросил Мерлин. — Тебе тоже девять? Артур улыбнулся. — Двадцать два. — Очень старый, — сказал Мерлин, смешно подняв брови. — Так я себя и чувствую, — ответил Артур; шутка вышла мрачной, но Мерлин ничем не показал, что уловил более глубокий смысл его слов. Они замолчали, слушая пение солдат и передавая друг другу кружку с ромом. Молчание было дружеским, пока в какой-то момент рука Мерлина не прикоснулась слишком надолго к руке Артура, и воздух между ними не накалился. Артур чувствовал, что Мерлин на него смотрит, но не мог взглянуть на него в ответ. — Идем в окоп, — тихо сказал Мерлин. — Я что-то тебе покажу. На этих словах Артур все-таки посмотрел на него, покраснев, и глаза Мерлина расширились. Он покачал головой. — Keine nicht… — Он замялся, ища нужные слова, но скоро сдался. — Идем. Пожалуйста. Артур знал, что это будет шаг за черту дозволенного. Здесь они оба были на нейтральной территории, на ничьей земле, но пойти за Мерлином в траншею — это совсем другое. Это значило пересечь границу. Артур застыл в нерешительности, разрываясь между страхом и желанием. Затем он почувствовал очень осторожное прикосновение к своей руке. Он повернулся и увидел, что Мерлин смотрит на него, полный волнения и надежды. Артур кивнул. Они ускользнули во время особенно шумной песни. Артур не осмелился оглянуться и просто шел за Мерлином, не пытаясь запомнить положение укреплений вокруг или собрать какую-то информацию для будущих маневров. Вместо этого он смотрел на Мерлина; на то, как его волосы завивались на затылке, на то, как он двигался — на его чуть неловкую походку, как будто он совсем недавно быстро вымахал и еще не научился жить в новом длинном теле. Девятнадцать лет. Он был очень молод, и от этого знания сердце Артура щемило. В прошлом году Мерлин, должно быть, еще лазил по деревьям и прыгал в реки, рвал штаны на коленках и играл с товарищами в прятки. И вот теперь он был здесь. Это казалось почти невозможным. Мерлин провел Артура в укрытие внутри землянки, где лежало несколько сдвинутых походных кроватей. К удивлению Артура, Мерлин сразу опустился на колени и начал копаться под одной из них. Он издал победный звук и поднялся обратно на ноги, держа что-то в ладонях. — Подойди, — сказал он, и Артур сделал опасливый шаг к нему. Мерлин раскрыл руки. В лодочке его ладоней уютно устроилась крохотная коричневая мышка. — Мышь, — глупо сказал Артур, застанный врасплох. — Eine Maus, — эхом отозвался Мерлин. Артур улыбнулся. — Мышь, — четко произнес он. — Maus, — ответил Мерлин с озорством во взгляде. — Ладно, будь по-твоему, — с теплотой согласился Артур. — Eine Maus. На кой черт она тебе сдалась? Мерлин не понял его. Артур указал на крошечное существо в его руках. — Warum? — сказал он, надеясь, что вспомнил правильное слово. Лицо Мерлина прояснилось. — Я кормлю. Мясо и хлеб... Он изобразил, как дает мышке кусочек еды. — Warum? — снова спросил Артур, слегка недоверчиво. Еды в окопах и так еле хватало, не говоря уже о том, чтобы подкармливать ненужное животное. — Es gibt mir Hoffnung. Она дает мне... Артур не знал последнего слова. — Hoffnung? Сердце... Nein, es ist... Мерлин разочарованно покачал головой. — Ничего, — мягко сказал Артур, но Мерлин выглядел грустным. — Ich möchte erklären, aber ich kann nicht*, — забормотал он. — Die Maus... Ich möchte mich um die Maus kümmern. Ich möchte auf sie aufpassen. Ich fürchte, ich werde vergessen, wie man für Dinge hier kümmern. Артур не успевал за его речью. Он покачал головой, и Мерлин погрустнел еще больше. Артур не мог ничего ответить, поэтому он просто протянул руку и погладил мышь кончиком пальца. Она была крошечной и казалась грязной, но была мягкой на ощупь. Она слегка подрагивала под его пальцем, и Артур знал, что, если он возьмет мышку на ладонь, то почувствует торопливое биение ее сердца. Артур был не из тех, кто плачет, но он готов был заплакать — за это крошечное создание в руках этого до боли нежного молодого человека; человека, который должен быть далеко отсюда, человека, который не должен жить среди насилия, ужаса и смерти. — Ich verstehe, — прошептал Артур. — Я понимаю. Мерлин тяжело кивнул. Он в последний раз погладил мышь и присел, чтобы посадить ее обратно под кровать. А потом он выпрямился и снова повернулся к Артуру. Молчание между ними подрагивало от предвкушения, и сердце Артура часто заколотилось. Он должен уйти, он еще не сделал ничего дурного, его еще нельзя ни в чем обвинить... Мерлин сделал шаг к нему. Движение было уверенным, но Артур видел, что руки у него дрожат. Он ведь, наверное, рисковал больше, чем Артур. Если их обнаружат, то звание Артура и деньги его отца спасут его от трибунала и расстрела или повешения в Англии. Но Мерлин не был офицером, и за ним не стояло такой защиты. Артур должен уйти и спасти их обоих от самих себя. — Артур, — сказал Мерлин, и Артур покачал головой. Тогда Мерлин улыбнулся, ласково и устало. — Liebling, — сказал он, и Артур не понял смысла, но услышал свозящую в слове нежность. Он снова покачал головой, но не отодвинулся. Мерлин медленно протянул руку и мягко погладил его по щеке. Их могут убить за это. Но ведь здесь их и так могут убить в любой момент. А Артуру было так одиноко. Он позволил Мерлину притянуть себя вперед, позволил ему нежно приподнять свой подбородок и приблизить их губы. Артур не мог пошевельнуться, не мог говорить. Чувствовать прикосновения другого человека вот так, впервые за столько времени... Это было почти невыносимо. — Küss mich, — пробормотал Мерлин, и, словно в трансе, Артур ответил на его просьбу. Это разрушило чары. Вдруг Артур уже обнимал Мерлина обеими руками, притягивал его к себе, стягивал с него одежду. Раздеваться было бы глупо, у них не было на это времени, но Артур все равно стянул с Мерлина китель и рубашку, растирая его руки, когда он вздрагивал от прикосновения холодного воздуха. Мерлин, оставшийся в одном жилете, выглядел худым. Его плечи были узкими, бедра тоже; все это снова напомнило Артуру, как мало ему еще лет. Он бы заплакал, но вместо этого он притянул Мерлина к себе, чтобы покрыть горячими поцелуями его выступающие ключицы и длинную белую шею. Задыхаясь, Мерлин поднял руку и сжал волосы Артура в кулаке. Артура захлестнуло желание почувствовать вес Мерлина в своих руках. Он поднял его; Мерлин крепко обхватил его ногами за талию. Артур прижал его к стене и уткнулся лицом ему в шею, и целовал его щеки, плечи, веки. — Berühre mich, — выдохнул Мерлин, и Артуру не нужно было знать перевод, он уже опускал Мерлина обратно на ноги и расстёгивал его брюки. Движения были неуклюжими в спешке, и Мерлин подался бедрами вперед, пока Артур не смог проскользнуть рукой в его нижнее белье. Он никогда не делал этого раньше — он мог только повторять то, что делал наедине с собой, но Мерлину, кажется, нравилось. Он откинул голову на стену и тихо стонал, иногда его дыхание сбивалось. На его бледных щеках проступил румянец, и Артур впитывал его, стараясь выпить этот момент до капли, зная, что этого хватит ему на всю жизнь. Мерлин кончил с тихим вскриком, пока Артур целовал его, гладил его по волосам и шептал ему дорогой, и милый, и все остальные сентиментальные слова, которые никогда в жизни не собирался произносить. После этого они долго держались друг за друга. Прямо так, стоя, не осмеливаясь сесть или лечь из страха, что в любой момент нужно будет отпрыгнуть в разные стороны. Но никто не пришел. А потом настало время уходить, и Артур не был готов. Но за окном сгустились сумерки, Рождество почти закончилось, и завтра... Завтра они снова станут врагами. — Я должен уйти, — пробормотал он в шею Мерлина. — Nein, — сказал Мерлин, продолжая держаться за него. — Еще времени, пожалуйста. — Я не могу, — прошептал он, и Мерлин обнял его крепче на несколько коротких секунд, а затем отпустил. — Артур, — сказал он, и его глаза заблестели от слез. — Liebling... Артур погладил его по щеке и пригладил его взъерошенные волосы. — Удачи, — тихо сказал он, имея в виду «не умирай». Мерлин сжал его руку. — Удачи мне не нужно, — ответил он и улыбнулся, хотя по его щеке сбежала слеза. С каждым своим вздохом Артур надеялся, что Мерлин окажется прав. Но некоторые вещи нельзя было произнести вслух, поэтому вместо этого он сказал: — Счастливого Рождества. До следующей нашей встречи. — До следующей нашей встречи, — эхом отозвался Мерлин, и Артур поцеловал его в последний раз, а затем покинул землянку, не оглядываясь. Когда Артур вернулся, никто не спросил, где он был, и он был благодарен за это. Он лег на свою койку, а когда наконец задремал, ему приснился не Мерлин, а мышка: он прижимал ее к груди и чувствовал, как ее сердце бьется напротив его. И это о мышке он подумал, когда две недели спустя вышел искать раненых и нашел Мерлина, неподвижного и окоченевшего, на подтаявшем снегу. Это сделал не снаряд и не граната; тело Мерлина было невредимо, не считая дырки во лбу. Должно быть, это был снайперский огонь, ударивший ночью, когда Мерлин вышел чинить колючую проволоку. Может, выстрел сделал Мордред. Может, Персиваль. Может, сам Артур дал команду стрелять. Это было уже неважно. Артур подумал о мышке. Будет ли она скучать по Мерлину? И гадать, куда он ушел? А куда ушел Мерлин? Куда они все ушли, все эти молодые ребята? Артур не плакал. Он позволил себе закрыть Мерлину глаза, позволил своим рукам ненадолго задержаться на веках, которые он целовал. Затем он щелкнул каблуками, отсалютовал телу на земле и развернулся. Стояло раннее утро, солнце только что взошло. Мир был серым, насколько хватало глаз, и вокруг была только выкорчеванная земля и колючая проволока, простирающаяся до горизонта; Артур слышал далекий гул военных самолетов, становящийся все ближе и ближе.