Реальность лишь игра

      Деревянные здания хорошо горят. Красиво. Огонь взывается над ними, как огромная оранжевая птица, обнимает своими крыльями с перьями из языков пламени, и начинает медленно, досточка за досточкой, расклевывать его до основания.              На улице толпились люди, что-то громко причитали, звали на помощь, но Ренато не обращал на них внимания. Все, что он мог видеть — огонь, пожирающий всё, что у него было. Он широко раскрытыми глазами смотрел, как его приют трескается, ломается под напором пламени крыша, кусками обваливаясь внутрь, когда балки прогорели настолько, что больше не смогли выдержать его вес.              Руки его разжались, и на землю упали крупные, спелые яблоки, они покатились по улице, и тут же оказались раздавлены под ногами паникующей толпы. Ренато растеряно проводил их взглядом. Такие сочные яблоки, налитые жарким итальянским солнцем, росли только на генеральской даче, огороженной высоким забором. Ради того, чтоб их достать, он сбежал посреди ночи, слез по трубе со второго этажа, перелез через два забора — все ради того, чтоб утром сестрица Симона удивилась, когда он появился перед ней с целой кучей яблок. Нет, она совсем не одобряла воровство — его бы, разумеется, отругали, может даже поставили в угол, думать о плохом поведении, и он бы грустно стоял, а на него бы сурово смотрели лики святых, нарисованных на иконах. Но Сестра бы все равно, тяжко вздыхая о том, что «не пропадать же добру», спекла бы с этих яблок вкусный сладкий пирог, который бы они ели с молоком, что Сестрица утром сменяла у доброй синьоры Дороты, держащей стадо коров.              А теперь эти яблоки растоптаны под чужими ногами, и не будет никакого пирога. И никто не будет сурово смотреть на него с икон, потому что икон нет. И никто не отругает его, чтоб потом незаметно погладить по голове, потому что те яблоки он выкрал не для себя, а чтоб порадовать мелких, потому что мелких тоже нет. И сестрицы Симоны тоже нет. Никого не осталось.              Ренато тяжело, рвано всхлипнул, и это маленькое действие словно открыло плотину — слезы полились ручьем, и он, хотя считал себя уже большим и взрослым мальчиком, сейчас рыдал, словно малютка Летти, когда у нее только-только начали резаться зубки, и она то плакала навзрыд, то грызла все подряд, включая стол, найденный во дворе камень и самого Ренато. Но даже Летти уже нет.              Он развернулся и побежал прочь, не видя дороги, споткнулся о какую-то корягу и кубарем скатился в канаву, разбив себе колени до крови и прокусив губу. Слезы капали из его глаз, попадая на ранки, заставляя их больно щипаться.              Он заплакал еще горше, от боли, от того, что никто ему больше не перебинтует эти ранки, ласково поцеловав и сказав боли уходить далеко-далеко прочь, на людей злых и недобросовестных.              Никого нет. Он остался один.              Ренато не знал, сколько он так просидел, ревя в три ручья, но в какой-то момент у него просто начали кончаться слезы. Рыдания стали тише, приглушеннее, он начал шмыгать носом.              Потом он икнул. Еще раз, и еще раз. Икание начало его раздражать, он задержал дыхание, надув щеки, потом медленно выдохнул. Перестать икать это действие не помогло, но он, по крайней мере, успокоился достаточно, чтоб наконец вытереть от слез лицо и открыть слипшиеся от горьких слез, начавшие болеть глаза.              Перед его лицом висело что-то очень яркое, полупрозрачное и светящееся.              Он икнул еще раз, последний, протер глаза грязными руками, заставляя мир вокруг стать более четким и наконец смог полностью разглядеть табличку, надпись на которой крупными буквами сообщала том, что [ТРАГИЧЕСКАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ СФОРМИРОВАНА].              Ренато моргнул еще пару раз, потом взвизгнул, отшатнулся, шлепнулся на попу и в таком положении попытался шустро отползти. Это не особо помогло — табличка следовала за ним как привязанная. Он нашарил на земле камень, поднял и, широко размахнувшись, кинул в эту странную полупрозрачную штуку. Камень пролетел сквозь табличку, словно ее не существовало, а вот по самой табличке разошлись круги, словно он кинул камень не в парящую надпись, а в лужу. Ренато задумчиво моргнул, ради чистоты эксперимента кинул еще несколько камней и даже одну ветку, от которых так же расходились круги, заставляя слова забавно колыхаться, но больше ничего не происходило.              Ренато обиженно надул губы, начиная злобно пялиться на табличку, надеясь, что она устыдится того, что нарушает законы мироздания, вися в воздухе, и растворится под его взглядом. Это не сработало, но зато он наконец-то прочитал надпись на табличке полностью.              [ТРАГИЧЕСКАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ] гласила: [Ренато Сальтаформаджо жил в церковном приюте, расположенном недалеко от Чиакулли. Несмотря на то, что он никогда не знал родителей, Ренато рос счастливым и любимым ребенком, но в один день все изменилось. Семья Ла Барбера, решившая напомнить слишком амбициозному офицеру полиции Джино Ричи о своем законном месте, подожгла приют святой Марциан, и Ренато оказался единственным выжившим. Теперь он остался…]              Ренато прервался, недоуменно заморгал. Потом напрягся, перечитал написанное еще раз. Он, разумеется, слышал о Ла Барбера — а кто из жителей Сицилии не слышал, — но вот информацию о том, что именно эта семья ответственна за поджог приюта, он видел впервые. Ренато вытянул руку, попытался сковырнуть буквы ногтем, чтоб убедиться, что его не обманывают, но табличка под его пальцами исказилась, свернулась, превратилась в другую, заставив его испуганно отдернуть руку.              Текст на новой табличке был гораздо более жизнерадостным. [Вы желаете продолжить?] — спрашивал он у Ренато. Дальше мелким шрифтом шла приписка [При согласии вы подтверждаете, что вам есть восемнадцать, и вы прочитали и согласны с пунктами лицензионного соглашения.]              Ренато моргнул, наклонил голову.              — Вообще-то, — осторожно сообщил он табличке, — мне еще нет восемнадцати.              Табличка покачалась в воздухе, но ничего ему не ответила, продолжая маячить перед глазами. А вот Ренато серьезно задумался. Должен ли согласиться с предложением странных букв, висящих в воздухе вопреки всему тому, что он знал о мире? А вдруг это дьявол соблазняет его сбиться с верного пути, чтоб он продал свою душу и потом попал в ад, где его бы кушали черти и другие грешники? Он не хотел, чтоб его ели.              Ренато задумчиво нахмурил лоб, пытаясь надумать какую-нибудь умную мысль. А вдруг это ангелы спустились с небес и таким странным образом сообщили ему о том, что произошло в приюте, а теперь хотят ему помочь?              Он тут же помотал головой, фыркая про себя. Если бы боженька и ангелы так легко объясняли свои действия, то жить бы стало гораздо проще — Ренато до сих пор не понимал, зачем Иисус иссушил смоковницу, и почему вдруг это стало достойным называться одним из его чудес. Сестра Симона на все его вопросы лишь нежно улыбалась, пыталась объяснить ему, что смоковница являлась метафорой на Иерусалим, но Ренато не знал, что такое метафоры. Зато он знал, что инжир был вкусным, так что Иисус зря обиделся на бедное дерево.              Так что вот, получалось, табличка не могла быть послана ему ангелами, верно? Значит, это определенно были коварные козни дьявола! А Ренато не хотел соглашаться с дьяволом! И вообще, сестра Симона всегда запрещала ему соглашаться на странные предложение незнакомцев, так что она будет рада, узнав…              Ренато вздрогнул, словно его облили холодной водой. Не будет она рада. Никогда уже не будет. И эта табличка дьявольская — единственная штука, которая знала, что именно произошло. И если он сейчас откажется, то, может быть, никогда так и не узнает имена тех ублюдков, которые убили его сестрицу Симону, Летти, да даже Барбо, который, пусть был очень противным, все равно был частью его семьи.              А за семью на Сицилии мстят!              Ренато поджал губы, сжал руки в ладонь и решительно и четко сказал.              — Я согласен!              Ничего не произошло.              Он моргнул, постоял минуту, повертел головой, потом вздохнул, вытянул руку и раздраженно тыкнул в полупрозрачную коробочку, на которой было написано [Я согласен с условиями лицензионного соглашения.]