Шрамы

      У любой победы есть своя цена, своя жертва. Никогда не было так, что злодей оказывается за решёткой просто так, без усилий и чего-то отданного взамен, и Хиро об этом прекрасно знал. На самом деле, об этом догадывался практически каждый в Сан-Франсокио, но только некоторые в полной мере осознавали всё значение этих слов для себя и для других.       Они не остановятся. Это то, что все в Шестёрке как-то незаметно для себя усвоили однажды и уже не могли от этой мысли отделаться. Они не остановятся. Можно сколько угодно загонять всех злодеев в тюрьму, можно хоть каждого отправить на больничную койку и разобрать на запчасти, это не остановит других, кто-то всегда займёт место вселенского зла, и придётся бороться уже с ним. В какой-то момент вы все дружно понимаете — с Обаке было не так страшно. С Каллагханом было не так страшно. С Дианой было не так страшно. Страшно — это когда безысходность. Когда кажется, что это уже не просто круг, это бесконечная спираль ада, где ты постоянно скользишь по чьей-то крови, чтобы пройти дальше. Страшно — это когда ты видишь, что ты оказался недостаточно хорош для того, чтобы спасти абсолютно всех, когда ты понимаешь, что всем помочь невозможно, кому-то всегда будет больно.       И иногда самопожертвование тоже не сработает. Ты не всех сможешь закрыть своей спиной, и твоя спина, как бы крепко ты ни укреплял её бронёй и ей подобным, не факт, что поможет тебе защитить кого-то от падающей машины. Ты не можешь броситься на землю с падающего здания, чтобы на тебя безопасно приземлились люди, когда взрывная волна сносит целые стены, ты слишком твёрд и мелок для того, чтобы такая смерть принесла хоть какую-то пользу. И когда это осознание пробирает тебя до костей в ответственный момент, когда руки едва соскальзывают с такой хрупкой опоры в рушащемся тоннеле, когда секундная слабость едва не стоит кому-то жизни — становится по-настоящему страшно.       Мирные жители, простые обыватели наивно и крайне ошибочно полагают, что герои ничего не боятся. Боятся, да ещё как. Боятся каждой клеткой своего тела и очень многих вещей, но время и ошибки учат эти страхи не показывать, не тогда, когда от тебя зависят чьи-то жизни. Ты привыкаешь со временем ко многому. К тому, что в какой-то момент люди не надеются на спасение, но воспринимают его как должное; к тому, что из большинства драк ты выходишь если не с новым шрамом, то точно минимум с синяками, которые ещё неделю не будут сходить; ты привыкаешь к своим же нервным срывам и осознанию собственного несовершенства, к каменному лицу и подавленным эмоциям, когда весь твой маленький мир в лице одного города в очередной раз рушится под ногами. Ты привыкаешь. Просто... привыкаешь. Привыкнуть можно даже к постоянному чувству вины за то, что кто-то рано или поздно гибнет, к тому, что на похоронах ты оказываешься чаще, чем должен был бы в нормальных условиях — какой-то негласный геройский долг, заставляющий приходить на них каждый чёртов раз и снова стоять с этой маской столько, сколько сможешь. Нельзя привыкнуть только к одному — тебя это ломает. Основательно так ломает, по кирпичику вытаскивая из всей той защиты, на выстраивание которой уходят месяцы и годы. Нельзя привыкнуть к этому чувству беззащитности и безысходности, когда ты слушаешь очередной рапорт от полицейских, в котором описываются жертвы и разрушения. Нельзя, просто нельзя.       И очень тяжело привыкнуть к тому, что всё твоё тело рано или поздно покрывается уродливой неравномерной сетью из шрамов. К тому, как странно и по-чужому ощущаются под подушечками пальцев свежие рубцы, едва-едва переставшие болеть так сильно, что под обезболивающим приходится ходить буквально всегда. Тяжело привыкнуть к тому свербящему чувству, когда ты не можешь выйти на улицу с незакрытыми руками, потому что ты не хочешь пугать прохожих всеми следами того, что этих самых жителей до сих пор практически не коснулось. А может быть, может быть чтобы просто самому не видеть их лишний раз.       Хиро не запомнил, когда он стал это замечать, но в какой-то момент он действительно перестал ходить в открытой одежде, даже если на улице была едва ли выносимая жара, а вентиляция нормально работала не везде. Где-то это можно было оправдать дресс-кодом — на встречах с важными шишками, брать его с собой на которые когда-то завёл привычку Крей, в футболке не погоняешь, где-то — фактом того, что при работе лучше закрывать руки, чтобы не потревожить ещё свежие травмы при случае, где-то можно было списать всё и на холод, и на множество других причин. Так или иначе, никто посторонний уже давно не видел его шрамов кроме тех, что расположились на лице и ладонях — их было просто слишком сложно скрыть, чтобы это не причиняло дискомфорт. Он не запомнил также, как в какой-то момент он практически перестал улыбаться. Каждая улыбка стала приносить неприятный зуд где-то под сердцем, а потом на бесполезную мимику просто не осталось сил. Он даже не заметил, как вечно непослушные волосы, будто бы вторя изменениям в хозяине, понемногу распрямлялись, и уже не так-то и много напоминало о том буйном подростке с тягой к геройству и приключениям, которым юный гений был каких-то пять лет назад.       В определённый промежуток времени Хамада даже практически твёрдо уверился в том, что хочет оставить пост героя, принёсший уже достаточно травм ему и его близким. Возможно, найти достойного преемника, может даже обучить его всему необходимому и наконец-то уйти на покой, дать затянуться оставшимся ранам. Не ушёл. Что-то просто не дало сказать это заветное «Да пошли вы все в задницу, я устал», что-то заставило продолжать бороться не только с окружающим адом, но наконец-то и с самим собой. Пожалуй, «что-то» здесь прозвучит даже и некорректно.       Потому что Хиро как никто другой знал, что этим «чем-то», а вернее кем-то в нужный момент оказался чёртов Боб Эйкен. Подумать только, смеётся внутренний голос каждый раз, когда несколько противоречивых воспоминаний снова бьют в голову, заставляя стискивать до боли зубы. Подумать только, когда-то ты пытался говорить, что искренне его ненавидишь, и у тебя были на то все грёбаные причины. Какая-то задняя часть сознания до сих пор отчасти винила его во всём произошедшем и происходящем до сих пор, и хотя Хамада ненавидел это признавать, эта часть была в некотором роде права. Никакое зло не опасно так, как опасно зло организованное, идущее к какому-то плану. А у Обаке этот план был. Он собрал вокруг себя всех тех, кто могли общими усилиями стереть с лица земли не только Шестёрку героев, Сан-Франсокио — весь мир. План был практически идеален, но человеческий фактор рано или поздно играет свою роль. Обаке просчитался, и это стало одним из тех немногих шрамов, которые не сводятся хирургически, а лечить их было просто невозможно — никто ведь не должен был знать о секретах Шестёрки.       И подумать только, этот же самый человек, подаривший всем столько страхов в своё время, оказался единственным, кто впоследствии смог помочь хотя бы немного, понять, каково ему приходится. Этот же самый человек, что заставил искать подвох в каждом мельчайшем деле, в нужное время просто дал высказать всё то, что накапливалось тем тяжёлым комом на душе. Забавно, но от этого тогда действительно полегчало хотя бы немного, а спать получилось чуточку дольше. Это впоследствии выросло в своеобразную привычку, и в какой-то момент Боб начал делиться своими переживаниями в ответ. Конечно, это не лечило все их психотравмы, даже не десятую их долю, но как минимум становилось немного легче на душе. Как-то по-родному теплее, что ли, становилось с каждой такой встречей.       Обаке и сам не понимал, каким же образом он умудрился влюбиться в это израненное во всех смыслах мохнатое чудо. Он практически паниковал, осознавая, что этот мальчишка, костью в горле стоявший у всего того, что когда-то ему было близко, вызывает в груди теперь то тёплое чувство, о котором когда-то беспрерывно болтали над ухом в университете. Это пугало поначалу, бесспорно. Это вызывало какую-то невыносимо тяжёлую смесь противоречий, от которой хотелось куда-нибудь спрятаться, но прятаться было некуда. Когда Эйкен окончательно осознал этот факт — было уже слишком поздно. Взбалмошный мальчишка уже слишком привязался и сам, доверчиво придвигаясь поближе каждый раз, когда только появлялась такая возможность.       И он до сих пор не мог отделаться от этого скребущего чувства вины каждый раз, когда на глаза попадался тот или иной след борьбы Хамады с очередным злодеем — не важно, свежий ли это синяк, ожог или порез, или это уже давно затянувшиеся шрамы, он просто не мог. Конечно, юный гений много раз пытался доказать, что все эти травмы уже давно не были частью того, причиной чему он мог послужить, но Обаке-то знал, что он в определённой степени действительно виноват в каждом из них. Именно он когда-то стал «тем самым злодеем», который чуть не уничтожил весь город ради, казалось бы, благой цели, а по итогу вдохновив целое поколение новых, настоящих злодеев, которые решили в какой-то момент показать себя во всей красе и разнести Сан-Франсокио в щепки по частям, отравляя жизнь всем и каждому. Все эти люди повлекли за собой бесчисленные разрушения и жертвы, и Боб однажды просто перестал понимать, как он может быть не виноватым в этом.       Это должно было послужить примером того, как поступать не стоит. Так почему же эти идиоты сломя головы так стремятся повторять это раз за разом, будто ещё одна неудача что-нибудь изменит?       ...на самом деле, изменит. Добавит пару новых розоватых отметин на теле, немного пошатнёт ещё раз психику всех, кому с этим приходится бороться, но всё это уже настолько привычно, что просто стирается на общем фоне. Как и всегда, алгоритм был прост до невозможности: новый злодей появляется, треплет всем нервы, пытается пойти на что-то большее, копы не справляются, Шестёрка реагирует на него взамен стражей порядка, они получают пару травм и справляют негодяя в тюрьму. Иногда сюда вклиниваются незначительные разрушения зданий, иногда — «драматичная» смерть очередного ублюдка, но это, пожалуй, выглядит даже забавно порой. Злодей-нервы-копы-расправа, злодей-нервы-копы-расправа, злодей-нервы-копы-расправа, злодей...       — Я устал! Что бы я ни делал, они снова появляются, снова и снова, снова и снова!       ...нервы...       — Я просто хочу, чтобы это наконец-то прекратилось! Чтобы они перестали! Я не могу так больше!       ...копы...       — Всем плевать. Всем просто плевать! Полиция теперь даже не пытается, все уже знают, что Шестёрка разберётся!       ...расправа.       — Тюрьма их не исправит, не так ли?.. Никого из них. Только задержит на время. Это... просто безнадёжно... да?       Хиро упал на колени, кинув очередной беспомощный взгляд на зеркало, на которое накричал всего пару секунд назад. Господи, и как он докатился до такого? Уставший, разбитый морально и практически буквально, окружённый спутанными окровавленными бинтами, клочками лежавшими поверх каждой конечности, с которой были с остервенением сорваны, и снова с новыми травмами. Ты привыкаешь, повторяет он себе в очередной раз. Ты должен был уже привыкнуть, что не всех можно спасти. Юноша опустил глаза в пол и встряхнул головой, почувствовав жжение в глазах. Слёзы. Снова все те слёзы, что было просто непозволительно выплакать на очередных похоронах, когда ты снова видишь, как в землю кладут кого-то погибшего по твоей вине. Возможно, он бы и в этот раз сдержался, ограничившись лишь очередным хмурым взглядом на себя и шипением на раны, но, кажется, сегодня чашу просто переполнило.       Щёлк. Клац. Вжжж. Щелчок замка и реакция систем оповестили о возвращении кого-то домой, и Хамада невольно вдохнул в грудь побольше воздуха, сдерживая практически испуганный писк и сжимая кулаки покрепче. Обаке. Он должен был вернуться где-то на час позже, и тогда было бы время привести себя в порядок, но, видимо, этот день решил его просто добить, чтобы его самого можно было хоронить хоть заживо, хоть замертво — разницы не почувствует даже патологоанатом.       Эйкен помедлил пару секунд, прежде чем закрыть дверь за собой, и задумчиво хмыкнул себе под нос, наконец проходя внутрь. Не то, чтобы он жаловался на тишину, особенно после очередного напоминания о том, насколько же Сан-Франсокио шумный в час-пик, но его не снёс даже тихий ураган объятий, что было странно, если Хиро дома, а он точно знал, что герой вернулся домой раньше. Но тут взгляд мужчины проскользил по запертой двери ванной, и он лишь вздохнул, потерев переносицу. Ну конечно, вот и причина того, что в квартире так тихо.       — Хиро, — едва слышно устало вздохнул Боб, но достаточно слышно, чтобы внутри юноши всё просто сжалось. Нельзя, нельзя, чтобы он увидел, насколько всё плохо на этот раз, чтобы он снова волновался, они уже много раз проходили через это, и ничем хорошим это никогда не кончается, нельзя...       По коридору прошла череда неспешных тихих шагов вперемешку с шуршанием — он снимал верхнюю одежду, относил в спальню сумку и что-то ещё на кухню, мельком заглянул обратно в коридор и... остановился? Обаке попросту встал где-то недалеко от двери ванной, и Хамада нервно закусил на это губу, напрягая слух до предела. Ждёт чего-то?..       — Я буду на кухне, позовёшь, если понадобится помощь с ранами или чем-то ещё, — выдохнул наконец «злодей», легко проведя пальцами по двери, отчего послышалось тихое скрипение и едва внятное «угу» из ванной. И стоило шагам отдалиться в указанном направлении, как юный гений просто рухнул спиной на холодный пол, силой заставив себя не завыть. Ему хотелось сейчас просто разнести здесь всё в щепки, снести каждую стену, об которую можно было удариться, сломать каждую кость, которая подвернётся под руку, просто крушить, чтобы не чувствовать, как окружающий мир сам его рушит. Но что ж, Хиро, ты герой, по статусу тебе так делать не положено...       Наконец пересилив себя, Хамада заставил себя хотя бы подняться. Лежать на прохладном полу с видом помирающего лебедя, конечно, было по-своему прикольно, но только до тех пор, пока он был дома один. Бинты неприятно липли к рукам и спине, из-за чего он сначала просто зачесался, а затем и содрал все налипшие лоскуты, изредка пошикивая из-за приклеившей их к коже крови. И как же здесь могло обойтись без не замеченных ранее ран? Ладно, у него было оправдание, времени на обработку было действительно мало в этот раз. И наконец финальный штрих — привести лицо в порядок, по максимуму избавиться от кислого выражения и красных глаз и одеться, по пути скрыв все следы беспорядка в ванной.       И вот на кухню уже вошёл Хиро-относительно-в-порядке, натягивая по пути толстовку и вскидывая бровь при виде Эйкена с чашкой кофе, оперевшегося на подоконник со скучающе-взволнованным видом. Забавно, а ведь в большинстве случаев именно за ним была роль держащего каменное лицо. «Но что ж», — промелькнуло в голове юноши, пока он усаживался на стол, — «не всё же время быть статуей без эмоций. Тем более дома.»       — Так... как всё прошло? Слышал, сегодня в том районе очередные... беспорядки, хах?       — Всё было довольно спокойно, на самом деле, — кивнул Боб, отпивая из кружки, и завёл плечи назад, тут же их распрямляя. — Довольно забавно всё ещё организовывать какую-то преступную деятельность, но не чтобы получить что-то, но наоборот, разрушить.       — Мы не называем так срыв очередного преступления, помнишь? Это, как некоторые говорят, некорректно, — протянул в ответ юноша с лёгкой полуулыбкой, придвинувшись ближе. — В любом случае, я рад, что вы с Хани Лемон поладили в этом деле. Всё-таки, эта её программа по реабилитации злодеев и направлении их деятельности в новое русло... окей, это не звучало правдоподобно, когда она только заговорила об этом.       Обаке издал пару смешков, прищурившись от выглянувшего из-за облаков предзакатного солнца, и тихо вздохнул. Это действительно не звучало правдоподобным в начале, не звучит и сейчас, но они как минимум пытаются. Конечно, это часто занимает много, очень много времени, чтобы пойманные преступники согласились на участие, и далеко не все из них соглашаются в итоге, кто-то срывается и саботирует работу, но как минимум какой-то прогресс. Тюрьма не может исправить тех, кто этого не хочет, а заставлять всех новых проходить через ужас бытия бесконтрольного мутанта, практически уничтожение города, революции и кровопролитие слишком негуманно. Всё-таки, это должна быть реабилитация, а не ухудшение положения.       — Знаешь, довольно удобно, на самом-то деле, иметь под крылом таких способных малых. Хотя я и начинаю в определённой степени чувствовать жалость за них.       — Из-за того, что они слишком рано свернули с «верного пути»? — выгнул бровь Хамада, кинув взгляд на мужчину, и будто бы недоверчиво прищурился, получив в ответ покачивание головой. — Окей, теперь мне действительно интересно, почему ж тебе жаль кучку подростков-преступников.       — У них не было того, кто не позволил бы им так быстро попасться. Да-да, я теперь на стороне «хороших», знаю, и ты всё ещё борешься с такими, как они, но... подумай сам. Просто подумай, насколько эти детишки были бы ближе к своим целям, если бы среди них был кто-то, кто знает, как к этому привести быстрее и с минимальными потерями, в конце концов, воплотить мечты в жизнь?       Боб легко ему улыбнулся и отставил пустую кружку от себя, скорее по привычке, нежели из необходимости поправив волосы — никто лишний не увидит пару выбившихся прядей. Простояв так несколько секунд в молчании, он быстро обвёл юношу взглядом, а потом осторожно взял его за руку, свободную отведя в сторону. Не успел он ничего и сказать, как Хиро одним движением соскользнул со стола и крепко обнял бывшего злодея, привычно уткнувшись ему в плечо носом и издав что-то среднее между вздохом и скулежом. И так всегда. До последнего пытается держать всё в себе, притворяться, что всё нормально, стоит им оказаться наедине, и всё будто бы хорошо. А потом его с потрохами выдают дрожащие руки и загнанный взгляд провинившегося щенка, и картина спокойствия рушится парой ударов в виде простых объятий.       — Тяжёлый день, не так ли? — Обаке мягко погладил его по голове, свободной рукой обняв юного гения, и тихо вздохнул на кивок. — Мы ведь говорили об этом, помнишь?       — Не хотел тебя волновать по пустякам. Не впервые же, — пробормотал Хамада едва слышно и лишь покрепче вцепился в него, будто бы боясь, что стоит отпустить — и вот он снова пропадёт. — Понервничаю опять немного, и всё...       — Хиро, — прервал беспокойное бормотание Эйкен. Юноша на обращение к себе мелко дрогнул и закусил губу, когда его голову легко подняли за подбородок. — Мы уже проходили через это. Это не сработает таким образом. Ты снова притворишься, что всё в порядке, закроешься в себе на какое-то время, а потом тебе снова снесёт крышу. Напомнить, сколько раз это уже происходило? Это не пустяки, Хиро... ты не в порядке.       Забавно, сколько сил может дать небольшой, казалось бы, всплеск нервов. И совсем не смешно, когда ты дёргаешь не ту нить у человека, которого ты пару секунд признал «тем, кто не в порядке». Обаке не успел среагировать, как его руки были пережаты чуть ли не стальной хваткой и прижаты к подоконнику, а спиной он был практически вжат в оконное стекло, инстинктивно отодвигаясь от постепенно терявшего контроль над собой Хиро. Он не боялся, нет, в мире есть вещи куда страшнее, но как минимум он не хотел разозлить героя ещё сильнее, чем уже есть. Боб прекрасно знал, что ему не навредят, хотя, может, это и могло показаться страшным со стороны, но это не больше чем простое запугивание, защитная реакция на попытку вытянуть что-то болезненное.       — Я. В порядке. В порядке, — прошипел Хамада, нависнув сверху так, что давление становилось уже откровенно некомфортным. «Злодей» секундно сжал губы, обведя его взглядом, и осторожно передвинул руки, как было бы удобнее, облегчённо выдохнув, когда на это не последовало ответной реакции. Очередное подтверждение того, что мальчишка не хочет навредить. — Я в порядке, — повторил он уже гораздо тише, распрямляя спину.       Хватка ослабла в несколько мгновений, затем руки были поспешно убраны за спину, и вот перед Обаке будто бы снова был тот испуганный ребёнок, каким мужчина до сих пор помнил его с одной из первых встреч. Запуганный, потерянный, загнанный в угол... а главным отличием было то, что он сам себя в это и загнал. Хиро вновь опёрся на стол, не решаясь посмотреть в глаза напротив, и обнял себя за плечи, опуская голову. Потребовалось ещё немного времени, чтобы вернуться в состояние относительно-в-порядке, и только после почти целой минуты молчания он нерешительно обернулся на Эйкена.       — Я действительно не в порядке... да?       Юный гений сполз на пол, опираясь на ножку стола, и обнял свои колени, в них же и уткнувшись носом. Боб опустился на колени рядом с ним и положил руки на плечи героя, легко погладив его щеку большим пальцем. Снова практически никакой реакции. Выгнув бровь, мужчина придвинулся ближе и осторожно, будто бы на пробу обнял Хамаду, в этот раз уже готовясь к тому, что он может сорваться.       Поддался. Не оттолкнул.       — Не в порядке, — кивнул ему Эйкен, вздыхая. — Не в порядке, и с этим нужно что-то делать, Хиро. Я понимаю, это тяжело, это не то, что хочется вытаскивать наружу, но... мы ведь уже проходили через это оба, помнишь?       Помнил, достаточно хорошо помнил. С чем, с чем, а с памятью проблем у него ещё не было.       Немного подумав, Хиро наконец придвинулся ближе, будто бы пытаясь согреться, и обнял его. Он ещё не заметил этого, но тело то и дело пробивало дрожью, как если бы на кухне было холодно, что заставило Обаке инстинктивно накрыть дрожащий «комок» собой, насколько это было возможно в таком положении. Секунда, десять, пятнадцать, и это наконец начало давать нужный эффект — постепенно проходила и дрожь, и в целом напряжение отступало от тела, он наконец-то почувствовал себя в полной безопасности. Хмыкнув под нос, Боб пару раз провёл ладонью по спутанным волосам юноши, вплетая пальцы в них снизу, и устроил его голову на своём плече. Хамада издал схожий с урчащим звук на это действие и легко мотнул головой в сторону руки, как бы попросив продолжать, что вызвало тихий смешок. Совсем как котёнок.       — Как насчёт вылезти из-под стола, сварить нам на двоих кофе и наконец-то обсудить нормально, что с тобой происходит и что с этим делать?       — Звучит как план... звучало бы, если бы мне не было лень вставать, — буркнул ему в плечо герой, в подтверждение своих слов покрепче обняв Эйкена.       — Хиро, я не смогу тебя так поднять, ты же знаешь, — протянул тот в ответ, выгибая бровь. Что ж, во всяком случае этот сонно-упрямый тон говорил о том, что он приходит в себя, а это сейчас было главным. — А если после этого мы просто проваляемся остаток вечера?       — Тц... манипулятор ты...       — Зло-ой-зло-ой злодей и манипулятор. — Обаке тихо рассмеялся, растрепав волосы Хиро, и лёгким движением подтянул его вверх, вставая сам. — Давай, не сидеть же вечность здесь.       Хамада кинул на него полунасмешливый взгляд снизу, как бы задумавшись о предложении, и наконец последовал примеру мужчины, поднявшись на ноги. Руки уже практически не тряслись, а потому взять Боба за руку получилось с первого раза, когда он потянулся к шкафчику за кофе, а затем и обнять, прижавшись покрепче к теплу и снова уткнувшись носом в плечо. «Злодей» на это лишь хмыкнул себе под нос, приобнимая юного гения свободной рукой в ответ, и поставил пакет с кофе на стол, кидая взгляд на своё мохнатое чудо.       — Знаешь, я, конечно, люблю объятия, но делать что-то, пока ты так липнешь и фактически забираешь одну руку, немного неудобно, — Эйкен прищурился, наблюдая, как Хиро сначала практически искренне обиженно буркнул на это, таки выпуская его из объятий, после чего уселся на подоконник. Вскоре кофеварка приятно загудела, распространяя по кухне горьковато-приятный запах напитка и мерное журчание постепенно заполнявшегося кофейника. Боб в пару движений достал чистые кружки с полки и разлил по ним кофе, в слепую добавляя что-то помимо молока, чтобы было вкуснее, а затем сел рядом с юношей, вручив ему одну из кружек. Слегка поболтав содержимым парой круговых движений, Хамада обречённо вздохнул и положил голову на плечо бывшего злодея с непередаваемо по-дурацки-довольной усталой улыбкой.       — Мы справимся, — мягко улыбнувшись, полушёпотом выдал вдруг Обаке и обнял Хиро одной рукой за плечи. Он кивнул в ответ, прижавшись посильнее.       Они справятся. Они переживут это. Переживут очередные проблемы, найдут время, чтобы обработать все раны и даже дать шрамам затянуться, может быть, даже свести некоторые. Найдут в себе силы признать, что что-то всё-таки в них сломано, и они не железные, проговорят каждую проблему и проработают каждую травму. Не сразу. Далеко не сразу, постепенно, медленными несмелыми шажками, но сделают всё это. Но сейчас? Сейчас остаётся только сидеть так в почти полной тишине с чашкой медленно стынущего кофе и родным человеком под боком, а большего им пока и не надо.