Сена

Он медленно вздыхает и заходит в огромный зал, оглядываясь в её поисках. Где-то в районе хребта бегут мурашки, и Хадсон поёживается, будто изнутри боясь, что она всё же не придёт. Алогичность и бредовость такого суждения заставляли его хмурится. Хадсон стоит по стойке смирно среди прочих праздно болтающихся гонщиков – подтянутый и жилистый, но такой хмурый по сравнению с остальными. Вся зала наполнена шумом разговоров, перешёптываний и стуком каблуков официантов, раздающих маленькие бутерброды, одно название коих вызывало у него кислую мину, будто нельзя было нормальную еду дать. Сегодня буквально всё действовало ему на нервы, и даже Хад, подошедший со своей партнёршей, поспешил ретироваться, едва взглянув в лицо Хадсону. Дверь вновь открывается, Хадсон без особой надежды устремляет свой взор туда… Это она. Столь нежная и прекрасная, бледная, словно фарфоровая куколка, и столь худая, что её талию можно было без особых усилий обхватить его грубыми ладонями, даже несмотря на пышное платье по случаю. В груди Хадсона резко что-то будто обрывается, сердце бьётся в рваном ритме и ноги становятся ватными, но он всё же находит какие-то магические силы, чтобы подойти к ней. В голубых глазах плещется магия, когда он подставляет локоть и нежные, обтянутые белоснежными перчатками руки обхватывают его. Алые губы лепечут что-то на французском, а Хадсон от звона в ушах не разобрал бы что ему пытаются говорить даже если бы звучал родной английский. — Я совсем забыла, на каком ты языке говоришь, — она смеётся, видя его полную отрешённость от мира сего и тоненькая рука убирает упавшую на его лоб смоляную прядь. — Сказал бы хоть привет, — наигранно дует губы и почти ласково тыкает в плечо. — Привет, — Хадсон отвечает совсем пересохшими губами, пытаясь запомнить глазами каждый миллиметр её лица, а она снова смеётся в ответ, так заразительно и искренне. — Смешной. До сих пор не понимаю, как ты не отказался от этого бала. Устраивают же только ради популярности, — она тоже ворчит, но как-то по-доброму. Хадсон рассеянно дёргает плечом и едва не врезается в стол, тут же стараясь выйти из ситуации и кивком предлагая французской балерине столь ненавидимые им канапе. Первая нота вальса почти оглушает. Сердце Хадсона снова уходит в пятки, он вытягивается по струнке, отстраняется от балерины и жестом предлагает ей танец. Она улыбается и весь окружающий мир пропадает. Грубая ладонь обнимает её талию, глаза в глаза, и вот он, первый шаг вальса. Они репетировали это миллиарды раз, но Хадсон с трудом сосредотачивается на шагах и ему приходится прикрыть глаза, чтобы не ошибиться в шагах. Вправо, прямо, влево, назад… Ноги отказываются самостоятельно выполнять заученные движения, и он запинается раз за разом. — Хадсон? — Балерина окликает его полушёпотом, отчего тот вздрагивает и открывает глаза, тут же расплавляясь под её взглядом. — Расслабься. Сейчас не время думать, — она чуть крепче сжимает его ладонь, и в следующие движения оказывается ещё ближе, настолько, что он чувсвует её дыхание на шее. Новый пируэт, новые своеобразные объятия. Перед глазами всё начинает плыть, размывается в одну ярко-золотистую массу и единственным чётким остаётся её нежное, прекрасное лицо, на котором даже сквозь макияж просвечивали синеватые венки. Вся его душа, всё естество переполняются возбуждающей музыкой вальса, окружающий мир окончательно превращается в неясные образы и вспышки, боль в ногах игнорируется каждым. Они скользят по залу в нежных движениях, исполняя новые и новые па. Окружающие будто не замечают их, и оба рады, посвящая эти минуты лишь друг другу и этому пронзённому нежностью танцу. Мелодия обрывается. Они соприкасаются самыми кончиками пальцев, грудь каждого тяжело вздымается и опадает, и наконец Хадсон притягивает её за талию к себе, шепча в самые губы: — Роза… — Старик, нет! — Голос МакКуина надрывается и исчезает в потоке воспоминаний. — Ещё разряд! Пульс пропадает! — Доктора суетятся вокруг Дока, пытаются ему помочь, но тот будто недовольно морщится. Ещё один. — Старик, ты не можешь, — МакКуин кричит насколько ему позволяют связки. — Роза, — это имя срывается с губ Хадсона и он улыбается в последний раз. Приборы издают протяжный, ровный звук. Сердце останавливается. Доктора отходят от тела, пропуская всю команду. МакКуин падает на колени, впервые не стесняясь своих слёз.