Сигаретный дым и недосказанность

Ее руки аккуратные, изящные, настолько идеальные, что кажется, будто они были созданы самым искусным кукольным мастером. Он целует их и каждый раз боится поцарапать губами, словно одно неловкое движение, и они тут же сломаются, разобьются вдребезги, будто сделанные из самого лучшего фарфора. Всегда бледная, полупрозрачная кожа, сквозь которую виднеются тонкие нити вен, на удивление тёплая, и выпускать эти руки из своих совсем не хочется.        Его руки — полная противоположность: узловатые, сухие, изрезанные кровоточащими трещинами. Кожа грубая, жесткая, как наждачка, а она все равно зацеловывает их и прижимает к себе. Она целует каждую трещинку, каждую сбитую в кровь костяшку, и ее тёплое, родное дыхание оседает на коже.        Шинсо боится, что она поранится об его грубую кожу и об него самого, а Момо не боится ничего.        Момо слишком хорошая, слишком правильная: она учится на отлично и ложится спать ровно в десять, а Шинсо не помнит, когда последний раз появлялся на парах или хотя бы спал ночью. Он курит дешевые сигареты, пьет энергетики и ему ни разу не жаль, а она по утрам заваривает зелёный чай и делает зарядку.        Он опять достает пачку, не обращая внимания на взволнованный взгляд Момо, подцепляет зубами сигарету и тут же закуривает. С наслаждением затягивается, чуть прикрыв глаза. Тесная общажная комнатка быстро заполняется едким дымом, и Момо кашляет. Хитоши открывает окно, впуская внутрь ночную прохладу. Он смотрит на нее, и думает, что это все неправильно. Что он здесь забыл? Момо смело смотрит в ответ и молча подходит к окну.        — Дай попробовать.        — Тебе нельзя.        — Это еще почему?        — Потому что ты это ты, Момо Яойрозу, и ты не куришь, не пьешь и не нарушаешь правила.        — И кто тебе такое сказал?        Хитоши хмурится, Момо улыбается. Она ловко выхватывает сигарету у него из пальцев, а он совсем не вовремя тонет в мутном омуте ее карих глаз. Ее глаза — тягучая карамель, теплый кофе по утрам и уют тесной комнаты. Момо смотрит прямо на него, затягивается и заходится глухим кашлем.        — Я же говорил, тебе нельзя.        Шинсо забирает у нее сигарету, на мгновение задерживая руку, продлевая мимолетное касание. Момо вздрагивает и вдруг замирает. Теряется в далеких галактиках и туманностях его фиолетовых глаз, не пытаясь даже сопротивляться. Его глаза — черные дыры, поглощающие свет, и квазары, сияющие ярче всех остальных обитателей Вселенной.        В воздухе висит недосказанность, смешанная с сигаретным дымом, и дышать обоим становится все труднее. Ещё труднее описать словами свои чувства. Порыв ветра из распахнутого окна выбивает черные пряди из-за уха, и они лезут Момо на лицо. Хитоши тянется к ней, поправляя мягкие волосы, едва касаясь бледной скулы. Момо льнет к его руке и подаётся вперед, и между ними каких-то десять сантиметров ощущаются как бесконечная пропасть.        Еще чуть ближе, осторожно и неловко, но они тянутся одновременно, как это происходит каждый раз. Ее губы мягкие и сладкие, как ванильный зефир; его губы сухие и потрескавшиеся, грубые и угловатые, как он сам.        Момо не из робкого десятка, она не боится пораниться, и Хитоши это знает.