***
Мохнатая тушка чернильной лентой струилась меж аккуратно разложенных запчастей. Анко с усмешкой разглядывала привычную картину, предвосхищая привычное ворчание Сасори. Котяру не пробирали ни доводящие простых смертных до нервной икоты взгляды, ни таскание за шкирку, ни запертая дверь. Эта тварюшка, под завязку накачанная отравленной чакрой, неумолимо просачивалась в любое помещение, точно мышь — даром что в длину Котяра был, как Анко в полный рост. На боль он не реагировал и регенерировал с бешеной скоростью. Единственное, отчего ему становилось дурно — отсутствие света, который всегда лился на рабочий стол Сасори ровным жёлтым потоком. Из-за такого досадного обстоятельства Сасори уже пару месяцев в свободное время корпел над созданием оборудования, которое позволит ему работать в потёмках, но прекрасно видеть все запчасти. Уже пару месяцев Анко и Сасори жили в одном блоке. В Коноху она теперь вернётся разве что в гости к Ибики-тайчо, который посетует на потерю отлично выдрессированного кадра, скрывая за напускной суровостью сентиментальную горечь расставания.***
16 марта 2021 г. в 17:05
Котяра мелко перебирал всеми шестью парами лап и забористо причмокивал: видимо, снились былые времена, когда он с надрывным мяуканьем носился по базе, преследуя мышей, на свою беду удиравших из лабораторий. Впрочем, на беду ли — вопрос был спорный. Не всякому подопытному тут везло тихонько помереть под анестезией, но так хотя бы был шанс на лёгкую смерть, а не на гонку без шанса на победу, в которой на финише проигравшего съедали. Именно диета с примесью местных генно-модифицированных мышей около года назад спасла Котяре жизнь.
Для всех, кого знала Анко, жизнь делилась на «до» и «после»: для большинства «до» было до активации Вечного Цукиёми, после которого вода, почва, даже воздух — всё оказалось отравлено чакрой Древобога. Для Котяры, который отлично устроился на базе Конохи, «после» наступило, когда эта бестолковая морда пробралась в отсек передержки и затем выбралась наружу.
На счастье Котяры, в той вылазке участвовал Узумаки Наруто. Этот полудурок наплевал на миссию и спровоцировал на то же товарищей. Группа оббежала добрую половину пустыря, на месте которого некогда цвели леса Страны Рек, и таки нашла беглеца без сознания у кромки какой-то речушки. Точнее, нашла Анко, плюнувшая на эти идиотские догонялки и решившая собрать хоть какие-то образцы, чтобы Цунаде-сама по возвращении не прикончила их слишком быстро.
Когда группа с Узумаки во главе, торжественно и печально прижимавшим к своей груди Котяру, выбралась из промежуточного отсека, представление вышло знатное. Анко достался билет в первом ряду. Цунаде-сама ярилась как никогда: во-первых, она каждый раз постигала новые грани бессильного бешенства, когда за дело брался Узумаки, а во-вторых, вымещать гнев, круша что под руку подвернётся, в новом мире вечного дефицита было непозволительной роскошью. В итоге Наруто досталась почётная роль уборщика лабораторий на всю следующую неделю. Узумаки рыдал так, словно у него отняли последнюю в истории человечества миску обожаемого им рамена, но спасение Котяры до победного считал делом правым.
После ночи в изоляции под очищающими лампами из бокса Котяра не вышел свойственной ему скользящей походкой, а выполз, шкрябая по полу облезлым пузом и новыми парами ещё совсем слабых лап. Узумаки ответственно заявил, что будет выхаживать это убогое создание, и снова устроил феерическую ругань с Цунаде-самой, которая хотела отправить Котяру на опыты: после семи часов на отравленном воздухе, заполированных несколькими глотками гадкой зелёной жижи, которая некогда была водой, факт его выживания выглядел невероятно.
Право Котяры на жизнь Узумаки таки отстоял, но не своё право заниматься его выхаживанием. Анко, которая просто проходила мимо, была не прочь разделать тварюшку в лучших традициях Орочимару-сенсея, но её мнение Цунаде-сама не спросила — сразу приказала тащить в лабу и доводить до вменяемого состояния. Что есть вменяемое состояние для этого мутанта, естественно, никто не уточнил.
Работа в лабораториях, на удивление, пришлась Анко по душе. В последние годы она нередко поминала сенсея добрым словом. Сказал бы ей кто об этом до Четвёртой мировой, она бы с садистским удовольствием плюнула шпажкой от данго точно ему в глаз: такое, как ей казалось, могло случиться только в мире, окончательно сошедшем с ума. Собственно, так и получилось. Но за сообщение, что привычный Анко мир полетит к чертям, она бы точно так же пихнула горе-посыльному шпажку в место, отнюдь для того не предназначенное, ибо кто ж мог предвидеть грёбаный апокалипсис?
Регулярное участие в научных опытах сенсея на правах протеже подарило Анко уникальную возможность сразу идти и работать, когда учёные стали во сто крат ценнее убийц, в то же время многие её товарищи доучивались до сих пор. А некоторые пришибленные на всю голову уникумы в науку не лезли, зато лезли в отравленную наружность, чтобы обеспечивать базу ресурсами, а лабы материалами для исследований. Первопроходцем в этом деле, разумеется, был Узумаки Наруто. Впрочем, Анко тоже славилась недюжинной отбитостью, так что сама нередко ходила с группами на вылазки.
Душа требовала драйва, риска на грани смертельной опасности, а не вот этого копошения в лабораторных застенках. Хотя и оно порой затягивало так, что не хотелось отрываться даже на еду. Но рано или поздно возвращался зудёж под кожей в голове (и не только) — едва ли не физическая необходимость позаигрывать со смертью, и это ощущение лишь накалялось и нарастало, превращая Анко в ту ещё злобную суку до тех пор, пока она не отправлялась на вылазку и не тягалась там силами с какой-нибудь мутировавшей тварью, которую в иные времена обязательно бы заарканили и сделали призывом.
И вот в один прекрасный день размеренная постапокалиптическая жизнь Анко наполнилась драйвом и перманентной борьбой без всяких вылазок на поверхность. Приведение Котяры в приемлемое состояние оказалось полноценным аттракционом похлеще надзирательства на экзамене на ранг чуунина. Ладно, в тот экзамен, когда Орочимару-сенсей разнёс Коноху, было гораздо хуже. И то Анко нашла тогда время поуплетать данго и составить орнамент из шпажек. А вот в период выхаживания Котяры не осталось возможности даже по-человечески заскочить в уборную. Но, несмотря на яростное сопротивление, Анко уверенно тащила его за облезлый хвост в сторону стабилизации.
Через пару месяцев возни с Котярой наступил знаменательный день, в который Акасуна Сасори чуть не убил это бестолковое создание за то, что оно влезло на запретную территорию — стол, где было разложено оборудование, а Анко чуть не убила Сасори, после чего их обоих чуть не убила Цунаде-сама за разгромленную лабу. Тогда Анко осознала, что Котяра вопреки всем её едким угрозам разделать его под микроскопом, а шкуру пустить на узкий, но длинный коврик-многоножку стал дорог её нежному девичьему сердцу.
Да, точно, ещё она подспудно развязала драку с Пятым Казекаге, чем случайно чуть не угробила дипломатические отношения с Суной. Откуда ж ей было знать, как этот Сасори выглядит? Она всю войну провалялась не то в подвале, не то в пещере, а в иное время возможность полюбоваться на Каге других стран простым смертным не представлялась. Хотя… если говорить начистоту, отношения с Суной могли скоропостижно скончаться не столько из-за потасовки с Анко, сколько из-за гнева Цунаде-самы, на волне которого она от души треснула по стенке аккурат у головы Казекаге. Впрочем, виноватой почему-то опять выставили Анко. В наказание её обязали регистрировать результаты экспериментов с отравленной чакрой: занятие ещё более нудное, чем миссии, завязанные на засады и слежки, которые Анко ненавидела всеми фибрами души, вечно требовавшей новых авантюр. Основную её работу, само собой, никто не отменял.
Все пять дней пребывания Сасори на базе Конохи шли мучительные переговоры с Цунаде-самой и обмен опытом в области конструирования. Удивительно, коноховские спецы смогли чем-то занять этого маньяка от инженерии, но, естественно, что он сам, что пришедший с ним Канкуро заняли коноховских спецов куда больше, ненароком опустив их самооценку до уровня моря. Казалось бы, Анко была здесь совершенно ни при чём. Но Котяра с упорством Наруто лез к оборудованию Казекаге, точно оно валерианой было намазано. И Анко регулярно приходилось сталкиваться со взбешённым Сасори и отстаивать право на жизнь чёртового мохнатого червя.
Как позже выяснилось, металл начинки суновского оборудования не обрабатывался неделями под очищающими лампами, а сразу шёл в дело, но изолировался тонким слоем чего-то хитровыдуманного, суновцами изобретённого. Это сокращало время и затраты на производство в чёртову кучу раз. С выяснением этого факта вспыхнул очередной виток переговоров: Цунаде-сама настаивала, чтобы суновцы поделились технологиями, которые позволяли локализовать токсичные испарения при помощи тонкого слоя изоляции, а суновцы желанием делиться отнюдь не горели. Сошлись на компромиссном решении, что Коноха взамен поделится результатами исследований в области органики и новыми методиками в медицине, которой тоже пришлось адаптироваться под новые условия отравленного мира.
За какую провинность Анко попала в ссыльную группу, которой предстояло не меньше трёх месяцев проторчать в Суне, она не знала. Серьёзно, не в разрушенной же лабе дело? Цунаде-сама никогда злопамятностью не отличалась: всегда нужно было пережить лишь миг её гнева, а дальше даже не вспоминать, из-за чего там она вспылила. Только перед самым отъездом Анко узнала, что Котяра пометил все углы в кабинете Цунаде-самы, но, видимо, её гнев исчерпывался ещё на переговорах с Сасори и не успевал настичь Анко, которая почему-то теперь считалась полноправной хозяйкой мохнатого выродка.
Анко решила, что раз она хозяйка, то и питомец пойдёт в Суну с нею. Она сложила Котяру спиралькой в самый огромный рюкзак-контейнер, опасаясь звука переламывающегося хребта, но обошлось. Когда Сасори увидел Котяру на базе Суны, без лишних прелюдий отправил Анко обратно в Коноху. Анко ни капельки не обиделась, ведь на то и был расчёт. Из Конохи её сразу же выставила Цунаде-сама, что Анко также предвидела, но наивно надеялась, что оно как-нибудь само рассосётся. При повторном прибытии в Суну контейнер первым делом проверили на наличие Котяры, но выставить Анко и её питомца не вышло. Уже вторую неделю она моталась туда-сюда по отравленной наружности и это успело ей откровенно надоесть. Все попытки донести до неё, что Казекаге-сама запретил вход с животными, оборвались её экспрессивной речью о том, где она видела их Казекаге с его указами и в каких позах. По стечению обстоятельств Казекаге эту экспрессивную речь имел честь слышать лично. Но почему-то повторно Анко он не выставил и даже проводил до отведённой ей комнаты.
На базе Суны царило беспрекословное правило: никто и ни при каких обстоятельствах тут не тормозил. Сасори ненавидел ждать, и об этом здесь знал каждый если не из личного опыта, то благодаря слухам, пестрящим подробностями. В сравнении с демократическим подходом Цунаде-самы, которая злилась лишь на порчу имущества, откровенный идиотизм и почти любое действие Наруто, местные порядки показались коноховцам вопиющим примером тоталитаризма. Но Анко в очередной раз помянула сенсея добрым словом и легко адаптировалась. Сасори бесили опоздания? Ха, после нескольких лет муштры от Орочимару-сенсея, которого бесило всё, кроме трупов, на которых он ставил эксперименты, всего-то одно условие — быть пунктуальным — выглядело даже смешно.
Не забыла она также послать мысленную благодарность главе отдела дознания. Ибики-тайчо из себя почти никогда не выходил, зато Ки мог шибануть так, что приходилось себя с пола соскабливать. А причина такому акту нежности могла быть всего одна: нарушение золотого правила «не суйся за те двери, за которые тебя не приглашали». Анко в первые месяцы работы в дознании это правило упорно нарушала, зато теперь даже на чужой территории, куда не звали, не лезла — разве что постоянно мониторила входы и пути отхода, но это же не в счёт. Другие коноховцы успели натворить дел нечаянными вмешательствами от излишнего любопытства, или стремления к радикальной перестраховке, или всего и сразу.
В итоге общение Сасори с представителями Конохи стихийно свелось к общению с Анко во всех случаях, когда это было возможно. Кто бы мог подумать, что для Казекаге Анко окажется самым беспроблемным и комфортным во взаимодействии членом делегации. Даже Котяра, к которому Сасори питал личную неприязнь, перестал быть раздражающим фактором. Котяре любезно предоставили выведенные из эксплуатации обломки оборудования, и он радостно возился с ними в комнате Анко. Ещё часто засыпал на подоконниках, пригревшись под жарким солнцем Суны. В общем, никому не мешал. Разве что первое время пугал местных своим абсурдным видом, но те быстро привыкли.
А ещё стихийно отношения Анко и Сасори шагнули за черту деловых. Помешанного на контроле Сасори заводила фривольность Анко, сочетающаяся с безукоризненной дисциплинированностью. Анко всегда знала, что отстранённые мужики с каменной рожей, за которой не ухватишь ни одной их настоящей мысли — это её типаж: «спасибо» сиротскому детству и Орочимару-сенсею, с которого был выстроен её образ отца. Секс ввиду этих обстоятельств оказался весьма ожидаемой развязкой.
А вот предложение остаться в Суне со стороны Сасори, когда срок миссии коноховцев подошёл к концу, оказалось для Анко совершенно неожиданным. Добивающим аргументом после ночи метаний и сверления дырок в потолке посредством апатичного взгляда стало разрешение оставить при себе и Котяру. От испуга перед интимностью такого предложения Анко едва не дала дёру в Коноху раньше положенного. И уже на финальном отрезке к свободе, в отсеке передержки, опомнилась. То ли причиной тому послужило осознание, что она ничего не потеряет, если задержится в Суне на месяц-другой, а там уже как пойдёт, то ли это был Сасори, подпиравший стенку выхода и до безобразия уютно ворчавший, что ему пришлось её здесь ждать.
Месяц-другой незаметно затянулся на полгода. На чём держались их отношения, Анко до сих пор до конца не понимала. Если всё дело по-прежнему было только лишь в сексе, то продержались они удивительно долго. А может, она действительно всё это опошляла, как говорил Сасори. Правда, что он имел в виду под опошлением — то, что она искала в этом всём какой-то романтический лирический подтекст, или то, что она всё упорно сводила к сексу — он не уточнял.
Главное, что понимала Анко: ей просто было комфортно. Её абсолютно устраивало то, что Сасори не лез к ней в душу без надобности, и то, что его совершенно не парило её нежелание лишний раз делиться содержимым своей души. Её устраивало, что Сасори не требовал от неё каких-то особых расшаркиваний и сам ими не страдал. Её устраивало даже то, что он Каге неродной ей скрытой деревни: пусть его вечная занятость знатно вымораживала, в конце концов, Анко и сама не шпажка данго, но Сасори принимал её даже с таким жутким придатком, как ненавистный ему Котяра.