Пробки 9 баллов

В эйрподсах остается десять процентов зарядки, и Кира со вздохом вынимает те из ушей, выключает и запаковывает в кейс, хлопнув пластиковой крышкой. Стартовая «яндекса» сообщает, что МКАД плотно стоит второй час — пробки девять баллов ёмко вмещают в себя чавкающий под колесами февральский снегодождь и вечер пятницы, когда все куда-то спешат, а на съезде с эстакады столкнулись две легковушки, к счастью, пострадавших нет, и Александра демонстрирует девчонке экран телефона, когда та сердито спрашивает: «почему стоим?». Женщина предлагает включить музыку или аудиокнигу, лишь бы не сидеть в неловкой тишине и темноте, пока машина тихо урчит приглушенным мотором, а на приборной панели загорается красная неоновая подсветка — Кира ехидничает: «и что ты включишь? «Книжный базар» или новый альбом Чайковского «Звуки из гроба»?». Поговорить им особенно не о чем, и девчонка ворчит себе под нос, ругая так некстати разрядившиеся наушники и болящие после очередной тренировки мышцы; Покровская, подумав, все-таки выбирает какую-то радиостанцию, кликнув пальцем по сенсорному дисплею в автомобиле, но веселее не становится (Лева из «Би-2» поет про страшно одинокого полковника, как и двадцать лет назад; да что там двадцать — тридцать). Кира надувает пузырь из жвачки, и тот почти сразу лопается с приглушенным хлопком, застывая на ее губах ошметками сладкой резины, пахнущей мятой — Александра усмехается, но ничего не говорит. — После того, как ты закончишь со спортом, пойдешь в тренера? — неожиданно спрашивает девчонка, поворачиваясь к женщине. — Тренеры, — машинально поправляет ее Саша, — нет, не знаю. Ты думаешь, надо? Если как-то удалось справиться с тобой — не значит, что справлюсь с другими. Егорова в ответ молча пожимает плечами, мол, как хочешь; у профессиональных спортсменов не так много вариантов, куда податься после окончания карьеры, и устроиться инструктором в какой-нибудь фитнес-центр — не самый худший из них, они все это знают. Тренерка из Покровской выйдет классная, и такого мнения в их сборной придерживается не только Кира, если вам интересно; где-то в глубине души и Александра это признает, хотя вслух никогда не скажет. «…давай, соглашайся, не пожалеешь», — тянет Диана Арбенина про что-то свое, не вписывающееся в их сюжет, и всякий контекст вылетает за скобки, растворяясь в темноте за окном. И правда: давай, соглашайся. Кира внезапно целует Александру, пользуясь царящей в машине темнотой и наклонившись к ней через коробку передач — та не отвечает, но и не отстраняется, просто ждет, когда это закончится, лишь настойчиво стряхивает с колена чужую ладонь; девчонка от злости даже больно кусает женщину за нижнюю губу, оставляя ей маленькую, еле заметную ранку. А после Саша смотрит на нее так одуряюще спокойно и холодно, что та вдруг думает: лучше бы пощечина; лучше получить по лицу, по руке, лучше беспомощно заплакать и рвануть дверцу машины на себя, выскочив на сияющую огнями трассу замершего в пробке города — под мерцающий колючий снег, под колеса многотонным железным исполинам, воняющими бензином и чистейшим воздухом города Москва (как похорошела при Собянине). Пузырь из жвачки лопается громче разорвавшейся бомбы, или взвинченной Кире просто так кажется. — Сейчас я сделаю вид, будто ничего не было, и продолжим общаться как раньше. Я замужем, а у тебя есть твой... — женщина не знает, говорят ли сейчас «парень» или «бойфренд», а неоконченная фраза неловко и куце висит в воздухе. У них у обеих ведь есть кто-то «свой», как и полагается каждой главной героине — по дефолту вроде бы важный и нужный, но чье имя ты забываешь на двадцатой минуте фильма и стыдливо подсматриваешь в заключительных титрах, когда экран гаснет, и большая часть зрителей поднялась с уютных кресел и вышла из кинозала. А потом Покровской звонит муж — да не к ночи упомянут будет, — и дурацкий стандартный рингтон будто бы отрезвляет. Голос женщины почти не меняется и уж тем более не дрожит, будто ничего и правда не произошло — Егорова от этого обиженно пыхтит и отворачивается к окну, в котором застыл фонарный свет; эйрподсы, кажется, успели подзарядиться, и воткнуть бы сейчас их в уши, чтобы отгородиться от всего мира самым привычным способом. Александра отвечает на звонок буднично и просто, а трубка очень громко жалуется и ноет, что жена снова не провожает супруга в командировку и не ждет дома с горячим ужином, игнорируя мир за пределами фехтования; Кира чувствует себя гадко и глупо, слушая чужой разговор, не предназначенный для нее, и кликает пальцем по дисплею машины, чуть приглушая радио, чтобы Покровской не приходилось его перекрикивать. Разговор у той телеграфный и заученный, позволяющий Егоровой додумать ответные реплики собеседника: «нет, не дома» — «да, едем с тренировки» — «нет, извини» — «нет, никак не получится». Саша вся сплошные категоричные «нет», и Кире кажется, будто колено спортсменки еще жжет ее собственную ладонь, хотя прикосновение длилось не больше секунды (она слишком много читает про фантомные боли; это определенно боль). МКАД лениво оживает, запуская уроборос автомобильного движения, и железные исполины мерцают фарами, разрезая липкую темноту; Покровская кидает смартфон в темноту лежащей на заднем сиденье сумки, и машина медленно трогается с места. Кира обязательно поговорит с Александрой о сегодняшнем вечере — не извинится, нет, — но когда-нибудь в другой раз.