Люби меня, пожалуйста.

У Чуи вечно клеймо на спине в виде веера, которое его вроде защищает, как и прежнее, данное при рождение но... (всегда есть это но). Учихи не Удзумаки и давление, которое оказывают на него старейшины, он держит не столько на любви, сколько на упрямстве. Он муж наследника и будущего главы клана, который вот-вот переймёт все бразды с обязанностями от отца. Он, по факту, был в опасности еще до раскрытия их отношений, как его близкий друг, и он будет идиотом, если поверит, что Шусуи не убрали свои же, несмотря на Мангекю. Которое они получить не смогли. Мужчина входит в дом, натыкаясь на пару тел с таким же, как у него, моном, которые развалились на дорогом ковре. — Поаккуратнее бы, Какаши-сан, — он качает головой и идет за спину мужчины — к дивану, где лежит его супруг. Он пытается погладить его по голове, но натыкается на лед в глазах с затаённым огнем, который говорит похлеще любых слов. Мужчине не остаётся ничего, кроме как отвернутся и уйти готовить чай. У него немного трясутся руки, и он слышит, как позади они убирают тела его незадачливых убийц, которые должны были напасть на него. Он не волнуется за себя или Итачи, но он опасается за своих близких. Итачи обещал им защиту и пока отчасти выполнял обещание, для всех его близких и своих тоже, при том, что им как таковая и не нужна его защита, на первый взгляд. Ненавистного им Дазая защищает сам Минато Намикадзе. У Рюноске есть Какаши. У Ацуши и Огая есть Обито и Орочимару. У остальных есть кланы или близкие. Только вот у Шисуи и Ино, у них тоже были и кланы, что призваны защищать, и близкие. Но наследницу это не защитило, пусть она и в коме, но шанс выйти из нее мал. Да и вряд ли ей дадут, опасаясь клановой войны. Он опасается, что с его дорогими людьми будет то же самое. Итачи обещал им жизнь. Но жизнь овоща — тоже жизнь. Ему становится плохо, и приходит он в себя, только уже в объятьях мужа, который сжимает его тисками и не отпускает. — Ты разминулся с ними в две минуты сорок секунд, — он целует рыжего в висок и шепчет что-то на ухо, не разобрать толком. Взгляд его холодный, как лед, но в глубине столько огня, что хватит и столицу огня сжечь дотла. — Завтра привезут новый ковёр на манер тех, что висели в доме твоего отца, — он смотрит на Чую и прижимается к нему лбом. — Может, однажды ты перестанешь ждать от меня зла. Мужчина хмыкает и, прикрыв глаза, целует проклятого шаринганистого в лоб. — Может, все может быть, — и не может скрыть нежность, пропитавшую голос, словно мед. Все может быть.