Разум и желания

— Но армия — это инструмент насилия! — впервые на его памяти Скопцов позволил себе повысить голос. — Мы же договорились не дискутировать более о неизбежности насилия в государственном управлении, — напомнил Мальвин — Это вопрос философский, нам же нужно решить практические. — Все практические вопросы, касаемые военных, основаны на принуждении. И насилие не только к противнику применимо, но и внутри самой армии. Скопцов говорил быстро, гладко и очень горячо, словно выплескивал наконец то, что обдумывал давно и тщательно. Глаза его возбуждённо сверкали, из аккуратной обыкновенно причёски выбилась прядь. — Батюшкина любимая плеть не для противника предназначена, — Скопцов, забывшись, даже хлопнул по столу. Перо выпало из подставки и покатилось по бумагам. — И это насилие распространяется далее, на невинных посторонних людей, взаимодействующих с военными, множится, становится образцом поведения, мерилом! — он подскочил на ноги. И тут же вдруг опомнился, залился краской и сел обратно. — Простите, Андрей, я…увлекся. Понимаете, это всё вызывает у меня очень личные чувства. — Я, признаюсь, не ожидал от вас такой вспышки, — ободряюще сказал Мальвин, почти жалея, что запал Скопцова погас. Эта неожиданная, не-робкая сторона Скопцова ему внезапно понравилась, и внешние её проявления производили впечатление. Определённое впечатление, которое сейчас причиняло Мальвину некоторое неудобство физиологического характера. — Вам армейский уклад знаком с другой стороны, — Скопцов опустил глаза, подобрал перо и вернул на подставку. — Я поэтому и вызвался, чтобы, так сказать, уравновесить. — Напоминать о неприглядных сторонах? — Мальвин поёрзал, пытаясь найти более удобную позу. — Однако же не выплескиваете ли вы вместе с водой и младенца из этого корыта? Те, кто попадает в ряды военных по принуждению, несомненно, испытывают описанное вами недовольство и давление. Но некоторые люди вступают добровольцами в армию не из тяги к насилию, но из желания защищать, приносить пользу, жертвуя собой ради порядка. — Предлагаете оставить лишь добровольный набор? А как же отсеивать в таком случае тех, кто испытывает противоестественные желания? Леший, помоги, подумал Мальвин, как же сосредоточиться теперь на разговоре, и не ляпнуть неуместное. — Вступительные испытания? Экзамены, разумеется, мы предлагать не можем, только тем, кто на офицерское звание претендует, но беседу провести, с заполнением анкеты… Скопцов задумался, закусил губу. — Вы ведь понимаете, Андрей, умный человек в беседе свои тайные, сокровенные стороны не покажет, так мы только очевидно неуравновешенных выявим, — произнёс он медленно. — А некоторые и сами знать не будут, что у них за склонности, пока не попадут в среду, которая способствует их развитию. И взглянул на Мальвина пристально, словно силился увидеть, какие там внутри Андрея есть склонности и пороки, нет ли там тайного желания взять в руки плеть. Мальвин глубоко вдохнул раз и другой, пытаясь успокоить внезапно разыгравшуюся фантазию и проклиная покойного генерала Скворцова с его воспитательными методами. Не помогло. — Значит, среду нужно изменять, — хрипло сказал он. — Чтобы склонности эти не имели возможности проявиться и укрепиться. Все недопустимые…неуставные отношения должны пресекаться сразу же. Воспитательную работу предусмотреть с рядовым составом… Чтобы командир знал чаяния каждого солдата. Некстати вспомнился вдруг Тимофей, за которым солдаты шли с беспрекословным восторгом — как этого добиться и надо ли, ведь это это оружие обоюдоострое? Над этим нужно было поразмыслить, потолковать хорошенько. Потом как-нибудь. — Одним изменением устава в таком разе не ограничиться, — Скопцов всё-таки поднялся на ноги, словно и ему что-то мешало усидеть на месте. — Но ведь и с самого начала было ясно, это проект, большая работа… Казалось, он разговаривает сам с собой, неторопливо меряя шагами кабинет Мальвина. Выглянул в крошечное окно, потрогал решетку, коснулся стопки папок на полке — Мальвин не мог отвести глаз и не знал, как сказать, что ему нужен перерыв прямо сейчас, потому что это невыносимо. Холодный воздух. Ледяная вода. Пробежаться вокруг плаца. Отжаться десяток раз. Скопцов вернулся к столу и остановился прямо перед ним. — Нам с вами предстоит большая работа вдвоём. Что с вами, Андрей, вам… нехорошо? — наклонился и вглядывается встревоженно. Вот он, повод, но до чего же унизительный. — Душно, — выдавил из себя Мальвин и шейный платок рванул. — Не беспокойтесь. Не останавливайтесь, продолжайте, пожалуйста. Скажи или не скажи, а доверие между ними всё равно дало трещину, пусть крошечную, пусть знает о ней только Мальвин, этого, оказывается, достаточно — сегодня у него определённо день открытий. — И всё же вам нехорошо, — Скопцов тянется к графину с водой и наполняет стакан. — И именно потому что совместная работа ожидается долгой… я бы хотел, чтобы вы не скрывали такие вещи, друг мой. Вода тёплая, застоялась, но Мальвин пил её жадно, словно жалким этим средством можно было погасить огонь внутри. — Вы преувеличиваете, — он старательно улыбнулся, — я вполне работоспособен. Кроме устава нам надлежит разработать законопроект и целый свод дополнительных инструкций и рекомендаций для офицеров. Это документы взаимосвязанные и работать над ними разумнее не последовательно, а одновременно. Скопцов забрал у него стакан, покачал в руке, поставил на стол. — Согласен, — сказал Скопцов и наклонился вперёд. — Но с чего-то же необходимо начать. — С неуставных отношений, — предложил Мальвин и тут же пожалел об этом. Скопцов был слишком близко: смотрел на него, снова закусив губу, и щеки у него полыхали. Сердце Мальвина билось быстро и громко — казалось, стук его заполнил всё помещение. Тук-тук-тук. Колёса поезда, который разгоняется, чтобы полететь под откос. Тук-тук-тук-тук-тук. — Как пожелаете, —шёпотом произнёс Скопцов и наклонился ещё больше. Губы встретились неуверенно, не поцелуй — вопрос, даже можно ещё сделать вид, что это случайность, извиниться за неловкость, посмеяться. Не хочу, подумал Мальвин и запустил руку в светлые волосы, не давая отстраниться, и поцеловал настойчиво и жадно. — Причина этому в самой власти, — сказал Скопцов намного позже, поглаживая спину Мальвина. — Она рождает, во-первых, ощущение безнаказанности, а во-вторых, привычку к подчинению. — Это ты цитируешь графа, — узнал Мальвин и поцеловал хрупкую ключицу, — Помилуй, Дима. Скопцов засмеялся и провёл пальцами вдоль его позвоночника. На жёсткой койке можно было лежать вдвоём только тесно прижавшись, сплетя руки и ноги, и Мальвин впервые подумал, что временная его постель слишком узкая, мало пространства оставляет. Для совместной работы над государственными проектами. — Это основной принцип, мы не должны его игнорировать: чтобы не было злоупотреблений властью, нужна смена позиций. — Нельзя же делать командиров рядовыми, — мысль Мальвина удивила, и он не стал сопротивляться, когда Скопцов выбрался из-под него, сел на край кровати. — Однако же, можно позволить рядовым становиться больше, чем сержантами. Мальвин закрыл глаза — губы Скопцова целовали лопатки, язык ласкал позвонки, спускаясь всё ниже и ниже, зубы покусывали поясницу. Длинные волосы, которые Мальвин распустил первым делом, щекотали кожу. — Но невозможно повышать звания бесконечно, — лениво заметил он. — А прежних командиров куда-то придётся пристраивать. — Да, — согласился Скопцов, поглаживая его бока. — вы всё рассуждаете в рамках прежнего порядка, господин Мальвин. Мальвин также лениво приподнял бёдра, позволяя рукам Скопцова скользнуть вперёд. — А вы предлагаете…? — а руки вместо этого потянули его бёдра выше. — Ограничить срок службы всем, — предложил Скопцов, — Чтобы не привыкали все проблемы решать по-военному, одним способом. — Смена не просто позиций, но ролей? — Мальвин вздрогнул, судорожно вздохнул. — Ты же не возражаешь? — встревоженно спросил Скопцов. Мальвин сглотнул. Третье откровение сегодняшнего дня оказалось неприятным — он испытывал страх и нерешительность там, где Скопцов не не колебался ни секунды. Оказывается, в его голове был некий порядок вещей, который казался ему естественным без всякой на то логичной причины. Он нащупал руку Скопцова и поднёс её к своему рту — длинные белые пальцы, почти девичьи на вид, но уверенные и ласковые. Мальвин взял их в рот и облизал — его собственный член тут же отвердел почти до боли. Он оглянулся на Скопцова — растрёпанный, разгорячённый, на молочной коже следы поцелуев, тот замер в неуверенном ожидании: — Мне нравится ваше предложение, господин Скопцов.