Всегда молчать — когда-нибудь быть счастливым

      Джордж после смерти Фреда не проронил ни слова. Это всегда были печальные взгляды, становившиеся со временем все стекляннее, сжатые губы, будто сдерживая себя от стона боли, и пальцы, все время поправляющие отросшую челку. Это неестественно прямая осанка, отчего он был похож на мраморную статую, с такой же белоснежной кожей. Это… отчаяние во плоти.       Потерять того, кто был буквально второй половинкой тебя, кто знал тебя лучше всех на свете, это невыносимо, и кажется, что жизнь остановилась, оборвалась на этом, а все остальное — бессмысленное существование. Все такое пустое, черно-белое, но Джордж не особо обращает на это внимание.       Сидя в комнате, стены давили. Кровати пустуют, вещи разбросаны, и Джордж пытается спрятаться от воспоминаний, таких счастливых и ярких, что голова начинала кружиться, унося его в грезы. Он пытался забыть мертвенно белое лицо с закрытыми глазами, потому что смотрел и видел себя. Ведь он мог оказаться на его месте. На простыне в Большом зале, заваленном стенами от проклятий, на пыли и грязи, на крови и слезах.       Может, так было бы правильнее?       Он помнит, как матушка закрыла его смеющиеся глаза. Фред как всегда был безмятежен и невнимателен, и если бы только он оказался рядом с ним…       Если бы только…       Когда-нибудь он нашел бы утешение в их экспериментах и прочих штуках, но сейчас руки тряслись, а в мыслях лишь: «Как ты смеешь браться за это?» Без него…       Сейчас в зеркале лишь он, Фред, и Джордж, смотря на отражение, мог бы стать им для семьи. Мог. Чтобы не видеть их сожалеющие и убитые взгляды; Молли, которая пытается привыкнуть жить без шуток и шума от их двух неугомонных близнецов, Артур, который почти что жил на работе, лишь бы не идти домой, в гнетущую атмосферу, Перси, который пытался помочь матушке, за все свои предубеждения, Джинни, которая сидела в своей комнате, но даже через стены можно было услышать, как она всхлипывает в истерике, нашептывая его имя.       Никто не заменит его, как бы он сам не старался. Он не станет для них Фредом.       Он стал никем в их глазах. Только в отражении на него смотрел Фред.       Потому что он — ходячее воспоминание. Недоразумение. Никто без брата.       Поэтому Джордж молчит. Молчит, потому что никто и не спрашивает у него о его самочувствии, никто не интересуется, как он. Потому что у остальных свои проблемы. И он понимает. Просто пытается слиться с мебелью, не делать своей физиономией только больнее.       Потому что так легче.       Магазин «Всевозможные волшебные вредилки» был забыт. Джордж был уверен, что не вернется туда, забудет о их пристрастии. Забудет о веселье потому, что на душе было скверно. Если во время войны всем нужно было это веселье, то сейчас… Все позади. Все заживут новой жизнью.       Кроме, пожалуй, него.       И еще одного человека.       Гарри научился молчать после смерти Седрика. Начал молчать все больше после смерти Сириуса. А замолчал уже, кажется, навечно, невидимыми нитями зашивая рот, после смерти Альбуса (и все равно на его манипуляции, и все равно, что у того сил было намного больше, чем у трех подростков, и он знал все чуть ли не наперед, и мог сам все сделать), Римуса, Доры, Фреда и Северуса. После многочисленных смертей. Тех, кто не был готов к смерти, кто отдал ее ради Мира, ради Победы. Молчал под званием Героя, потому что другого от него и не нужно было. Показать свое исхудавшее лицо — это довольно, чтобы вызвать уважение и слова благодарности. Выбросить к чертовой матушке очки — это не избавиться от шрама, который рассматривает каждый второй, восхищенно вздыхая.       Ему, как Герою, нужно было лишь натянуто улыбаться. Ему не нужно было говорить слов репортерам, потому что они сами придумывали то, что произвело бы фурор. Ему не нужно говорить, чтобы решить, что делать дальше. Потому что за него всегда все решали. Еще с того дня, как он ступил в МагБританию.       У него в руках безграничная власть над людьми, и ему не нужно было добиваться этого. Ему уступали все, что только возможно. Ему открыт весь Магический мир, только улыбнись и посмотри в камеру или кинь взгляд очередной фанатке.       Везде первый. Везде выше всех. По меркам — сильнее всех, настолько, что стоя рядом, можно было почувствовать его бушующую магию. И даже тощее тело за слоями одежды вызывало страх. А пустой взгляд — принижал остальных. Этот взгляд — человека, который прожил много боли, увидел много страданий и испытывал мучения.       Он — это борьба со злом.       Он — Герой, Спаситель, и так далее, тому подобное. Как его только не называли.       Но Гарри всего лишь парень, который хотел учиться в школе, веселясь с друзьями, а не скитаться по миру, при этом называясь преступником номер один или безумцем. Он хотел быть подростком. Он хотел чувствовать себя любимым, а не нужным и использованным. Ему, черт возьми, хотелось просто жить. Жить, свободно дыша.       Потому что даже сейчас дышать не получалось.       Все вмиг забыли о том, как считали его лжецом и вторым Волан-де-Мортом, чтоб ему было неспокойно. Все забыли о своих предубеждениях, и Гарри готов поспорить, что те даже не испытывали хоть малую толику стыда.       Перед ними картина, написанная дорогим художником. Перед ними Гарри Поттер с трагической судьбой.       Он — это выдуманная история. Потому что им кажется, что он сам выбрал свою судьбу. Что он сам решил спасти их.       Как будто его не заставляли это делать с одиннадцати лет.       Гарри молчит рядом с Гермионой и Роном. Он молчит, когда те выступают с речью на очередном сборище лживых лиц. Он молчит, молчит, молчит, и ему все прощают. Потому что ему хватает только стоять на сцене. Показать свою мощную фигуру.       Он был марионеткой с самого рождение. И остался им.       Останется навсегда.       Гарри в холодных стенах родового дома Блэк молчит, когда Вальбурга кричит о осквернителях рода, не замечает, когда она пытается докричаться до него, ведь прекрасно видит, как тот тухнет; пытается вправить лорду Блэк мозги, ведь видит, что тот достойный кандидат на их главу. Но он не слышит и молчит. Он не пытается заткнуть Кричера, который и сам начинает понимать, зачем его любимая хозяйка кричит на молодого хозяина, иногда даже умоляя того взяться за ум. Гарри молча пьет.       Пьет. Много пьет. Пытается заполнить пустоту внутри. Но ничего не получается.       Он не думает восстанавливать Блэк-мэнор, который весь запылился после смерти Сириуса.       Еще пьет. Пьет в магловских барах (потому что там его никто не знает), не начиная разговор с барменом или незнакомыми людьми.       Молчит, когда в очередной раз выслушивает Гермиону с ее «желанием помочь». Даже когда она доходит до угроз.       Не пытается позвать на помощь, когда стены вдруг начинают давить, когда задыхается от собственных рыданий, пульсирует в висках его бешеное сердцебиение, руки сами тянутся к шее, собираясь разорвать кожу. Когда жжет, в глазах темнеет.       Немо кричит, когда просыпается из-за кошмара, но даже так цветастые картинки смерти и мучений каждого члена семьи не уплывают прочь. Они перед ним. Каждый. Чертов. День. Лежат в ряд. Тело Римуса. Тело Доры. Плачущие люди. Все потрепанные, с ранами…       Молчит, когда лежит в позе эмбриона на полу, пытаясь обнять себя руками, чтобы согреться. И даже пьяного бреда нет. Рот на замке.       Они молчат вдвоем. Переживают все в себе. И Джордж, и Гарри давятся болью, рыданиями, никогда несбывшимися мечтами. И им кажется, что это до безумия правильно, чем поделиться с другими, открыть себя настоящего. Потому что прекрасно знают, что никому нет дела. Это сложно понять.       Их не понять…       Где-то глубоко внутри они хотят все исправить, зажить в полную силу, а не существовать. Но это так далеко, так глубоко.       Они встретятся случайно. Одновременный порыв вернуться в прошлое, сделать шаг к восстановлению — встать напротив закрытых дверей магазина Уизли. Гарри, когда шел туда, и не надеялся, что магазин будет открыт (он давно не виделся с семьей Уизли, кроме Рона), ему просто хотелось… хотелось хоть что-нибудь почувствовать. Джордж, когда шел туда, не наделся вставить ключ в дверь.       Случайна ли эта встреча? Или самой матушке Судьбе надоело видеть, как они умирают? Возможно, это шанс начать все сначала.       И когда они стояли, смотрели друг другу в глаза, такие одинаково пустые, они все поняли. Поняли, не раскрывая губ, а читая всю правду в глазах. И они до сих пор не знали, кто первый из них сделал шаг навстречу и заключил в безнадежные объятия. Но, почувствовав тепло друг друга, они зарылись в объятия, сильнее прижимаясь к этому теплу.       Теплу, которого так давно не было. Ведь везде был лишь холод, с ветром вперемешку. И, кажется, даже солнце вышло из тягучего тумана.       И одно мгновение, а они уже стоят внутри магазина: все там было также, как и до войны. Полки, наполовину пустые, такой домашний, родной запах. И они ходили меж полок, не проронив ни слова, но на этот раз зная, что чувствует каждый из них. Гарри чувствовал, как легкие наполняются долгожданным воздухом. Джордж чувствовал, как становится собой, как конечности стали его слушаться. Они вдвоем начинали жить.       И так потихоньку магазин заполнялся, вывески начинали гореть все ярче. Они вместе создавали всякие вредилки, больше улыбаясь, когда испытывали их на себе, а вместо должного результата у них появлялись лишние уши или хвост. Они смешивали, комбинировали, рассчитывали.       И первыми словами Джорджа были хриплые:       — Если бы ты не пришел тогда…       И Гарри знал, что осталось не договоренным.       Он впервые раскроет рот:       — А если бы ты?..       И они все поймут. Оказавшись спасением друг для друга, они разрешат себе говорить о чувствах, о страхах, о правде — о том, о чем не смели сказать раньше. Они откроют магазин и каждый день будут видеть счастливые лица. И если им становиться счастливыми будет намного тяжелее, они знают, что вместе все смогут. Даже если будут молчать.