Ким Тэхен, 23:48 «Привет! Это Тэхен, помнишь меня?»
И наверное, написать именно так слишком глупо. Он не сомневался в том, что Чонгук его помнит. Они же видятся каждый день в столовой. Чон Чонгук, 23:49 «Привет. Конечно, помню. Мы вообще-то здоровались сегодня утром…» Тэхен тихо смеется в подушку возле своей головы, и кусает нижнюю губу. Конечно, он помнит. Они же здоровались. Что за глупости.Ким Тэхен, 23:50 «Ах, да, точно! Прости, что-то заучился. Иногда кажется, что забываю, как меня зовут».
Чон Чонгук, 23:50 «Тебя зовут Ким Тэхен, если что».Ким Тэхен, 23:51 «Ага, я запомню»
Тэхен снова смеется, не прекращая улыбаться, и набирает еще одно сообщение.Ким Тэхен, 23:51 «Что делаешь завтра?»
Чон Чонгук, 23:52 «Планировал дорисовать макет. В понедельник сдача. А что, есть какие-то предложения?»Ким Тэхен, 23:53 «Есть. Как насчет меня?»
Тэхен немного хмурится, когда проходит около пяти минут, а ответа так и не появляется. В подсознании успевают расползтись мысли о том, что Чонгук посчитал его конченным идиотом. Но телефон, покоящийся все это время на груди, начинает наконец вибрировать, оповещая о новом сообщении. Чон Чонгук, 23:59 «Тебя? Это в каком смысле?» Тэхен снова хрипло смеется. Он уже и сам, признаться, не знает, в каком смысле. Наверное, в любом. Если в нем будет иметь место и Чон Чонгук.Ким Тэхен, 00:01 «В смысле, нарисовать меня. Как тебе такая идея?»
Чон Чонгук, 00:03 «Хочешь быть моим натурщиком?»Ким Тэхен, 00:04 «А нельзя? Могу и обнаженным попозировать»
Тэхен лишь в последнюю секунду осознает, что написал. Это получилось совершенно случайно. Вероятно, алкоголь вдарил в голову, лишая здравого рассудка. Он тянется пальцами к сообщению, желая удалить его, чтобы не смутить Чонгука, не заставлять его думать, что Тэхен―похотливый засранец. Но не успевает. В уголке красуются две галочки, подсвеченные синим цветом, что означает только одно: сообщение прочитано. ―Черт! ―шипит Тэхен, прикрывая лицо ладонью. Но в ответ он получает не что-то вроде «Ты идиот?» или «Извращенец?», а простое, но достаточно многообещающее: Чон Чонгук, 00:06 «Я подумаю» Тэхен тут же отодвигает от себя телефон в другой конец кровати и переворачивается на другой бок, во избежание еще каких-нибудь сообщений подобного характера. А там, раскрасневшийся от алкоголя и такого, тем не менее, заманчивого предложения Чонгуку, практически сразу проваливается в сон, уставший, разморенный, но чуточку счастливый. ― То есть, ты предложил ему попозировать ню? ― смеется в трубку Чимин, пока Тэхен заваривает свежий кофе после горячего душа с утра пораньше. ― Угу, ― задумчиво тянет Тэхен. ― К слову, он обещал подумать. Только так ничего и не ответил. ― По-моему, ты его напугал, ― не прекращает хихикать Пак. ― Я бы тоже ответил что-то похожее на «я подумаю» и по-тихому слился. ― Больше я не пью, ― цедит Тэхен, размешивая в кружке две ложки сахара, растворяющегося в горячем напитке. ― Ну или хотя бы больше не буду писать парням, которые мне нравятся, что-то в стиле «давай я постою перед тобой часок-другой голышом, пока ты будешь меня рисовать». ― Разумная идея, Ким Тэхен, ― доносится до слуха Тэхена усмешка. Он тянется к мобильнику, чтобы выключить громкую связь и пройти в гостиную с кофе, но на панели уведомлений замечает оповещение о новом сообщении. Чон Чонгук, 10:12 «В 18:00. Жду у себя дома. Адрес скину чуть позже» ― Да ладно? ― в тишину собственной квартиры бросает Тэхен, совсем позабыв, что все еще разговаривает с Чимином. ― Ты чего? ― как раз напоминает он о себе, и Тэхен дергается, чуть не проливая горячий напиток себе на кофту. ― Он согласился. ― Смешная шутка, ― хмыкает Пак. ― Я серьезно, Чимин. Сказал, что в шесть вечера ждет меня у себя, ― все еще не веря продолжает Тэхен и усаживается за барную стойку, совершенно растерявшись. ― Оу… Что ж, тогда я и сказать не знаю что. Разве что пожелать удачи. ― Да уж, ― Тэхён роняет голову на руки и усмехается. Он и не думал, что Чонгук согласится. Вариант, что его мягко пошлют был более приемлемым, чем согласие со стороны Чона. ― Пожалуй, я позвоню тебе позже. Не буду мешать готовиться. Чимин снова смеется, мысленно получая от Тэхена легкий, а может и нет, пинок, и сбрасывает вызов, оставляя Тэхена наедине со своими мыслями, которые, к его собственному удивлению, оказываются весьма интересными. От них Тэхен не может избавиться весь день. Когда дописывает конспект последней лекции после плотного завтрака, когда делает небольшую уборку, чтобы просто привести квартиру в надлежащий вид, когда снова созванивается с Чимином, чтобы обсудить завтрашние занятия, пока нервно постукивая пальцами ждет сообщение с адресом. Тэхен никогда не был каким-то закомплексованным или стеснительным. Наоборот, если он чего-то или кого-то желал, то непременно шел к цели, какой бы тяжелой и отдаленной она ни была. Но только от сообщения Чонгука, появившегося в районе четырех часов, с точным адресом его дома, Тэхен чуть не подавился. Он пару минут сидел и смотрел в одну точку, перечитывая. Трепет от предстоящей встречи разливался внутри вибрациями вплоть до того самого момента, когда длинные пальцы уверенно нажимают на дверной звонок, проливая за дверью весьма приятную трель. ― О, это ты. Привет, ― со слабой ухмылкой бросает Чонгук, как только открывает дверь и замечает на пороге Тэхена. Он бросает короткий взгляд на наручные часы, подмечая, что Ким пришел как нельзя вовремя. ― А ты пунктуальный. Заходи. Чон отходит чуть в сторону, пропуская Тэхена внутрь. ― Пунктуальность ― мое второе я, ― смеется Ким и краем глаза замечает, как уголки губ Чонгука подрагивают. Тэхена встречает просторный светлый коридор, небольшая обувная полка, зацепившая черными грубыми ботинками и черными кроссовками рядом, золотистая вешалка, полностью занятая черной косухой, темно-синей ветровкой и кардиганом. Тэхен не удивлен, что видит темные тона в одежде: Чонгук часто виделся Киму почти во всем черном. Тэхен удивлен светлоте коридора. Он вполне ожидал увидеть что-то мрачноватое. Как, например, одежда на Чонгуке: черная футболка и темно-серые шорты. Совсем не вяжется у Кима в голове картина сакуры и вид Чонгука. Настоящая противоположность. ― Проходи в мастерскую. Прямо через гостиную и вторая дверь слева. Я пожалуй принесу выпить. ― Хочешь меня напоить? ― усмехается Тэхен, когда Чонгук разворачивается на одних пятках, чтобы ускользнуть в кухню. ― Хочу поймать вдохновение и расслабиться в воскресный вечер. И больше ни говоря ни слова, уходит. Тэхен, ведомый любопытством, рассматривает каждый уголок чонгуковской квартиры, совершенно не сочетающейся с самим Чонгуком. Быть может, на интерьер так влияет тонкая творческая душа? Тэхен не знает, но очень хочет узнать. Молочные стены в гостиной завешаны прекрасными рисунками, вероятно, самого Чонгука. Его встречает рассвет над французской Сеной, где на ее берегах устроились двое влюбленных. Ведет к Собору Парижской Богоматери в лучах дневного солнца, а провожает закат у Эйфелевой башни, где, кажется, те же влюбленные целуются напротив Чуда Света. Тэхену безумно хочется рассматривать каждую картину, стоять возле нее часами и вникать в суть творения. В суть художника. Он хочет стать одной из этих картин. Поэтому минует темно-коричневый диван, и движется ко второй двери слева. В глаза бросается мольберт, как тот же, что стоял тогда в художественном классе. Но холст на нем абсолютно чист. Видимо, уготован заранее для Тэхена. Тэхен широко улыбается, замечая очевидный творческий беспорядок: в уголке стоит столик, совсем небольшой, похожий на тот, что в классе; на нем разбросаны какие-то эскизы, наброски, на полу лежит огромный холст, заляпанный красками всех цветов, что только, кажется, есть в палитре Чона; по стене стоят картины, что, видимо, не хотят быть вывешенными на общее обозрение. Комната полна света, несмотря на приближающуюся ночь. Такая же светлая, уютная, просторная, с узким черным диванчиком, что возле столика. Типичная святая святых художника. Чон Чонгука. Тэхен позволяет себе вольность. Присаживается возле не выставленных картин, рассматривает и снова восхищается. Каждая―ничто иное, как маленький шедевр. Тэхена берет гордость. Гордость за Чонгука. Он и подумать не мог о безграничном таланте парня. ― Любуешься? ― вдруг раздается уже привычный низкий голос. Тэхен оборачивается, встречаясь взглядами с Чонгуком, и тихонько хмыкает. В руках Чона уже открытая бутылка вина и два чистых бокала, что совсем скоро заполнятся алкоголем. ― Восхищаюсь твоими работами, ― абсолютная правда. ― Ты чертовски талантлив. ― Пошел в отца, ― Чонгук отвечает совершенно спокойно и проходит мимо Тэхена к диванчику. Смахивает пару эскизов на пол, будто так и должно быть, и ставит на столик бутылку с бокалами. ― Только я и рядом с ним не стоял. То, что я имею ― всего лишь процентов десять от его таланта. ― Тем не менее, ― Ким выпрямляется и движется к тому же диванчику, устраиваясь рядом с Чонгуком. Наблюдает, как тот разливает по бокалам красную жидкость и вздыхает. Скорее в предвкушении. ― Все это гораздо прекраснее чем то, что я видел у других студентов художественного. А видел я немало. ― Мне принять это как комплимент? ― усмехается Чонгук и протягивает Тэхену один из бокалов, почти касаясь пальцами протянутой в ответ руки. ― Да. Чонгук в ответ молчит благодарно. Он салютует бокалом в воздухе, встречается своим с бокалом в чужих руках, наполняя комнату громким звоном стекла, и делает пару глотков. Приятное жжение от алкоголя сменяется легкостью в теле, когда оба допивают первую порцию. ― Так ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя… обнаженным? ― начинает Чонгук, когда тишина в комнате кажется подзатянувшейся, и вновь наполняет бокалы вином. Довольно вкусным, стоит признать, вином. ― Верно подмечено, Леонардо, ― бесстрастно отвечает Тэхен, разворачиваясь на диванчике корпусом так, что оказывается напротив Чона. ― С чего вдруг такое желание? ― не таит усмешки и повторяет действия Кима Чонгук, вручая тому очередной бокал, вновь заполненный до краев. ― А почему нет? ― Тэхен делает большой глоток, пропуская по горлу обжигающее чувство. ― Ты никогда не рисовал с натуры? ― Рисовал, ― Чонгук уверенно кивает. ― Тогда в чем проблема? ― Стесняться не будешь? ― Чон делает пару глотков и смотрит точно Тэхену в глаза. Огонек. Разгорается. С губ Тэхена вмиг срывается приглушенный гортанный смешок, а Чонгук сглатывает. Слишком красивый тембр отдается волнами в грудине. И он, не сдерживаясь, кусает губу. ― Скорее, наоборот, ― на губах играет легкая, еле уловимая усмешка. ― Буду пытаться привлечь твое внимание. ― Вот оно что… Чонгук отводит взгляд в слегка смущенной улыбке, которую прячет за новым глотком вина. Еще никто так открыто не заявлял ему о своих намерениях. ― Тогда раз ты такой уверенный, можешь раздеваться, ― Чонгук поднимается с места, оставляя бокал на столике. ― Я отвернусь. ― А смысл? ― не сдерживает усмешки Тэхен. Чонгук кажется ему невероятно загадочным и милым. ― Все равно ведь потом увидишь. ― Правила этикета, Тэхен. Чонгук все же отворачивается, начиная что-то перебирать на столике, а взгляд Тэхена впервые цепляется за широкую спину. Короткие рукава футболки открывают вид на тату, рассыпанными от кисти до самого предплечья, и он нехотя одергивает себя не прикоснуться к ним сейчас. Только не отрывая взгляда, он встает с диванчика, подцепляет пальцами вязаный зеленый свитер, стягивая и укладывая его на спинку, расстегивает ремень кремовых брюк, расправляется с пуговицей и ширинкой, пока Чонгук перебирает листы, все еще находясь повернутым к Тэхену спиной, укладывает их к свитеру, как свое нижнее белье и носки, и наконец остается обнаженным. Но он не чувствует неловкости, как от того же сообщения Чонгука сегодня утром. Вино распаляет. И он, кажется, благодарен художнику, что помог расслабиться своей «музе» хотя бы хорошим алкоголем. ― Командуй, творец, ― совершенно спокойно произносит Тэхен. ― Как мне встать. Чонгук тут же оставляет свои попытки что-то найти, уже сжимая в ладони заточенный ножом простой карандаш, и разворачивается. Обнаженное тело напротив бросается в глаза: ровная медная кожа, кажется, даже поблескивающая на закатном солнце; широкие плечи и грудь, сильная шея, острые ключицы, ровный торс с еле-еле заметными очертаниями рельефа, плавно уходящие к паху косые мышцы, плотные крепкие бедра, утонченные ноги. За всеми широкими футболками, пуловерами, свитерами и прямого кроя брюками, Тэхен прятал прекрасное тело. И Чонгук уже хочет закричать о том, чтобы тот выбросил свои бесформенные вещи и перестал скрывать то, чем нужно хвастаться, но вместо всех собравшихся мыслей, просто кивает. ― Встань, пожалуйста, в тот угол, ― указывает Чон на место, где стоит нетронутый мольберт. ― В пол оборота. Одну руку устрой на плече, ― демонстрируя необходимую позу, чтобы «музе» стало понятней, проговаривает Чонгук, ― а вторую выпрями по шву, но чуть сведи ладонь к паху, чтобы чуть усилить асимметрию. ― Сюда? ― вдруг спрашивает Тэхен и нарочито скользит ладонью с длинными пальцами по собственному бедру, устраивая ладонь почти у самого своего достоинства. Чонгук, пусть в первую очередь и смотрит на Тэхена как художник, но что-то внутри тягостно гложет. Он чертовски красивый. Везде. ― Да, ― звучит не совсем уверенно. Но Тэхен больше ни слова не говорит. Он смирно стоит в той позе, в которую его поставили, а Чонгук…Чонгук любуется. Берет холст с мольберта, усаживается на стул, все это время находившийся у стены возле окна, и просто рисует. Водит тонким серым стержнем по бумаге, намечает очертания будущего тела, вырисовывает четкие линии, стараясь передать все великолепие натуры, стоящей перед ним, кусает губы, когда засматривается на объект своего вдохновения. И это безусловно не остается без внимания Тэхена. Он видит сосредоточенный взгляд, про себя умиляется, когда Чонгук морщит нос, что-то подтирая ластиком, когда сводит задумчиво брови. Когда просто наслаждается процессом. Проходит час, второй… а он так и не двигается с места, не смеет даже пошевелиться, пока художник напротив изучает его, что-то легко черкает на большом холсте, и смотрит. Смотрит так, что кажется, он забывает о существовании всего мира. Сейчас есть только творец и его муза. ― Хорошо получается? ― наконец спустя три часа неподвижности интересуется Тэхен. Мышцы слегка затекли, но он по-прежнему старается оставаться в нужной позе. Не хочет сбивать Чонгука. ― Да, ― кивает Чонгук, а затем совершенно бесстрастно признается: ― Ты прекрасен. Тэхена от такого почти ведет. Его творец признал свою музу прекрасной. ― Ты так часто морщишься. О чем думаешь? ― У тебя много родинок на теле, ― вновь выводя четкие линии, отвечает Чонгук. Он полностью в создании шедевра. И кажется, он уже уверен, что натура Тэхена станет самой любимой его картиной. ―Уже успел рассмотреть? ―доносится слабая ухмылка. ― Да. Их двенадцать. ― Зачем ты их посчитал? ― и вопреки позе Тэхен чуть склоняет голову вбок. Только Чонгук этого вовсе не замечает. Он отрывается от рисунка и поднимает голову, встречаясь с пронзительным взглядом своей «музы». И не знает, куда себя деть. «И правда, зачем?» ― гуляет в голове интересный вопрос. Но Чонгук не знает на него ответа. Тэхен смотрит уже совершенно не так, как прежде. Как все эти три часа, что он стоит здесь полностью обнаженным. Не с интересом, когда наблюдал за Чонгуком, рисующим его. Не со сосредоточенностью, когда старался уловить каждую эмоцию на лице художника. Он смотрит совершенно…влюбленно. Желанно. Когда что-то вдруг изменилось в стенах светлой комнаты? Почему теперь свет почти севшего за горизонт солнца стал не таким успокаивающим? Почему разряженный воздух вдруг накалился, заставляя тяжело дышать и хватать ртом кислород, будто его перекрыли? Почему вдруг спокойная атмосфера, когда муза позировала, а творец расслабленно создавал очередное произведение искусства, вмиг стала слишком интимной? Почему Тэхен теперь стоит так близко, почти вплотную, и смотрит сверху вниз так внимательно и вожделенно, что скручивает живот и руки подрагивают? ― Поцелуешь меня? ― звучит вопрос совсем рядом с ухом, но Чонгук его вовсе не слышит. Он отдается себе. И Тэхену. Поднимается с места, роняя на пол незаконченный эскиз, и прижимает свою музу к стене, пробуя на вкус мягкие губы. Нежные, чувствительные, они напоминают спелую клубнику. Сладкую. Неповторимую. Чонгук ведет языком, раскрывает податливый рот, наслаждается отзывчивостью, пока Тэхен неспешно водит теплыми ладонями по широким плечам, отвечая охотно, с должной страстью. В ушах звенит. Но Чонгуку хорошо. Когда собственный язык встречается с чужим, когда длинные аккуратные пальцы цепляются за предплечья, когда его самого с небольшим разворотом прижимают к этой самой стене и тяжело дышат в самую шею, вдыхая терпкий аромат парфюма. ― Ты ведь не за картиной сюда пришел, верно? ― Чонгук смотрит в карие омуты напротив, охваченные пеленой желания, и окончательно забывается. Кажется, влюбился. ― Я пришел за тобой. Он чувствует, что ему отвечают честно. Теплые ладони нежно поглаживают талию, а губы снова целуют. Настойчивее. Желая доказать, что прямо здесь и сейчас в нем нуждаются. Его хотят. Всего. Целиком и полностью. ― Ну так забери, ― срывается в тихом полустоне. И оба теряются в друг друге. Тэхен кусает нежную кожу на шее, пока подцепляет пальцами края футболки и тянет вверх, оголяя прекрасное тело. Отпускает лишь на секунду, чтобы обнажить, и вновь припадает к губам. Целует горячо, пуская электрические разряды под двести двадцать по чоновским венам, скользит языком по небу, сплетает свой с чужим, ловя с алых губ с привкусом вина сладкие приглушенные стоны, спускается по подбородку к шее, прикусывая кожу на кадыке, зализывает и снова целует, оставляя яркие метки. Сегодня муза хочет, чтобы творец принадлежал ей. Муза теперь хочет быть единственной для творца. Чонгук плавится под градом поцелуев, уносится куда-то вдаль, пока руки оглаживают оголенный торс, уделяя внимание чувствительным соскам, пока зубы кусают выпирающие ключицы. Пока Тэхен хочет быть его. Тэхен щиплет бусинки сосков, совсем не спеша спускаясь влажными губами ниже по груди к очертаниям пресса, ловит стоны, уже более уверенные, наполненные вожделением. Довольствуется пальцами в своих волосах, сжимающие пряди у корней, когда его горячее дыхание оказывается на уровне пупка. Чонгук готов поклясться, что у него подкашиваются ноги, именно поэтому он падает на колени перед Тэхеном и смотрит на него снизу вверх. У обоих дыхание сбито и взгляд затуманен. Голова совсем отключена. И эмоции через край. ― Позволь мне сделать приятно, ― сбивчиво шепчет Чонгук и обхватывает ладонью твердеющий член. Тэхен не говорит ни слова, только протяжно стонет и откидывает голову, отдаваясь ощущениям. Теплу чужих рук, что уверенно проводят по возбуждению, пальцам, что оглаживают головку, задевая уздечку, опаляющему дыханию и влажным губам, умело обхватывающим пульсирующий орган. Тэхен стонет от каждого движения, сжимает светлые пряди в своих пальцах, а Чонгук упивается красивым бархатным баритоном своей музы. И он готов бы слушать его вечно (он будет слушать его до тех пор, пока не устанет, а не устанет он, кажется, никогда), но Тэхен попросту заваливает своего творца на пол, на белый огромный ватман, усыпанный красочными метками, чем-то напоминающие алеющие метки на шее Чонгука, и нависает сверху, вновь терзая губы. Собственный вкус ощущается ярче, когда он с привкусом чоновских губ и сладковатого вина. И Тэхен хочет целовать его вечно. Вечно слушать мелодичные стоны от нежных поглаживаний крепких бедер, что хочется седлать, упиваться жаром чужого тела. Принадлежать. Чонгук сам тянет на себя Тэхена, исследует руками его прекрасное тело, а больше не смотрит и старается думать, как бы не сорваться. Усаживает его на свои колени, и целует. Оглаживает шею, плечи, грудь. Целует каждый миллиметр бронзовой кожи, боясь пропустить хоть один маленький участок, пока рука Тэхена любовно водит по его члену через ткань домашних шорт. Пока длинные аккуратные пальцы подцепляют резинку, проникая под одежду, пока касаются горячей возбужденной плоти, заставляя вновь хрипеть от возбуждения. И все становится совсем отчаянно-прекрасным, когда оба обнажены до предела. Телом. Душой. И сердцем. Когда теплые пальцы в вязкой смазке обводят колечко мышц, когда проникают аккуратно, постепенно, один за одним, вынуждая Тэхена протяжно стонать. Отдаваться своему творцу сполна. Тэхен гулко дышит, выгибается в спине, и Чонгук для себя подчеркивает грациозность. Тэхен красив. Тэхен грациозен. Тэхен прекрасен. Тэхен его. И он уверенно обуславливает это, когда совсем медленно, боясь навредить, проникает в горячее нутро, выбивая из легких весь воздух. И у Тэхена. И у себя. Когда входит в податливое тело, с каждым толчком увеличивая темп. Когда доводит до исступления, заставляя разрываться на части и собираться снова, хвататься друг за друга, как за спасательный якорь. Быть единственными в этом огромном мире. Единственными друг для друга. Только художник и его муза.***
― Эй, француженка! ― окликает Тэхена Чимин, пробираясь меж железными балками на крыше к своему другу. ― Уже успел охмурить нашего француза? ― на лице Пака хитрая ухмылка. Тэхен стоит почти у самого края, просто наблюдая за вечерним Сеулом, но услышав Чимина, сразу же разворачивается и подходит к нему, сложив руки в карман черных классических брюк. ― Никого я не охмурял, ― Тэхен слабо смеется, а сам вдруг вспоминает долгие ночные поцелуи и бессмысленные разговоры ни о чем. ― Да перестань, ― по старой доброй привычке толкает Чимин Тэхена в плечо. ― Как прошла ваша встреча? Уговорил все-таки его на картину в неглиже? ― Угу, ― Тэхен загадочно мычит, просто следуя за Паком вдоль периметра крыши и вглядываясь в вечереющее небо, напоминающее рассветное, под которым они с Чонгуком только уснули. ― И где картина? ― Чимин резко останавливается, поглядывая на Тэхена, но тот спокойно продолжает идти вперед, только бросая через плечо: ― В сердце. Рядом бушует любопытный Пак Чимин, желающий вызнать все и сразу, где-то снизу гудят проезжающие машины и галдят толпы ленивых прохожих, а у Тэхена в голове со вчерашнего вечера крутится одна единственная фраза, вынуждающая сердце заходиться в немыслимом ритме и глупо влюбленно улыбаться:«Ты самая яркая краска в моей палитре…»